Взгляд Октавии затуманился и потемнел, она уже на полпути в мир иной, где у нее не будет власти. Я думал, что перед смертью она будет изрыгать проклятия или умолять спасти ее, как Виксус или Антония, но в ней нет ни грана слабости даже сейчас. Перед смертью она ощущает печаль по утраченной любви. Не она создала иерархию цветов, но надежно охраняла ее долгое время и должна поплатиться за это.
– Почему? – спрашивает Октавия у Кассия, вне себя от горя. – Почему?
– Потому что ты – лгунья! – отвечает он.
Молча Кассий достает из-за пояса маленький голографический проектор в виде крошечной пирамиды и вкладывает его в окровавленные руки правительницы. По поверхностям пирамиды пляшут изображения, а потом над руками Октавии возникает голограмма. В голубоватом свечении проигрывается запись убийства семьи Кассия. По коридору скользят тени, на поверку оказывающиеся людьми в скафандрах-скарабеях. В одном из коридоров они встречают тетю Кассия, убивают на месте, идут дальше, а потом вытаскивают из комнат детей, закалывают их лезвиями и пинают сапогами. Гора мертвых тел растет, их на всякий случай поджигают, чтобы никто не выжил. В ту ночь погибло более сорока детей и членов семьи, не имеющих аурейского статуса. Убийцы хотели свалить вину на Фичнера, но на самом деле резню устроил Шакал. Он положил конец войне между Беллона и Августусами, потом разоблачил и взял в плен меня на церемонии триумфа, а в обмен на это правительница пообещала ему хранить историю с Беллона в тайне и во всем помогать.
– И ты еще спрашиваешь почему? – почти неслышно произносит Кассий. – Потому что ты не знаешь, что такое честь! Став всадником-олимпийцем, я поклялся защищать устав золотых, стоять на страже порядка и справедливости в Сообществе человека! Ты тоже давала присягу, Октавия, но нарушила слово. Так поступили все золотые, вот почему наш мир разрушен! Возможно, новый мир будет немного лучше…
– Наш мир – лучшее, что мы можем себе позволить, – шепчет Октавия.
– Ты правда веришь в это? – спрашивает у нее Мустанг.
– Всем сердцем…
– Тогда мне жаль тебя… – склоняет голову Мустанг.
– Мое сердце принадлежало моему брату, – поддерживает ее Кассий. – И я не хочу жить в мире, в котором нет места таким людям, как он. Если бы брат был жив, то наверняка открыл бы свое сердце надежде, поверил бы в возможность нового мира! И ради Юлиана попытаюсь поверить и я! – произносит Кассий, глядя на меня, и протягивает мне два голографических куба.
На первом – запись убийства моих друзей на триумфе. Второй предназначается правителям окраины. Когда они увидят эту запись, то сразу поймут, что я защищал их. От политики никуда не денешься. Вкладываю и эти два куба в руки правительницы, и перед ней загорается изображение Реи. Бело-голубая луна величественно плывет в космосе рядом со своими братьями Гиперионом и Титаном, вращающимися на орбитах огромного Сатурна. Внезапно над северным полюсом луны едва заметно возникают крошечные, невинные вспышки, а потом над поверхностью расцветают огненные грибы.
Отблески ядерного взрыва отражаются в глазах правительницы. Мустанг отходит в сторону, и я приседаю на корточки рядом с Октавией. Говорю тихо и спокойно, чтобы она поняла, что в конце жизни ее настигла не месть, а справедливое возмездие. Она смотрит через мое плечо на голографическую карту: моя армада Зерна продолжает высадку на Луну, несмотря на непрекращающийся огонь из всех орудий с поверхности.
– У моего народа есть легенда о существе, которое стоит у обочины дороги, ведущей в загробный мир. Это существо отделяет злых людей от добрых. Его зовут Жнец. Я – не он, я – обычный человек, но совсем скоро ты встретишься с настоящим Жнецом, и он будет судить тебя за твои грехи.
– Грехи? – качает головой Октавия, глядя на три голограммы, танцующие над ее руками, – каплю в море зла, что она совершила. – Это не грехи, а неизбежные жертвы, которые приходится приносить правителям, – шепчет она, сжимая кубы. – Эти жертвы значат для меня не меньше, чем мои победы. Потом ты поймешь… Ты станешь таким же, как я, завоеватель…
– Никогда!
– Там, где нет солнца, может быть лишь тьма, – дрожа от ледяного дыхания приближающейся смерти, произносит Октавия.
С трудом подавляю в себе порыв укрыть ее. Она прекрасно знает, что будет дальше: после ее смерти начнется битва за престол и золотые разделятся на враждующие лагеря.
– Кто-то должен быть правителем, иначе через тысячу лет дети спросят: «А кто уничтожил все миры? Кто погасил огонь надежды?» – а родители ответят, что это твоих рук дело.
Ничего нового. Я спрашивал у Севро, чем, по его мнению, все это закончится, но ответ знал заранее. Я не собираюсь заменять тиранию на хаос, но Октавии об этом знать не обязательно. Она с трудом сглатывает, судорожно ловя губами воздух, и хрипит:
– Останови его! Ты должен остановить… Адриуса!
Таковы последние слова Октавии Луны, и вскоре огни Реи в ее глазах меркнут, жизнь покидает холодные зрачки и золотистую радужку. Она смотрит в бесконечную тьму, и я закрываю ей веки. От ее смерти, от ее слов и страха у меня по спине бегут мурашки.
Правительница Сообщества, властвовавшая над нами шестьдесят лет, мертва, а я не чувствую ничего, кроме ужаса, потому что Шакал вдруг начинает хохотать.
63Тишина
Кажется, что от его хохота дрожат стены. Лицо кажется еще бледнее в свете голографической картины Луны и беспрерывных вспышках выстрелов сражающихся кораблей. Мустанг отключила трансляцию и уже анализирует базу данных правительницы, Кассий подходит к Лисандру, а я поднимаюсь с колен над трупом Октавии. Мое израненное тело охвачено обжигающей болью.
– Что она имела в виду? – спрашивает Кассий.
– Понятия не имею.
– Лисандр… – пытается заговорить с мальчиком Кассий, но тот находится в шоке от пережитого ужаса и молчит.
– Люди смотрят запись смерти Октавии на всех кораблях и планетах. Коммуникационные каналы едва справляются. Они не понимают, кто теперь главный. Надо действовать, пока они не решили поддержать кого-то из своих!
– Что ты задумал?! – выкрикивает Севро, когда мы с Кассием подходим к Шакалу. – Что она имела в виду? – трясет он коротышку, а потом прижимает его коленом к полу.
– Убери своего пса, – огрызается Шакал.
Я делаю Севро знак прекратить, и тот начинает расхаживать вокруг Шакала, весь дрожа от бушующего в крови адреналина.
– Ну и каков же твой план? – спрашиваю я.
– С ним бесполезно разговаривать, – говорит мне Мустанг.
– Бесполезно? А как вы думаете, почему правительница впустила меня сюда? – ухмыляется лежащий на полу Шакал. – Почему она не боялась, что у меня при себе пистолет? – Он поднимается на колено, придерживая раненую руку. – Она знала об угрозе пострашнее, вот и вела себя как паинька!
Он смотрит на меня из-под растрепавшейся челки. Взгляд спокойный. Адриуса не пугает резня, которую мы тут устроили. Его совершенно не трогает, что он сам привел нас сюда, а теперь истекает кровью.
– Я помню, как мы оказались под землей, Дэрроу, – медленно произносит он. – Помню холодные на ощупь камни. Члены моего братства Плутона сгрудились вокруг меня и испуганно жались друг к другу в полной тьме. Они смотрели на меня затаив дыхание. Я очень боялся, что подведу их. Ведь я так долго готовился к училищу, а мой отец всегда был обо мне невысокого мнения. В эти секунды решалась моя судьба, на кону была моя жизнь. Мы покинули наш замок, спасаясь от Вулкана. Они пришли так быстро… хотели взять нас в рабство. Враги бежали к нам по тоннелю, когда я принял решение взорвать шахты, чтобы братство Вулкана погибло под обвалом. У меня в ушах звучал голос отца. Он говорил, что ничуть не удивлен, что я оказался таким слабаком. После того взрыва, обвалившего вход в тоннель, я на неделю оглох. Еще через неделю мы убили одну из девушек и съели ее ноги, чтобы не умереть от голода. Она умоляла нас не делать этого, умоляла выбрать кого-нибудь другого. В тот момент я понял, что, если не принести кого-то в жертву, никто не выживет!
– Мустанг… – шепчу я, чувствуя, как меня с головой захлестывает ледяная волна страха, которая зарождается где-то внизу живота.
– Значит, они здесь! – в ужасе восклицает она.
– Кто – они? Что происходит? – шипит Севро.
– Дэрроу… – встревоженно говорит Кассий.
– Бомбы не на Марсе, а на Луне, – отвечаю я.
Шакал расплывается в улыбке, медленно поднимается на ноги, и никто из нас не смеет остановить его. Теперь мне ясно все: вот откуда напряжение между ним и правительницей, угрожающие намеки, его смелость прийти сюда, в место силы правительницы, безнаказанные насмешки над Айей…
– О черт! Черт, черт, черт! – рвет на себе волосы Севро.
– Я и не собирался взрывать Марс, – объясняет Шакал. – Это моя родина, здесь все началось. Гелий с Марса – кровь, текущая в жилах империи, а Луна, эта засохшая мумия, как и Октавия, – просто жадный старый паразит, сосущий мозг из костей Сообщества и все время разглагольствующий о прошлом, вместо того чтобы смотреть в будущее! Октавия уступила мне, и вам придется сделать так же, потому что вы – слабаки, которых ничему не научила Проба! Неужели вам не понятно, что ради победы необходимо чем-то пожертвовать?!
– Мустанг, ты сможешь обнаружить бомбы? – спрашиваю я. – Мустанг! – повторяю я, но она онемела от ужаса.
– Нет. Он наверняка заглушил радиационный фон. Да и что толку? Мы все равно не сумеем дезактивировать их… – наконец бормочет она и тянется к интеркому, чтобы сообщить новость нашим кораблям.
– Нажмешь кнопку вызова, и я буду взрывать по одной бомбе в минуту, – предупреждает ее Шакал, постукивая себе по уху с крошечным имплантатом-интеркомом.
Нас наверняка слушает Лилат, и детонатор, судя по всему, у нее. Вот что имел в виду Шакал, называя ее залогом своей безопасности.
– Неужели вы думаете, что я стал бы рассказывать вам о своих планах, если бы у вас был хоть какой-то шанс помешать мне? – спрашивает он, приглаживая волосы и вытирая кровь с доспехов. – Бомбы были заложены несколько недель назад. Синдикат провез их контрабандой по моему поручению. Мощности хватит для того, чтобы на Луне наступила ядерная зима. Вторая Рея, если угодно. После установки я известил об этом Октавию и сообщил свои условия: она продолжает оставаться у власти до победы над повстанцами – тут, конечно, вышло не совсем так, как планировалось, – а в день триумфа созывает сенат, отрекается от Трона Зари и объявляет меня своим преемником. В обмен на эту малость я пообещал ей не разрушать Луну.