– Дэрроу… – окликает меня Мустанг.
– Сефи… – вдруг произносит Рагнар, моргает, отчаянно пытается сфокусировать взгляд и показывает рукой в небо.
– Нет, Рагнар, это я, Дэрроу!
– Дэрроу! – настойчиво повторяет Мустанг.
– Что? – резко отзываюсь я.
– Сефи… – Рагнар указывает вверх.
Смотрю на небо. Там нет ничего, кроме белесых облаков, которые изменивший направление ветер гонит со стороны моря. Слышу, как кашляет Кассий, как в руках у Мустанг скрипит лук, как хрустит снег под шагами спешащей к нам Холидей. И тут мне становится ясно, чего так испугалась Айя: из облаков выныривает огромный крылатый хищник весом в три тонны. У зверя тело льва, орлиные крылья, передние лапы и голова размером со взрослого алого. Белое оперение, черный изогнутый клюв. Грифон огромен, внутренняя сторона крыльев размахом десять метров разрисована вопящими лицами демонов голубого цвета. Зверюга плюхается на снег прямо передо мной, и под его лапами дрожит земля. У грифона светло-голубые глаза, клюв испещрен белыми знаками и символами. На спине восседает поджарое существо ужасающего вида. Оно скорбно трубит в белый рог.
В ответ из-за облаков раздается оглушительный вой рогов, и на край расселины приземляются еще двенадцать грифонов: одни цепляются лапами за скалистые стены ущелья, другие садятся прямо на снег. Наездник первого грифона, протрубивший в рог, с головы до ног укутан в плащ из грязно-белого меха, на нем костяной шлем с узким гребнем из голубых перьев, спускающимся до самого затылка. Все всадники ростом около двух метров.
– Солнцерожденные! – кричит одна из них с сильным акцентом, бросаясь к молчаливому вожаку, срывает шлем, обнажая лицо с грубыми чертами, испещренное шрамами и пирсингом, а потом падает на колени и прикасается рукой в перчатке ко лбу в знак уважения. – Мы увидели пламя в небесах… – начинает она, но осекается, заметив в моих руках лезвие.
Остальные всадники, разглядев цвет наших глаз и волос, в спешке сдергивают с головы шлемы. Оказывается, среди них нет ни одного мужчины. На лице каждой женщины нарисована лазурного цвета ладонь с крошечным глазом в центре, длинные белые волосы заплетены в сотни косичек. Из-под капюшонов на нас внимательно смотрят черные глаза. Носы, уши и губы украшены серьгами и пирсингом из железа и кости. Лишь одна всадница так и не сняла шлема и не опустилась перед нами на колени. Словно загипнотизированная, она делает шаг вперед. На ней нет перчаток, тыльные стороны ладоней покрыты странными татуировками.
– Сестра… – задыхаясь, шепчет Рагнар, – моя сестра…
– Сефи? – переспрашивает Мустанг, разглядывая связку сушеных человеческих языков, висящую на бедре у черной.
– Ты узнаешь меня? – хрипло бормочет Рагнар и слабо, но по-мальчишески задорно улыбается приближающейся к нему наезднице. – Должна узнать, – продолжает он, в то время как ее темные, бездонные глаза внимательно изучают шрамы на его лице. – Я тебя узнал. Я узнал бы тебя, даже если бы солнце навсегда зашло, а мы стали дряхлыми стариками, – шепчет он, дрожа от боли. – Даже если бы растаял снег и стихли ветры, – говорит он, глядя, как она медленно подходит к нему. – Я заставил тебя выучить сорок девять названий разных видов льда… Тридцать четыре голоса ветра… Хотя ты так и не смогла запомнить последние два, – улыбается он.
Она молчит, но другие наездницы уже шепчут его имя и поглядывают на нас с таким видом, как будто сразу поняли, кто этот золотой с изогнутым лезвием, что рядом с Рагнаром. Он тем временем, собрав последние силы, продолжает:
– Я пять раз носил тебя на плечах смотреть на весенний разлом льда. Разрешал заплетать мне косички. Играл с куклами, которых ты мастерила из тюленьих шкур, кидался вместе с тобой ледяными снежками в старуху Гордоногу. Я – твой брат. Помнишь, что я сказал тебе, когда люди с Плачущего Солнца забрали меня и других из нашего клана в Закованные Земли?
Черный излучает неимоверную силу, несмотря на тяжелые раны. Это его земля, его дом. Здесь он свой, как и я был своим в Ликосе, когда работал проходчиком. Сефи не может больше сопротивляться притяжению, подходит к брату, падает на колени и снимает костяной шлем.
Сефи Молчаливая, знаменитая дочь Алии Снежной Воробьихи, величественная дикарка! Грубые, угловатые черты лица. Она похожа на ворона. Узкие, близко посаженные глаза. Тонкие, фиолетовые от холода губы, постоянно поджатые в напряженной задумчивости. Левая сторона головы обрита, справа волосы заплетены в косички и спускаются до пояса. Бледная кожа черепа украшена ярко-синей татуировкой в виде крыла в окружении астральных рун. Глядя на нее, я понимаю, что в ней такого особенного, чем она заслужила уважение сородичей: у нее нет ни одного шрама, ни одной оспины. На Сефи одно-единственное украшение: простая железная продолговатая серьга в носу. Взглянув на рану Рагнара, она опускает глаза, и я вижу вытатуированные голубые глаза на ее веках, которые будто пронзают меня пристальным взглядом.
Сефи тянется к брату, но не для того, чтобы прикоснуться к нему, а чтобы проверить, дышит ли он, и подносит ладонь ко рту и носу Рагнара. Ему этого мало, он хватает ее за руку и крепко прижимает к груди, чтобы она ощутила с каждой секундой слабеющее сердцебиение. В глазах черного стоят слезы радости. Сефи тоже начинает плакать, на боевой синей раскраске ее щек остаются мокрые дорожки. Тогда Рагнар произносит надтреснутым голосом:
– Я же говорил, что вернусь!
Сефи отворачивается, разглядывая ведущие к краю пропасти следы Айи, потом щелкает языком, и четыре валькирии натягивают канаты и спускаются в темноту в поисках фурии. Остальные охраняют свою предводительницу, не спуская взгляда с холмов и держа изящно изогнутые луки на изготовку.
– Надо срочно лететь на Шпили, отвезти его к вашим шаманам! – обращаюсь я к Сефи, но она даже не смотрит в мою сторону.
– Слишком поздно, – шепчет Рагнар, а я беспомощно смотрю, как на его белую бороду падают снежинки. – Я хочу умереть здесь, на льду. Под огромным свободным небом.
– Нет, – бормочу я, – мы спасем тебя!
Слова сейчас кажутся не важными и далекими. Кровь вытекает из жил Рагнара, но печаль покинула его. Сефи прогнала ее своим появлением.
– В смерти нет ничего хорошего, – обращается он ко мне, хотя я понимаю, что он не совсем это имеет в виду, – особенно если успел пожить по-настоящему. – Он улыбается, пытаясь успокоить меня, но на его лице уже лежит печать несправедливости жизни и смерти. – Этим я обязан тебе. Но еще так много не сделано… Сефи, – зовет он сестру, судорожно сглатывает, но, видно, язык у него уже начал опухать и во рту пересохло. – Мои люди нашли тебя? – спрашивает он, и Сефи кивает, склонившись над братом, а ветер треплет ее белоснежные волосы. – Дэрроу… – Рагнар глядит на меня. – Ты думаешь, что сможешь уговорить их, – произносит он на языке ауреев, чтобы Сефи не поняла нас, – но это тебе не удастся.
Так вот почему он так странно себя вел во время перелета! Он собирался убить свою мать и теперь дает мне разрешение сделать это! Оборачиваюсь к Виргинии, она тоже слышала его слова и теперь смотрит на нашего друга полными слез глазами. Она плачет и над моими глупыми мечтами о лучшем мире, и над умирающим другом. Рагнар корчится от боли, и Сефи выдергивает из сапога нож, не в силах видеть мучения брата, но тот кивает в мою сторону. Он хочет, чтобы это сделал я! Трясу головой в тщетной надежде проснуться от этого кошмара. Сефи свирепо смотрит на меня, в ярости оттого, что я смею противиться последнему желанию ее брата.
– Я умру рядом с моими друзьями, – тихо произносит Рагнар.
Онемев от горя, я молча обнажаю лезвие и заношу его над грудью черного. Мокрые от слез глаза Рагнара наконец-то обретают покой. Больше я ничего не могу для него сделать, поэтому мне нужно взять себя в руки.
– Я передам Эо, что ты любишь ее. Построю тебе дом в долине твоих предков. Он будет стоять рядом с моим. Там и встретимся, когда придет твой час. Но строитель из меня неважный, – слабо улыбается он, – так что не торопись! Мы дождемся тебя.
Киваю, как будто до сих пор верю, что Долина существует и там нас кто-то ждет.
– Твой народ получит свободу! – обещаю ему я. – Клянусь всем святым! До скорой встречи, друг мой!
Он с улыбкой смотрит в небо. Сефи быстро вкладывает ему в ладонь свой топор, чтобы он мог умереть как воин и заслужить почетное место на пиру в Валгалле.
– Нет, Сефи, – качает головой Рагнар, бросает топор и набирает пригоршню снега, а другой рукой берет ладонь сестры. – Живи ради чего-то большего, – произносит он и кивает мне.
Вокруг нас стонет ветер.
С неба падает снег.
Рагнар смотрит наверх, на холодные огни Фобоса, и я молча вонзаю клинок ему в сердце. Смерть опускается на нас постепенно, словно сгущающиеся сумерки, и я не могу точно сказать, в какой момент свет покидает его, когда сердце перестает биться, а глаза – видеть. Просто понимаю, что его больше нет. Чувствую пробегающий по телу холодок. Мой друг ушел, мне говорят об этом одинокие голодные завывания ветра и жуткая пустота в черных глазах Сефи Молчаливой.
Мой друг, мой защитник Рагнар Воларус покинул этот мир.
31Бледная королева
От горя я теряю дар речи. Думаю лишь о том, что скажет Севро, узнав о смерти Рагнара. Увы, моим племяшкам уже не доведется заплетать доброму великану косички. Часть моей души покинула меня и больше никогда не вернется. Он был моим защитником, неиссякаемым источником силы, а теперь я остался один… Цепляюсь за спину валькирии, ее грифон взмывает вверх с залитого кровью снега. Мы несемся сквозь облака, чудовище машет огромными крыльями, вдалеке показываются Шпили, но я не чувствую ничего, кроме пустоты.
Шпили представляют собой спиралевидные горные пики, гордо возвышающиеся над белой равниной. Только обезумевшим от вседозволенности золотым, просидевшим пятьдесят лет за пультом управления системы терраформирования и выполнявшим тектонические сдвиги, могла прийти в голову эта маниакальная идея. Наверное, они просто хотели проверить, возможно ли такое сотворить. Десятки каменных спиралей переплетаются, словно тела страстных любовников. Верхушки скрываются в туманной дымке. Там вьют гнезда грифоны, чуть пониже – во́роны и орлы. На высокой каменной стене подвешены на цепях семь скелетов. Лед усеян пятнами крови и экскрементами животных. Здесь живет единственная раса, осмелившаяся угрожать господству золотых, а мы осмелились явиться сюда, не сумев уберечь от гибели их принца в изгнании.