– Это частота интеркома Орион. Где она, я не знаю, скорее всего – в поясе астероидов. Я дала ей простое указание – сеять хаос. Судя по перехваченным переговорам золотых, именно этим ее подчиненные и занимаются. Если мы хотим убрать Октавию, то без Орион и ее кораблей нам не обойтись.
– Спасибо вам! – обращаюсь я ко всем троим. – Я боялся, что второго шанса у нас уже не будет…
– Мы тоже, – кивает Даксо. – Дэрроу, позволь мне говорить начистоту: есть вещи, которые нас беспокоят. Ты планируешь использовать сверла-щупальца, чтобы с их помощью черные смогли взять главные города Марса. Мы считаем, что это будет большой ошибкой.
– Почему? – спрашиваю я. – Нам нужно лишить Шакала центров власти, выйти на прямой контакт с населением…
– Мы с отцом не настолько доверяем черным. Не так, как ты, – осторожно говорит Даксо. – Если ты полностью развяжешь им руки и спустишь с цепи на жителей Марса, от твоих благих намерений не останется ровным счетом ничего.
– Варвары! – рокочет Кавакс. – Они – варвары!
– Но сестра Рагнара…
– Сефи – не такая, как Рагнар, – перебивает меня Даксо. – Она чужая в нашем мире. Я слышал, что она сделала с пленными золотыми. Совесть не позволит нам принять участие в твоем плане, если черные начнут громить города Марса. Женщины из рода Аркосов тоже не пойдут на такое.
– Понятно…
– У твоего плана есть еще один существенный недостаток, – вступает в беседу Мустанг. – В нем не уделяется должного внимания моему брату.
– Для нас главное – устранить верховную правительницу, – возражаю я. – Вот кто представляет наибольшую опасность!
– На данный момент – возможно, но не надо недооценивать моего брата. Он умнее тебя. Умнее меня, – продолжает Мустанг, и даже Каваксу нечего на это ответить. – Посмотри, чего Адриус добился! Если он будет знать правила игры и все вводные, то затаится, потратит много времени, просчитывая вероятные ходы, варианты и сценарии, учтет все факторы и вычислит результат. Это же его любимое занятие! До смерти Клавдия, пока нас не разлучили, он сидел дома все время, даже в самую прекрасную погоду, решал головоломки, рисовал лабиринты и просил меня добраться до их центра, когда я возвращалась домой после верховой прогулки с отцом или рыбалки с Клавдием и Паксом. Когда я находила центр, он смеялся и говорил, что рад иметь такую умную сестренку. Я не придавала этому значения, но однажды, после того как разгадала очередной его ребус, зашла к нему в комнату. Адриус не заметил меня сразу. Он орал как ненормальный и бил себя по лицу из-за того, что проиграл мне. В следующий раз, когда он попросил меня найти центр лабиринта, я сделала вид, что у меня не получается, но его так просто не проведешь. Думаю, он догадался, что я была свидетелем его слабости. Знал, что я увидела его истинное лицо, тогда как все его считали немного застенчивым, милым мальчиком, – на одном дыхании выпаливает Мустанг и передергивается от неприятных воспоминаний. – Он заставил меня пройти лабиринт до конца, улыбнулся, снова сказал, что рад иметь такую умную сестру, и ушел. Вскоре он нарисовал такой лабиринт, что я и правда не смогла найти центр, как ни старалась, – поежившись, продолжает она. – Он сидел на полу среди разбросанных карандашей и наслаждался моей беспомощностью. Как будто древний демон, скрывающийся внутри фарфоровой куклы. Вот таким я его и запомнила. Таким я его вижу сейчас, когда вспоминаю, как он убил нашего отца.
Телеманусы слушают ее речь в зловещем молчании, и я понимаю, что они боятся Шакала не меньше меня.
– Дэрроу, он никогда не простит тебе твоей победы в училище! Тем более ты заставил его отрубить себе руку. Не простит мне, что я отправила его к тебе голым. Адриус одержим желанием убить нас не меньше, чем Октавия или отец. Если ты думаешь, что он забудет о том, как Севро в ритме вальса ворвался в его цитадель на термосверле и увел тебя у него из-под носа, то ты рискуешь потерять очень много людей. Твой план взять города силой не сработает, Адриус просчитает твои действия на десять ходов вперед. И даже если тебе удастся захватить Марс, война затянется на годы. Надо вырвать это зло с корнем!
– К тому же, – добавляет Даксо, – нам нужны гарантии того, что в случае победы ты не станешь диктатором и не объявишь полную демократию.
– Диктатором? – усмехаюсь я. – Думаешь, я сплю и вижу себя у руля власти?
– Ну кому-то ведь придется, – пожимает плечами Даксо.
Из-за двери доносится громкое покашливание. Мы словно по команде оборачиваемся и видим Холидей.
– Простите, что помешала, сэр! – говорит она, заложив большие пальцы за ремень. – Вас зовет Беллона. Кажется, дело серьезное.
37Последний орел
Кассий прикован наручниками к больничной каталке в госпитале Сынов Ареса. Он лежит в том самом госпитале, где мои люди умирали от смертельных ран, полученных во время спасательной операции. Они вырвали меня из рук Беллона и Айи. Пострадавшие в боях повстанцы Фобоса и участники других операций занимают все койки. Жужжат и пищат аппараты искусственного дыхания, но взгляды раненых, кажется, говорят громче любых звуков. Прохожу между рядами коек и топчанов, бойцы тянутся ко мне, хотят прикоснуться к человеку, у которого нет на руках рабских знаков. Я стараюсь дотронуться до каждого, но сейчас нет времени обходить весь зал.
Я просил Танцора выделить Кассию отдельную палату, но его все равно поместили в главном зале госпиталя среди пациентов с ампутированными конечностями, рядом с огромным пластиковым тентом, закрывающим печь для кремации. Он лежит на виду у низших цветов и сам пусть вдоволь наглядится на то, что такое настоящая война. Чувствуется почерк Танцора… Кассий находится в тех же условиях, что и все остальные, и нельзя назвать это проявлением жестокости или особым обращением, с ним обходятся так же, как со всеми. Смотрю я на все это, и мне даже хочется угостить старого социалиста выпивкой.
Рядом с койкой Кассия на металлических стульях сидят люди Нэрола: один серый и двое изрядно потрепанных жизнью бывших проходчиков. У них через плечо перекинуты ремни, на которых висят бластеры внушительных размеров. Охранники играют в карты, но, завидев меня, тут же вскакивают и отдают честь.
– Говорят, он меня звал?
– Всю ночь, сэр! – хрипло отвечает алый, тот, что пониже ростом, с интересом разглядывая стоящую позади меня Холидей. – Неудобно вас беспокоить, но он же, мать вашу, олимпиец, так что мы решили передать его слова начальству! А еще, сэр, – шепчет он, наклонившись ко мне и попыхивая мне в лицо дымом синтетической ментоловой сигареты, зажатой в пожелтевших зубах, – этот засранец заявил, что у него есть важная информация!
– Он в состоянии говорить?
– Да, – ворчит солдат. – Говорит мало, но гортань не задета.
– Мне нужно побеседовать с ним с глазу на глаз, – требую я.
– Если что – мы рядом, сэр!
Доктор и охранники откатывают тележку Кассия в дальний угол зала к аптечному блоку, дверь в который запирается на ключ. Мы с Кассием остаемся наедине между рядов пластиковых контейнеров с лекарствами. Он лежит на тележке и наблюдает за мной, на белой повязке между кадыком и яремной веной проступает едва заметное пятно крови.
– Ты чудом остался в живых, – первым заговариваю я.
Кассий молча пожимает плечами, и я вдруг замечаю, что рядом с ним нет капельницы, а на руке отсутствует морфинный браслет.
– Тебе не дали обезболивающее? – обеспокоенно спрашиваю я.
– Это не наказание. Был консилиум, – говорит он очень медленно, чтобы не повредить швы на шее. – У них морфина не хватает, запасы подходят к концу. Говорят, что на прошлой неделе пациенты проголосовали за то, чтобы самые серьезные лекарства доставались тем, кто лежит на ожоговом или перенес ампутацию. Благородно с их стороны не стонать от боли по ночам, словно брошенные щенки… Знаешь, мне всегда было интересно, слышат ли матери, как их дети плачут и зовут их.
– Думаешь, твоя мать слышит?
– Я никогда не плакал. А мою мать теперь ничего не волнует, кроме мести. Что бы она под этим ни понимала.
– У тебя есть для меня информация? – перехожу я к делу, потому что не знаю, что еще сказать.
Этот человек – мой брат по оружию. Холидей спросила, почему я оставил его в живых, и я стал нести что-то насчет благородства и чести, но в глубине души мне отчаянно хочется, чтобы мы снова стали друзьями. Мне нужна его поддержка. Наверное, это глупо. Должно быть, во мне проснулось чувство вины. А может, я просто поддался его поразительному обаянию и харизме? Или же во мне говорят тщеславие и потребность в любви со стороны тех людей, к кому я испытываю глубокое уважение? Кассия я, несомненно, уважаю. В нем есть подлинное благородство, несмотря на его извращенные понятия о чести. Если уж на то пошло́, я гораздо лучше понимаю, во имя чего сражаюсь.
– Ты или она? – тихо спрашивает он.
– Ты о чем?
– Кто из вас не дал черным выжечь мне глаза и вырвать язык? Ты или она?
– Мы оба.
– Лжец. Если честно, я думал, что она не выстрелит, – продолжает он, пытается дотронуться до шеи, но кандалы не пускают его, отбрасывая назад. – Ты не мог бы снять с меня эти штуки? Ужасно чешется.
– Ты наверняка останешься в живых.
– Ну наконец-то! – хмыкает он. – Теперь ты будешь строить из себя благородного победителя! Думаешь, что раз спас меня, то ты лучше золотых? Стоишь на более высокой ступени развития?
– Возможно, мне придется пытать тебя, чтобы получить нужную информацию, – возражаю я.
– Что ж, это будет неблагородно с твоей стороны.
– А по-твоему, благородно пытать человека три месяца, а потом на девять месяцев засадить его в тесный склеп? Да и вообще, какого черта ты думаешь, что мне есть дело до всех этих разговоров о благородстве и чести?
– Тоже верно, – хмурит лоб Кассий и внезапно становится похож на портрет кисти Микеланджело. – Ты ошибаешься, если думаешь, что верховная правительница вступит с тобой в переговоры. Ради моего спасения она не пойдет на жертвы.