В домашнем застолье,
И вашей обиды никто не увидит.
Не стоит на мелочи тратить здоровье.
Смахните их шуткой,
Запейте их чаем.
Не эти обиды нам жизнь сокращают,
Не эти обиды смываются кровью.
Вот если к вам друг позабудет дорогу,
Когда ваша карта окажется битой,
И сердце займется тяжелой обидой,
И голос,
И взгляд ваш не скроют тревогу, —
Тогда пусть воздастся за все
Полной мерой!
Не стройте иллюзий,
Не прячьте обиды.
За всё в этой жизни
Должны мы быть квиты —
За счастье с добром
И за подлость с изменой.
«Серебряный век… Имена и потери…»
Серебряный век… Имена и потери.
Отчаянье Блока. Восторги невежд.
И в страшную бездну открытые двери.
И грустная память погибших надежд.
Серебряный век. Золотые потери.
Великие книги и подлые дни.
И первые выстрелы по недоверью.
В разлуку спешащие горькие дни.
Трагический век… Гениальные годы.
Тревожные будни и смутный покой.
И смотрит на нас и печально, и гордо
Серебряный век гумилевской строкой.
«От обид не пишется…»
От обид не пишется,
От забот не спится.
Где-то лист колышется —
Пролетела птица.
Из раскрытых окон
Полночь льется в комнату.
С неба белый кокон
Тянет нити к омуту.
Искупаюсь в омуте,
Где кувшинки плавают.
Может, что-то вспомнится,
Что, как встарь, обрадует.
А рассвет займется —
Может, все изменится.
В душу свет прольется.
Ночь моя развеется.
Жалею зверей
Жалею зверей в зоопарке.
И в цирке мне жалко зверей.
Как люди на зрелища падки!
Когда же мы станем добрей?
И лев уже ходит под кличкой.
Барьер на манеже берет.
И царскую гордость публично
Меняет на бутерброд.
А некто, войдя к нам в доверье,
Устроил аттракцион:
И в пасть онемевшему зверю
Сует свою лысину он.
Лев нежно обходится с нею.
И, занятый скучной игрой,
Он кажется много умнее,
Чем этот манежный герой.
Жалею зверей в зоопарке.
У неба украденных птиц.
Вон той молодой леопардке
Все хочется клетку открыть.
Не терпится выйти на волю,
Вернуться в былую судьбу.
Но приступы гнева и боли
Весьма забавляют толпу.
Ей дети бросают конфетки.
Наверно, жалеют ее.
За что красота эта в клетке?!
И в чем провинилось зверье?
Я взглядом встречаюсь с гориллой.
В глазах у гориллы упрек:
«Я предков тебе подарила,
А ты нас в неволю упек».
И вдруг осенил меня предок
Печальной догадкой своей:
«Ведь им безопасней из клеток
Соседствовать с миром людей».
«Опять за темными очками…»
Опять за темными очками
Я не увидел ваших глаз.
И недосказанность меж нами
Незримо разлучает нас.
А может, вы нарочно прячете
Свои глаза…
Не дай-то бог,
Чтоб кто-то их увидеть мог,
Когда грустите вы иль плачете.
Но вы словам моим не вняли,
Ушли за темные очки,
Боясь,
Когда душа в печали,
Чужого взгляда иль руки.
Отец и сын
Видно, устав от отца своего,
Сдал его сын в дом престарелых.
Сердце не дрогнуло у него
И совесть не заревела.
У сына – вилла в два этажа,
Но места отцу не хватило…
Зашлась тоскою его душа,
Иссякли в обиде силы.
Вскоре ушел отец в мир иной,
Ушел – без вины – виноватый.
Остались от жизни его земной
Плита да скорбная дата.
Не вспомнил сын, что, когда был мал,
Отец был любим и дорог.
Он нянчил его, на санках катал,
Водил на прогулку в горы…
А ныне сын сторожит свой дом,
Где места отцу не дали…
Пылятся печально в шкафу пустом
Его ордена и медали.
Утраты
Мы что-то утратили
В жизни своей…
Хотя так же матери
Ждут сыновей.
По-прежнему дети
Нас учат добру.
По-прежнему светел
Мой лес поутру.
И те же красоты
У белой зимы…
И все-таки что-то
Утратили мы.
Утратили что-то
В других и в себе.
По сердцу работа,
А мысль о рубле.
По сердцу невеста,
Но будущий зять
С ней теплое место
Надеется взять.
Мы были добрее,
Наивней подчас…
А может быть, время
Меняется в нас?
Но так же доверчивы
Те, что пришли.
Делить-то нам нечего.
Кроме души.
Обида
Я этой истиной избитой
Кого сумею поразить?
Слова, рожденные обидой,
Не торопись произносить.
Не торопись обидеть друга
Несправедливостью своей.
Загнать его внезапно в угол.
Хоть он нисколько не слабей.
Он просто чуточку добрее.
Он молча ярость переждет.
И чем остынешь ты скорее,
Тем горше будет твой отход.
И стыд тогда в тебе проснется.
С ним расставаться не спеши.
А друг лишь грустно усмехнется,
Как слезы,
Кровь смахнет с души.
«Нельзя небрежно жить…»
Нельзя небрежно жить.
Забывчиво дружить.
Небрежность – это лень.
Душевная бестактность.
Уже который день
Вхожу с тобой в контакты.
А ты со мной небрежна.
Как будто даришь мне
Последнюю надежду
Побыть наедине.
Среди прекрасных комнат,
Как старенький мотив,
Меня случайно помнят,
Умышленно забыв.
Придет иное время
И все перечеркнет.
И старой дружбы бремя
Начнет другой отсчет.
Запретная зона
Весенний рябиновый запах
Тревожит мне душу порой.
Хотел бы попасть я в твой замок,
Да сердце забыло пароль.
Запретная зона обиды
Наш мир поделила опять.
Уж лучше короткая битва,
Чем снова в осаде стоять.
И мчится к нам странный гонец
Поведать,
Что сказке конец.
«Как горько обмануться в друге…»
Как горько обмануться в друге!
Как больно после стольких слов
Душой почувствовать засов,
Которым щелкнули в испуге,
Чтобы в решающий момент
В ответ на преданность и битвы
Воздать привычный комплимент, —
И посчитать, что этим квиты.
Когда свой собственный престиж
И свой покой всего дороже…
Что ж ты от боли не кричишь?
Или кричать уже не можешь?
А может, снова всё простишь…
«Я в тебя влюбился…»
Я в тебя влюбился,
Но не полюбил.
Из ручья напился,
А вина не пил.
Я в тебя влюбился.
Но не полюбил.
Словно повинился,
Будто грешен был.
Ты с улыбкой смутной
Смотришь на меня.
Наша встреча —
Утро
В ожиданье дня.
Танцплощадка
Ах городская танцплощадка!
Мне дорог твой веселый гам.
И серый блеск полов дощатых,
И смех девичий по углам.
Мы к ней нежны,
Пока мы юны,
А строги мы уже потом.
Журчат стремительные струны.
И барабан —
Как майский гром.
Мы здесь увиделись с тобою
Той давней радостной весной.
Кружился вальс…
В его прибое
Была ты белою волной.
Пусть нас с тобой осудят снобы,
А я смотрю в глаза твои…
Нас танцплощадка кружит снова
В прекрасной музыке любви.
«Я не тебя вначале встретил…»
Я не тебя вначале встретил,
А голос твой…
Но я не знал.
Он не спросил и не ответил.
Заворожил и вдруг пропал.
Я не тебя,
А смех твой встретил,
Похожий на лазурный плеск.
Он был и радостен и светел.
Заворожил и вдруг исчез.
И лишь потом тебя я встретил.
О, как была ты молода!
Но понял я,
Что это ветер
Заворожил меня тогда.
Хорошая примета
– Взгляни на небо… Журавли летят…
Хорошая примета, говорят.
Мы снизу наблюдали их полет.
Они устало крыльями махали.
– Где были вы? На Мальте иль в Сахаре?
Вы слышите, как вас земля зовет?
Но странно журавли себя вели.
Нарушив ряд, они сбивались в стаю.
Кружились над землей, не улетая.
И снова удалялись от земли.
Быть может, что-то волновало их?
А может быть, им отдохнуть хотелось?
Но на земле вожак не отвечал за них.
Ему для неба требовалась смелость.
И потому он показал пример —
Клин заострил, опять войдя в доверье,
И треугольник синеву обмерил,
Как пашню обмеряет землемер.
Уже давно не видно журавлей.
Но журавли летят в душе твоей.
В душе моей все журавли парят.
Хорошая примета, говорят…
В деревне
Люблю, когда по крыше
Дождь стучит,
И все тогда во мне
Задумчиво молчит.
Я слушаю мелодию дождя.
Она однообразна,
Но прекрасна.
И все вокруг с душою сообразно.
И счастлив я,
Как малое дитя.
На сеновале душно пахнет сеном.
И в щели бьет зеленый свет травы.
Стихает дождь…
И скоро в небе сером
Расплещутся озера синевы.
Утихнет дождь.
Я выйду из сарая.
И все вокруг —
Как будто в первый раз.
Я радугу сравню с вратами рая,
Куда при жизни
Я попал сейчас.
Баллада о верности
Отцы умчались в шлемах краснозвездных.
И матерям отныне не до сна.
Звенит от сабель над Россией воздух.
Копытами разбита тишина.
Мужей ждут жены. Ждут деревни русские.
И кто-то не вернется, может быть…
А в колыбелях спят мальчишки русые,
Которым в сорок первом уходить.
1
Заслышав топот, за околицу
Бежал мальчонка лет шести.
Все ждал: сейчас примчится конница,
И батька с флагом впереди.
Он поравняется с мальчишкой,
Возьмет его к себе в седло…
Но что-то кони медлят слишком
И не врываются в село.
А ночью мать подушке мятой
Проплачет правду до конца.
И утром глянет виновато
На сына, ждущего отца.
О, сколько в годы те тревожные
Росло отчаянных парней,
Что на земле так мало прожили,
Да много сделали на ней.
2
Прошли года.
В краю пустынном
Над старым холмиком звезда.
И вот вдова с любимым сыном
За сотни верст пришла сюда.
Цвели цветы. Пылало лето.
И душно пахло чабрецом.
Вот так в степи мальчишка этот
Впервые встретился с отцом.
Прочел, глотая слезы, имя,
Что сам носил двадцатый год…
Еще не зная, что над ними
Темнел в тревоге небосвод.
Что скоро грянет сорок первый.
Что будет смерть со всех сторон.
Что в Польше под звездой фанерной
Свое оставит имя он.
…Вначале сын ей снился часто.
Хотя война давно прошла,
Я слышу: кони мчатся, мчатся.
Все мимо нашего села.
И снова, мыкая бессонницу,
Итожа долгое житье,
Идет старушка за околицу,
Куда носился сын ее.
«Уж больно редко, – скажет глухо, —
Дают военным отпуска…»
И этот памятник разлукам
Увидит внук издалека.