– А я не собираюсь?
– Перестань!
Он шагнул к ней, попытался схватить, но Алина ловко увернулась. Со смехом выбежала из спальни. Он следом. На пороге споткнулся, чуть не упал и выругался. Она подлетела к зеркалу, схватила щетку для волос. Сказала себе:
– Соня! – А ему: – Выйди, я оденусь.
Он не двигался.
– Какое же это наслаждение! – сказала она с улыбкой. – Видеть твое лицо, знать, о чем ты думаешь... Это так возбуждает! Особенно если знаешь, что ничего не будет.
– Зачем ты это делаешь?
– Хочу, – пожала она плечами. – Я всегда так делаю.
– Выходит, я не первый, кто зашел в твою спальню?
– Нет, – рассмеялась она.
– А что дальше?
– Дальше... А ничего.
Опять «нет». Она только дразнит. Так и с ума сойти можно! Он попытался успокоиться, уйти, не ушел, но взял дистанцию: уселся на кушетку, стоящую у самой двери. Молча смотрел, как она расчесывает волосы. Алина обернулась:
– Ну, так я буду одеваться?
– По мне и так хорошо.
– Может, выйдешь?
– Я уже все видел. Не стесняйся.
– Что ж, сиди... Зачем ты хотел меня видеть?
– Заскучал.
– А разве развлекать тебя моя обязанность?
– Раньше ты этим охотно занималась.
– Считай, что мне разонравилось.
Она подняла руку, его взгляд задержался на отмеченном татуировкой плече.
– «Теа Филопатор», – прочитал он. – «Богиня, любящая отца».
Алина вздрогнула, рука, держащая расческу, бессильно опустилась:
– Так ты знаешь?
– Ты что, вообразила себя Клеопатрой?
– Кто из нас по молодости не делает ошибок? – пожала она плечами и бросила на туалетный столик расческу. – Мне казалось, что это романтично.
Подошла, села на кушетку, рядом с ним. Спросила тихо:
– Кто тебе сказал?
– В книжке прочитал, – усмехнулся он. – И в Инете.
– А сколько я прочитала! – рассмеялась вдруг Алина. – Сидела в архивах целыми днями. Захотела, могла бы диссертацию написать. Я даже жила там, в Египте, какое-то время. В Каире. Ездила к пирамидам столько раз, что они уже стали мне сниться. Я все пыталась понять: в чем ее загадка?
– И как? Поняла?
– Да. Клеопатра – это один из величайших мифов. Я в нем разочаровалась, потому что... Впрочем, тебе не интересно.
– Почему же не интересно? – ревниво спросил он, вспомнив Эдика Мотало. Надо бы утереть ему нос! – Очень интересно. Рассказывай.
– Я сделала себе татуировку, когда думала, что она владела секретом, как покорить мужчину. Любого мужчину. Мне казалось, что так я перенесу часть ее обаяния на себя, и тоже смогу, как она, обладать властью и несметными богатствами. Потому что женщина может заполучить это только через мужчину.
– Но ведь заполучила же! Выходит, секрет-то узнала?
– Да, я многому научилась. И кое-что узнала. Но все равно это миф. Ты ведь знаешь, как все было, раз читал?
– Ну знаю, – соврал он.
– Увы! Только политика! Она с юных лет боролась за власть, убила своего брата и мужа, потом разделалась с сестрой. Была любовницей Цезаря, и даже родила ему сына, потом, когда его убили, соблазнила Марка Антония, великого полководца. И стала жить с ним. А когда его войска разбили, и он покончил с собой, империя Клеопатры рухнула. И она тоже отравилась.
– Ее змея укусила. Кобра, кажется.
– Еще один миф. По другим источникам яд был в полой шпильке для волос, ведь вместе с ней умерли и обе рабыни. Разве одна змея может убить трех человек сразу? Но кобра – красивее. А славой своей Клеопатра обязана тому, кто хотел провезти царицу в позорной колеснице по Риму. Но ничего не вышло: она умерла, предпочла смерть позору. И император Октавиан Август объявил Клеопатру распутницей. Историки того времени в красках описывали ее похождения, оргии в ее дворце, бесконечных любовников царицы. Император даже не знал, что, распуская грязные слухи о последней царице Египта, увековечил ее. Люди охочи до всякой дряни, человек добрый и честный им неинтересен. То, что она была очень образованной женщиной для своего времени, знала несколько языков, была искусным политиком, никому не интересно. А вот если объявить, что Клеопатра была самой известной феллатрисой Древнего мира...
– Кем-кем?
– Феллатриса – это женщина, которая владеет искусством возбуждать мужчину языком, губами и ртом. Ее даже звали Мериохане, что переводится как Распахнуторотая. Женщина с десятью тысячами ртов, та, которая широко открывает его для десяти тысяч мужчин, – сказала Алина, понизив голос.
– Это и есть секрет? – хрипло спросил он, уставившись на ее рот. Показалось, что он большой, нет, просто огромный. И ненасытный. – Ты и это изучала?
– Может быть, – она накрыла своей прохладной ладонью его руку. – Но ты уже не хочешь слушать дальше. Я вижу, чего ты хочешь...
Терпение его кончилось. Навалившись на нее всем телом, он стал ловить губами все, что придется: ее щеки, шею, грудь... В глазах потемнело...
Потом он не сразу сообразил, что лежит на полу. Казалось, что парит в облаках, нет, выше облаков, в космосе, потому что прямо под ним было лазурное небо. И словно издалека донесся голос ангела:
– Ты не перестаралась?
«Потолок», – догадался он. – «Голубое небо – это потолок».
– Это ты перестаралась. Это тебе не мальчишка какой-нибудь, не интеллигент занюханный, это мужик! Я ведь тебя предупреждала!
– Но что же делать, если я его такого хочу?
– Когда ты только успокоишься!
– Гена! Тише! Он, кажется, приходит в себя!
Тут он увидел и лицо ангела. Нежный голос позвал:
– Андрей...
Он попытался подняться:
– Где я?
– Тебе стало нехорошо, – мягко сказала Алина.
– Нехорошо? – он потрогал затылок, там болело невыносимо. Кажется, ударили по голове. Гена, конечно. А до того они с Алиной были на кушетке, она что-то рассказывала. Что-то! Она не только рассказывала, но и делала весьма выразительные движения ртом.
– Гена, принеси ему выпить, – попросила Алина.
– Я вас вдвоем не оставлю! – заартачилась та.
– Ты что, не видишь? Ему не до того!
Гена хмыкнула и вышла из комнаты. Он с трудом дотащился до кушетки. Потрогал затылок и сказал:
– Вот для чего тебе нужна охрана.
– Но ты сам виноват. Я тебя в свою спальню не приглашала.
– Разве? А мне показалось... – он поморщился, боль была сильной.
– Мало ли что тебе показалось.
– Значит, опять не так понял. Но тогда я вообще ничего не понимаю!
– Тебе лучше? – заботливо спросила Алина.
– Отвяжись... – он потрогал ноющий затылок. – Ненормальная. Психбольница по тебе плачет, я понял! – он выругался.
– Значит, лучше.
– Тебе не мало охраны, с такими-то талантами? – спросил с усмешкой.
– Гены вполне хватает, – холодно сказала Алина.
– Она всегда стоит под дверью, когда ты... Когда ты развлекаешься?
В этот момент появилась Гена с подносом в руках, а на нем – бутылка виски и пузатая рюмка. Сказала ему:
– Выпей, полегчает.
– Чем ты меня? – спросил он, тронув затылок.
– Что, болит?
– Неужто бейсбольной битой?
Гена пожала плечами: а есть разница?
– У вас и оружие имеется? – напряженно спросил он. – Я гляжу, веселые вы женщины.
– Так ты будешь пить? – сердито спросила Алина.
– Да!
Он выпил виски, и боль немного утихла.
– Еще? – с иронией спросила Алина.
– Нет. Мне еще ехать. Я, пожалуй, пойду.
– Если мы на этом расстанемся, я не обижусь.
Он рассмеялся, превозмогая боль. Обижаться? Это слабо сказано! Потом с трудом поднялся, пошатнулся, но удержал равновесие, сказав себе:
– Спокойно. – Потом с усмешкой посмотрел на Алину: – Урок я запомню, в следующий раз буду умнее. Но за вами, дамы, должок. – И направился к двери, где по-прежнему стояла Гена. Отодвинул ее плечом: – А ну, пусти.
Та молча дала дорогу.
Андрей Котяев в очередной раз принял решение никогда больше к Алине не ходить и не звонить ей. Женщин, что ли, мало на свете? И деньги есть. Есть деньги – будут женщины. Когда деньги кончатся, их можно достать, не получилось с одной женщиной, всегда можно начать с другой. Пусть Алина Вальман развлекается дальше, но уже без него. Андрей Котяев из игры выходит. Точка.
Но пересаживаться на свою машину он не спешил. За Алиной был должок. И хорошо бы с ней рассчитаться, а заодно и с Геной.
А на следующий день случилось то, чего он не ждал. К нему в кабинет бочком вошел Павел Андреевич.
– Здрасьте.
– Чем могу? – сухо спросил он.
– Я сказать-с.
– Почему сюда?
– По делу-с. А по случаю и к вам зашел, Андрей Митрофанович. – Его имя-отчество Павел Андреевич проговаривал со вкусом, тщательно пережевывая каждую букву. – Сказать-с. – Гость посмотрел на дверь, потом на окна, оглядел стены и шкаф, даже графин на столе не остался без внимания.
– Что сказать-то? – прервал он затянувшуюся паузу.
– Алексея Павловича взяли, – понизив голос до шепота, сообщил гость.
– Погоди... Какой Павлович? Леха, что ли? Из ГИБДД? Как взяли?
– Взяли.
– За взятки?
Павел Андреевич испуганно оглянулся на дверь:
– Я вам этого не говорил. Информация конфиденциальная, доверенное лицо сообщило-с. Мое дело передать дальше.
– Зачем? – растерялся он.
– Как зачем? – удивился Павел Андреевич. – Предупредить-с. Свои же. – И поднялся: – Ну, я пойду. У вас связи, вам, как говорится, виднее-с. Всего хорошего, Андрей Митрофанович.
Неслышно закрылась дверь. Он какое-то время сидел неподвижно, потом потянулся к телефону. Связи, действительно, были. С кем-то учился, с другими работали вместе, с иными пересекались по конкретным уголовным делам, вместе отмечали профессиональные праздники, обмывали очередные звания и награды. Подумав, он набрал телефон одноклассника, который занимал высокую должность в прокуратуре. Как говорится, деревенька наша маленькая...
Разговор начал издалека. Как жена, как дети, как дача? Само собой, как наши? Какие новости? И услышал: