— Кстати, напомнил. Я ведь все еще ругаю себя, надо было тогда по шее тебе надавать. За напраслину.
— Подраться хотели? — живо спросил Мишка.
— Хотели — не хотели, вроде того. Не состоялось. У меня потом на тебя кулаки чесались, Корней, надо бы! Да вот, хорошие мысли всегда позднее приходят! На заводе нам, конечно, петушиться неудобно, ты это правильно делал, не показывал виду, но однако же, в другой раз — держись.
Яков рассмеялся, поворачивая на шутку.
— И в другой раз шила в мешке тоже не таи. Вылезет. Стыдно — не стыдно, а на миру-то, говорят, и смерть красна. Ты докладную записку директору подавал и у районного прокурора «кое-чего» рассказывал. А прокурор нас предупредил. Дело общее.
— Тебе, что ли, было докладывать?
— Ну-ка, ребята, споры долой! — распорядился Семен Семенович. — Все молодцы. Вам жить, вам и жизнь строить, еще всякое будет. А теперь пока что займемся костром. Тащите из лесу смолья! Ишь, падера-то гуляет…
На рассвете Яков и Семен Семенович ушли. Ветер ослаб, дождь не пролился, небо прояснило от туч, а измученные за ночь вершины деревьев примолкли, лишь изредка падали на поляну сбитые листья.
Корней добыл из палатки старый овчинный кожушок отца и дал его Мишке накрыться от нахлынувшего с озера холода. Пока Мишка под кожушком лежал у кострища, поеживаясь, Корней вычерпал из скрытого в камыше плетеного садка карпов и окуней, тугих и увесистых, и нагрузил ими коляску мотоцикла. Серебристого, брюхатого язя, добытого Мишкой, упаковал в осоку и бросил сверху. Спросил отца:
— Маме что-нибудь передать?
— Тоскливо мне, — уныло сказал Назар Семенович. — Как волк тут, стерегусь. Лес, озеро и я один! Иной раз боязно! Словом перемолвиться не с кем. Пустила бы она меня! Бог с ней, с рыбой-то! И ведь опасно. Спроси: так, мол, и так, мать, опасно! Не доводи до греха…
— Спрошу!
— Убеди ты ее за ради Христа!
— Эк, старика замордовали! — сбрасывая кожушок и подымаясь, ругнулся Мишка. — Кто вы? Батраки или кто?
— Ты себя постигай, больше толку получишь! — огрызнулся Корней, включая зажигание и толкая машину. — Садись на заднее седло! Поехали!
Мотоцикл бешено затарахтел и, кособочась по вешним промоинам, по мелким валунам и песчаным наносам, выполз на заброшенный прибрежный большак. Выбитые телегами в давние годы колеи заглохли, обсыпались. Туман выползал из леса, скатывался с увалов, морошливый и едучий. За мшистой горой вспыхнули первые алые полосы зари, а на открывшейся под ней ложбине, по колени в тумане остался Назар Семенович, сгорбленный, поникший, как на молитве.
— Неужели не жалко старика? — тронул Мишка Корнея за плечо. — Угробите его!
Корней добавил скорость, нагнулся ниже к рулю.
— Желудок можно насытить, алчность никогда не насытится, — продолжал Мишка. — Я бы в положении твоего отца сбежал от вас.
— Слезай прочь и убирайся к чертям! — резко затормозив, заорал Корней. — Трепло!..
— Ну и слезу, — согласился Мишка. — Эх, напугал!
Он взял из коляски сверток с язем, сунул его под мышку и зашагал прямо через поле к видневшемуся вдали тракту. Серой лентой тракт пересекал долину, по нему двигались два автобуса, один в город, другой из города. Отсюда они казались медлительными, как жужелицы.
Корней взлетел на угор, разгоняя машину, словно свирепую лошадь, нахлестанную кнутом.
Мишка скрылся за рощицей. Свет от восхода становился прозрачнее. Уползающий туман оставлял на траве обильную росу, прохладную, ароматную, как созревшую клубнику.
Перед трактом Корней бросил машину в сторону, заглушил и жадно напился росы с мохнатых шапок дикого клевера.
Груз, упакованный в прицепе, растрясло, повязанная крест-накрест веревка ослабла, один угол брезента отвязался.
Карпы с облезлой чешуей, — их нужно было везти осторожно, — жадно ловили раскрытыми круглыми ртами туманный воздух, шевелились, умирая в общей могиле.
Корней захлестнул брезент и оказал карпам:
— Родились рыбами, так и терпите!..
Гнев у него всегда проходил быстро.
Он закурил и стал ждать. Мишка вразвалку вышагивал по обочине тракта, изредка оглядываясь: не нагонит ли автобус?
Низко пролетела стайка уток.
Неподалеку, на пригорке, поднялся на задние лапы сурок, внимательно оглядел Корнея, мотоцикл и беспечного Мишку Гнездина, затем свистнул и скрылся.
— Так и знал, без меня не уедешь, — сказал Мишка. — Совесть-то…
— Паразит ты! Дождешься от меня!
— А ты человек без середины. Концы есть, середины нет. Ты хоть спросил себя: что у меня дальше? О чем мы с тобой в старости вспомним? Вот приблизится время и, как сказал один счетовод, подобьем мы с тобой «бабки» и окажется голимый убыток. Почему? Всю жизнь арифмометр врал — делил не так и множил не так! А мы верили!
Почти половину пути Мишка беспокоил, как чирей на спине.
С пригорка уже виднелась деревня, оставалось до города километров тридцать.
Посреди тракта стоял грузовик. Шофер вышел из кустов, попинал каблуком баллоны, проверяя.
Корней притормозил.
— Сломался?
— Да не-ет, — поскреб волосатую грудь шофер. — Перегрузился. Ишь давит…
Мишка приподнялся с седла, вытянул шею, заглянул в кузов.
— С Косогорья везешь?
— Тебе-то не все равно? — насторожился шофер.
— Да уж не все… Кирпичики знакомые. Куда следуешь?
— Куда еду, там и буду.
— Может, не будешь!
— Эх ты, зар-раза! — залезая в кабину, сказал шофер. — Сопли утри!
Машина сдвинулась и пошла, набирая скорость. Мишка побежал было за ней, но сразу отстал.
— Ты обратил внимание, Корней: кирпичи-то косогорские, серия у машины городская, а куда едет — неизвестно!
— В подшефный колхоз, вероятно? — тоже недоумевая, поглядел в сторону удаляющегося грузовика Корней. — Для коровников.
— Я в подшефном районе бывал, меня туда посылали однажды, он там, а не там, — Мишка показал рукой за город. — Да и не время теперь, уборочная идет.
— Крадут, что ли?
— Почему бы и не красть. Кто сегодня дежурит в диспетчерской?
— Очевидно, Валов.
— И на стройке выходной.
Корней повернул машину вслед, кинул Мишке:
— Ну-ка, садись быстро!
Грузовик еще не успел скрыться из вида, они нагнали его, поравнялись с открытым окошком кабины. Мишка крикнул:
— Эй, ты! Остановись.
Шофер высунулся из окошка, притормаживая:
— Вы чего привязались?
— Покажи накладную! — приказал Корней. — Кому и куда везешь?
Грузовик опять рванулся вперед, но Корней уже не отставал. Мишка переругивался с шофером, пока тому не надоело. Шофер снова остановился.
— Докуда вы будете мне мешать ехать? Чего вяжетесь?
— Куда ты, туда и мы, пока накладную не покажешь! — сказал Корней.
— Мне ехать не близко, — вытерев рукавом вспотевший лоб, шофер кивнул вдаль. — А накладной у меня нет. Так просто…
— Кому везешь без документа?
— А я знаю, поди?
— Все-таки?
— Ей-богу ж, ребята, не знаю сам. Вожу и вожу. Вот последний рейс делаю. Сегодня конец. Свои рейсы на стройке я отрабатываю. А это так!..
— Леваком?
— Хотя бы и леваком! За это ответить могу. Внеурочное время. Бензин мой. Подработать надо. А мужик не скупой попался.
— Валов?
— А я знаю? Кажись, так. Накладную у себя оставляет, мне пропуск и валяй.
— Куда хоть возишь-то?
— Сказал же, в деревню. Там «дикарская» бригада у меня принимает. Дом строят по подряду.
— А кому?
— Да знаю я, что ли? Вот привязались! Мое дело возить.
— Дурак ты! — выругался Мишка. — Не знаю, не знаю… Чучело!
— Так я ж подработать…
Мишка для гарантии забрался в кабину, шофер поехал дальше, Корней пристроился в хвост, не отставая.
Ехали они долго, затем свернули от тракта в сторону. Деревня оказалась на бойком, ходовом месте, богатая. Новые дома. Крыши под железом. В стороне, за огородами, скотники. Силосные башни. Мастерские.
С окраины, в конце улицы, стоял уже выстроенный, обрешеченный, но еще не закрытый особняк на пять комнат. Достраивалась веранда. Шофер подогнал машину, открыл борта и сбросал кирпич у ограды.
— Вот сюда и вожу. Кто строит, не мое дело. Строят, значит, собираются жить.
Корней разыскал, где, живет председатель поселкового совета. Тот был в поле. Ждали его весь день. Когда тот появился, почесал в затылке:
— Валов какой-то. Попросил место. Жить собирается.
— Какой-то! Это не какой-то! — сказал Корней.
В Косогорье они вернулись уже в сумерках. Мишка соскочил с мотоцикла возле общежития. Корней у своих дворовых ворот посигналил.
— Где ты запропастился-то? — заторопилась открывать ворота Марфа Васильевна. — С утра жду! Ай, случай какой?
— Да, мотор отказал, — соврал Корней, не смущаясь. — Так на дороге и дневал. Голодный, как пес! Накормила бы поскорее…
— Рыба, небось, пропала?
— Солнышко ведь.
— Побилась-то, господи, будто кто толкушкой толок. Такое добро пропало.
— Свинье скорми.
— Ах ты, господи! Придется свинье!
Навалились на Марфу Васильевну заботы и неудачи одна за другой. В стайке, обожравшись испорченной рыбы, тоскливо стонал хряк. Вызывать ветеринара из города было убыточно. Она сама изготовила отвар из рвотной травы, вылила его в глотку хряку и тем временем упустила из виду пеструю курицу. Курица неслась первый сезон, от гнезда в сарайке отказалась и теряла яички походя. Нашлась лишь в огороде.
— Опять где-то, проклятая, сбросила, — щупая своевольную курицу и хлопнув ее по ногам, разозлилась Марфа Васильевна. — Пропасти на тебя нету!
А у изгороди, с той стороны, встретилась соседка, старуха Чермянина. Прямо-таки на виду у Марфы Васильевны подняла она из крапивы свежее яичко и сунула себе в подол.
— Нехорошо, ай нехорошо поступаешь, суседушка! — упрекнула ее Марфа Васильевна. — Постыдилась бы! Яичко-то ведь от моей курицы!
— Да бог с тобой, Марфа! — отмахнулась старуха. — Это наше яичко! Эвон еще и Белянка от прясла не ушла.