Я знал, что мои друзья ее не прогонят, но слишком долго соображал уступить Васе место. Она уже уселась напротив Рината.
— Вася, — сказал он. — Ты бы облегчила жизнь не только себе, но и другим, если бы перед посещением столовой заглядывала в душ.
Все копившееся внутри меня напряжение последних дней, несправедливость к Васе, злость на Рината — сжалось и взорвалось. Меня бросило в жар. Глаза заволокла красная пелена.
— Отстать от неё! — Соскочил я с места и кинулся на него.
Нас не зря тренировали. От прямого удара в лицо Ринат увернулся, а мне в бок воткнулась столовая вилка, проколов кожу. Но боли я не чувствовал. Следующий мой удар попал в цель. Ринат кувыркнулся назад, сгруппировался и вскочил на ноги.
— Думаю, нам пора разобраться с тобой, — Ринат утёр кровь из разбитой губы и пошёл на меня.
Бой обещал быть серьёзным.
— Ребята, успокойтесь! — Арэн встал между нами, расставив руки.
— Уйди, — почти одновременно прошипели мы и нанесли удар в живот Арэна. Я правой рукой, а Ринат левой.
Арэн сложился пополам, и мы оттолкнули его, как ненужную помеху. На Рината я кинулся первым. Я наносил удар за ударом. Мои кулаки пролетали в миллиметре от его лица, но он каждый раз умудрялся уклоняться. А затем он молниеносно рванул вперед и сбил меня с ног. Мы перелетели через стол, телами раскидывая стоявшие на нём подносы и тарелки. Он пытался оказаться сверху меня, но я не давал ему этой возможности. Мы катались по полу, периодически нанося друг другу удар за ударом, куда удавалось.
После случившегося с Арэном, останавливать нас никто не рискнул. Разнимали нас учителя. Успокоились мы не сразу. Нас ждало наказание, но оно оказалось совсем не таким, как мы ожидали. Нас подвесили за ноги вниз головой на ветках большого дерева на заднем дворе и велели как следует подумать над своим поведением. А такое положение вроде как обещало усиленный приток крови к мозгу.
Не знаю, какой эффект должен быть от такого воспитательного мероприятия, у меня лишь разболелась голова, но злость всё-таки спала. По моим ощущениям прошло где-то около часа, когда мы с Ринатом стали похожи на две переспелые томатины. Лица наши, как и белки глаз, раскраснелись до невозможности.
— К чёрту! — воскликнул Ринат. — Я больше не могу.
Он качнулся, схватился за веревку, и по ней подтянул себя на ветку дерева, куда и уселся. Мне тоже это всё не нравилось, поэтому я последовал его примеру. Какое-то время мы сидели молча, затем я сказал:
— Я не понимаю тебя. Ты словно не хочешь пройти отбор. Ты всегда всё нарушаешь.
Он ухмыльнулся:
— Ты тоже сейчас нарушил указание.
Я замолчал. Потом все же не выдержал и спросил:
— Зачем ты обижаешь Васю?
— Я её не обижал.
— В столовой ты сказал, что от неё воняет.
— Этого я не говорил.
Если честно, то я не мог достоверно припомнить, кто и что сказал в столовой.
— Но ты велел ей мыться.
Он вздохнул:
— Да не велел я ей мыться. Я просто дал совет. Девчонки обзывают ее вонючкой. От неё действительно частенько несёт. Не так ужасно, конечно, как кричат об этом они. Но она, скорее всего, не замечает запаха, так как частенько занимается то компостом, то навозом, и привыкла к нему.
Я удивился. Я ни на секунду не подумал, что Ринат может сказать что-то из благих намерений. Мне стало стыдно.
— Извини, я был не прав, — сказал я.
— Да, ничего, — легко отозвался Ринат.
— Тебе нравится Вася?
— А тебе нет? Ты же кинулся её защищать.
Я покраснел.
— Да не в этом дело… — было начал я, но в чём оно было это самое дело, так и не смог пояснить.
— Мне нравится Рита. Она надёжный партнёр, — внезапно сообщил Ринат.
— Я не замечал, — удивился я.
Мне с трудом удалось припомнить, кто такая Рита. Кажется, с ней я никогда даже не разговаривал.
— Ты, вообще, не особо замечательный мальчик.
— Что ты имеешь в виду? — вновь напрягся я.
— Ты многое не замечаешь, а то, что замечаешь, не понимаешь.
— Например?
— Ты думаешь, отбор пройдут те, кто следует правилам, кто послушно себя ведет, кто учится хорошо? — мы встретились с ним глазами, они уже не были такими красными. — Но почему я всё ещё здесь? Я сбился со счета, сколько раз меня сажали в карцер, но я все еще здесь. Я вижу, что это не те критерии, по которым они отбирают, это лишь отговорки для нас.
Совсем недавно нечто подобное мне сказала сама Вася, что школа не так проста, как я думаю… Так в чём же я ошибался? Чего я не понимал?
— Я не против Шина, но думаю, что он не пройдёт и утащит за собой тебя, если ты не перестанешь с ним общаться.
— Ты предлагаешь мне с ним не общаться⁈ — вскипел я. — Да, Шин хороший друг! Он верный. Всегда помогае. Никогда не откажет в помощи.
— Да не в этом дело! — цыкнул Ринат. — Мы с тобой похожи, а он другой.
— Да в чём мы похожи-то⁈ — вскричал я.
— Ты опять ничего не понял, — вздохнул он. — А теперь угомонись, Борисыч идет, — Он споро спрыгнул вниз, вновь повиснув вниз головой. Я последовал за ним.
Время шло. Приближалась осень. Все чаще по утрам землю покрывала изморозь. Самым ужасным стало то, что я так и не стал победителем. Ни разу. На первые места уверенно выходили середнячки в прошлом. Я отчаянно занимался, тренировался и все чаще вспоминал слова Рината. И меня мучили два вопроса, что я не понимаю и что я делаю не так? И вскоре я получил на них ответы, но хотел бы я их знать, не уверен…
Глава 26Тайна школы
К поздней осени вся школа пристально наблюдала за поведением Рината и Риты. Они ходили, держась за руки, обжимались по углам и перешептывались, словно обладали каким-то известным только им секретом. Действительно, такие отношения были тайной для нас, и многие ломали головы о том, а не очередной ли это вызов учителям? Я решил не заморачиваться и уделить все внимание учебе. Тогда я сам не знал, как скоро мне откроется вся правда. Этому предшествовало несколько событий. Первым случаем, давшим движение всем последующим действиям в цепочке событий, было отвратительное поведение нашего директора.
В нашей школе учителя в той или иной мере заботились о нас. Возможно, по-своему даже любили. Лично меня регулярно обвиняли, что я любимчик Дмитрия Борисовича. Но даже биолог, не терпящий никаких возражений и регулярно раздающий пощечины и подзатыльники направо и налево, не был столь исключительно мерзким, как Владимир Михайлович. Тот самый, у которого в своё время Ринат спер сигареты.
Владимир Михайлович был довольно рослым мужчиной с грозным взглядом под кустистыми бровями в разлёт. Он ничего не преподавал в школе. И вот интересный факт: все ругательства, известные нам, мы узнали от него. Любимым его занятием было после завтрака, скрестив руки на груди, стоять в большом холле и наблюдать за учениками, выборочно придираясь то к одному, то к другому. Стоило привлечь его внимание, и несколько неприятных минут тебе обеспечены. Было в нём кое-что еще. Чем старше мы становились, тем больше он цеплялся к девочкам. Он разглядывал их пристально, оглядывая с ног до головы, а его губы растягивала неприятная ухмылка.
Вот и сегодня, своим ястребиным взором он выискивал очередную жертву. Проводив обнимающуюся парочку, которую обсуждала вся школа, он перевел взгляд на Васю.
— А ну, Васька, иди сюда! — подозвал он.
Она приостановилась, апатично посмотрела на него и двинулась в его сторону.
— А ты хороша стала, — заявил он, хитро прищурившись. — А скажи мне, с кем ты зажимаешься? Ты красива, не поверю, что к тебе никто не пытался залезть в трусы.
Все, кто слышал его вопрос, поражённо замерли. Мы мало знали о жизни, но были не настолько тупы, чтобы не понять, что он имеет в виду. Надо отдать должное выдержке Васи, ни один мускул на её лице не дрогнул.
— Мне неинтересно, во что вы там верите. Не отвлекайте меня своими глупостями. Вам что заняться нечем, Владимир Михайлович? — высокомерно ответила она, как привыкла отвечать на все придирки девчонок, развернулась и продолжила путь.
Он ухмыльнулся и под его взгляд попала Лили, что стояла рядом, раскрыв рот.
— Лили! — воскликнул он и двинулся к ней.
Подросшая Лили с личиком в форме сердечка, большими голубыми глазами, маленьким курносым носиком и пухлыми губками стала очень милой девушкой. Владимир Михайлович обошёл вокруг неё, задумчиво потер подбородок и спросил:
— Лили, тебе же шестнадцатый год?
— Да. — От напряжения её короткие завитки волос, казалось, сжались еще сильнее.
Вопрос был до крайности странным. Ведь они все одного возраста, и директор прекрасно об этом знал.
— Ты такая мелкая. Скажи-ка мне, а у тебя месячные начались? У тебя вообще грудь-то есть? — на этих словах он из-за спины обхватил её руками в попытке нащупать грудь.
Перепуганные глаза Лили расширились ещё больше. Она взвизгнула, но, столкнувшись с таким впервые в своей жизни, не знала, что делать. В холле больше не было никого из взрослых. А потом случилось следующее. Она встретилась глазами со мной. И я увидел, что они полны готовых вот-вот пролиться слёз. Всю нашу жизнь мы с ней ругались и по большому счету жили как кошка с собакой, но это не мешало нам считать себя друзьями. Наверное, во мне сработал какой-то инстинкт потому, что дальше моё тело двигалось само по себе. Пальцы сжались в кулак, и я нанёс удар в челюсть возвышающемуся над Лили директору. Он отлетел. Удар был хорош, я вложил в него всю силу своей юности. Лили отскочила к подругам, а директор, приземлившись на пятую точку, со злостью посмотрел на меня:
— Ублюдок! — прошипел он. — Ты об этом пожалеешь.
Не знаю, кто из учеников позвал учителей, но меня быстро скрутили, и я впервые попал в карцер. Но директор ошибся. Сидя в темной и сырой комнате подвала и рассматривая свои разбитые костяшки пальцев, я ни разу не пожалел о своем поступке.
Я провел в карцере рекордные семь дней. Первые три дня было тяжело, сильно хотелось есть, потом стало легче, я даже почувствовал себя довольно бодрым. Тяготило одинокое бездействие. В комнате ничего не было, кроме потрёпанного матраса. Выпускать меня пришёл Дмитрий Борисович. Вообще, освобождать от наказаний приходил именно он. Если вы подумаете, что это из-за доброты или невесть отчего хорошего отношения ко мне, то сильно ошибетесь. Я уверен, он наблюдал и делал соответствующие заключения.