Их группы слились очень гармонично. Марина, наконец, перестала ощущать себя ненастоящим доктором. Хотя скорые роды всё-таки заставляли её не на шутку тревожится. Стас вздохнул с облегчением, когда управление в лагере перехватила Марийка, и ему больше не приходилось нести ответственность за всех и каждого. Командовать другими у Марийки получалось столь естественно, будто дышать. Её диктаторские замашки неожиданным образом смягчал Илья, к которому она неизменно прислушивалась, видимо, из-за уважения к его прожитым тут годам. Вечерами они собирались у костра и устраивали что-то наподобие лобного места, обсуждая планы, чувства и переживания каждого. Бывало, они вспоминали тех страшных людей, припоминали, как они назвали их дикарями, тогда они успокаивали друг друга и благодарили Изгоя за жертву. Все люди в лагере будто бы расцвели, стараясь стать как можно более полезными.
Были и те, кто не находил себе места. Вова, который раньше активно помогал Стасу или Илье, за появлением более опытных людей всё чаще словно бы оставался в стороне. Он не особо стремился влиться в коллектив и частенько просто где-то отсутствовал днём. Иногда Анна хотела с ним об этом поговорить, но что-то её останавливало. Наверное, то, что ей тоже было не по себе.
Она больше не стремилась на поиски Антона. Не потому, что перестала его любить, вовсе нет. Просто поняла: мир слишком велик, а они слишком малы. И исчезнуть без следа гораздо проще, чем кажется. Она хранила Антона где-то глубоко внутри. Шла за водой и мыслила, что он рядом. Смеялась над шуткой Марины, и ей казалось, что он смеётся вместе с ней. Смотрела на закат и представляла, как делится этим моментом с ним. Мысленно говорила: «Посмотри, какой красивый конец дня». И вроде бы слышала в ответ: «Да, но завтра будет ещё лучше». Эти фантазии следовали за ней, как тень. Всегда. Повсюду.
Но в целом. В целом всё было хорошо. Ровно до того дня, когда пропал Олежа.
Несмотря на свою одарённость и некую взрослость, присущую его характеру, его возраст как раз приближался к пресловутому переходному периоду, и обзавестись в один момент более чем тридцатью няньками, его совершенно не радовало. Он привык, что его ум всегда высоко оценивали, но эти люди видели в нём только ребёнка. Это раздражало, и наперекор им, у него появилась привычка сбегать из лагеря. Успокаивало, что за ним всегда следовало двое котят Селёдки, которые уже заметно подросли и лишь немногим уступали в размерах матери. Поэтому, когда Белка и Стрелка вернулись в лагерь без Олежи — это взволновало всех.
Поиски длились несколько часов. Люди прочесывали окрестности, звали Олежу по имени, надеясь услышать в ответ хотя бы слабый отклик. Но лес молчал. В конце концов, Илья обнаружил первую и единственную зацепку — клочок ткани, застрявший между ветвей. Предположения сложились быстро: Олежа взобрался на дерево вместе с кошачьими, ветка обломилась, и они упали в реку. Белка и Стрелка выбрались на берег, а Олежа по какой-то причине не смог, и его отнесло бурным течением. Озвучив это, Илья сразу же заявил, что пойдёт на поиски вниз по течению. Идти с ним вызвался Стас, который на этот раз не мог игнорировать пропажу названного сына.
Они ушли, а лагерь охватило тягостное ожидание. Никто не говорил, что они могут не найти Олежу. Каждый ждал по-своему: кто-то с надеждой, кто-то с затаённым страхом, кто-то с чувством вины, что не заметил, как мальчик сбежал. А кто-то — просто с пустотой внутри. Ожидание было ужасающе долгим. И самым страшным в этом была неизвестность.
Спустя неделю мужчины вернулись. Их хмурые лица, заросшие щетиной, не предвещали ничего хорошего. Все как раз собрались возле лобного места, когда в полукруг света вышла Селёдка изящно потянулась и села. Её глаза горели золотым огнём, отражая блики огня.
— Стас! — воскликнула Елена и кинулась к мужчине. — Где… где Олежа? — она заглядывала за его спину, но не находила потерю.
— Он жив! — быстро ответил он, предвещая нарастающую панику в её глазах.
Эхо невысказанного вопроса повисло в лагере, которое озвучила Марийка:
— Если он жив, то, где он?
— Идём присядем, — тихо попросил Стас, приобняв Елену, и потянул её за собой туда, где они обычно сидели.
Все взгляды, ожидающие ответов, устремились на Илью. Он стоял, немного ссутулившись, будто держал на плечах всю усталость мира.
— Мы спустились вниз по реке до самого океана, — начал он. — На обратном пути я наткнулся на детский отпечаток ноги. Мы пошли по следу. И он привёл нас в лагерь.
— Лагерь? — раздались голоса со всех сторон. — Ещё люди?
— Олежа у них, — заключил Илья.
— И что⁈ — вскочила Елена. — Почему вы его не забрали?
Стас ласково убедил её сесть обратно, Илья продолжил:
— Мы наблюдали за ними три дня. Их десять человек. Построили несколько домов на деревьях, возле скал. Олежу держат в одном из них. Предполагаю, что те, следы, что я обнаружил, остались после его попытки побега. Но они непросты: на ночь поднимают лестницы и выставляют патрули. Пробраться к ним незаметно практически невозможно. И у них есть огнестрельное оружие…
— Погоди, — перебила его Марийка. — Это не те ли люди, которые убили Изгоя?
Илья покачал головой:
— Очень похоже на то. Поэтому мы и вернулись, чтобы посоветоваться.
— Но откуда у них оружие? — подал голос Арсен. — Ни у одной группы его не было. Даже у тех солдат, что напали на нас десять лет назад, помнишь Марийка?
— Помню. А в тот день эти ублюдки были так упакованы, словно специально к этому готовились. Они военные?
— Не думаю. Слишком молоды. Им всем где-то около двадцати, но стреляют они хорошо. Они охотятся с ружьями.
— Чёрт возьми! — не выдержал Арсен. — Среди них, что какой-то безумный коллекционер огнестрела? — воскликнул он, подразумевая, что сабли и арбалет были у них самих из личных коллекций.
— Не шуми, — одёрнула его Марийка. — А ты, Илья, садись, поешь. Надо подумать. Понимаю, почему вы ничего не предприняли. Тут не угадаешь, как вести разговор с теми, кто стреляет без раздумий.
— Если пойдём в открытую, потерь не избежать, — заметил Арсен.
— Стоит учитывать и то, что никому из нас не доводилось убивать, — подметила Марийка.
— Вы же дрались с Томой, как сумасшедшие, — искренне удивилась Анна. — И вы угрожали нас убить.
— Мы просто с ним поссорились, — сухо ответила она. — А угрожать и убить это не одно и то же.
— Как же мы его тогда спасём? — Анна обхватила колени руками. Ветер щекотал её лицо, запутываясь в волосах, но она не делала попыток его остановить.
Все молчали.
Пламя костра трепетало, то сжимаясь в яркий комок, то растягиваясь в длинные языки, которые тянулись к небу, словно прося ответа от звёзд. Все понимали, что ждать помощи неоткуда и надеяться стоило только на себя. Им предстояло сделать выбор.
Сидевший рядом с Анной Вова поднялся. Его голос прозвучал неожиданно, но уверенно:
— А если мы обменяем Олежу на одного из них?
— Что? — удивлённо переспросила Марийка.
— Я говорю, что, если мы возьмём в заложники одного из них?
Глава 41Ангельское явление
Анна была права, решив, что Владимир не находил себе места, но совершенно неверно думала, что он от этого страдал. Он никогда не отлынивал от работ, но ему это не доставляло никакого удовольствия, просто делал, что должно не более. Но, когда среди них появились умеющие люди, он предпочёл отойти в сторону.
Несмотря на некую изнеженность жизни в прошлом, в нём была сильна мужская составляющая. Тот самый внутренний стержень, что на самом деле делает из мужчины мужчину. Но он совсем не желал быть героем. Ему хватило тех раз, когда он подставился под удар, защищая Анну, а после последовал за нею. Он бы соврал, сказав, что её внешность не произвела на него впечатления. Она понравилась ему с самого начала, а потом просто очаровала своей эмоциональностью и живостью. Анна стремилась быть в центре всего происходящего. Была и здесь, и там, и всюду: помогала Илье, собирала травы Марине, обсуждала что-то с Марийкой. Стоило признать, он был совершенно не таким…
Большое количество людей его тяготило, общение утомляло. И странным образом напоминало ему о семье. Почему-то в голове стали всплывать картинки, которые он позабыл и которые вроде как и не были вовсе важны. Казалось бы, не были…
Он заговорил лишь в пять лет с огромной задержкой речи, но в его семье это никого не волновало.
«Подумаешь, не говорит, — сказал тогда отец, — Он наследник искры Шопена. Наши старшие и в восемь так хорошо не играли.»
Отчего-то он совсем позабыл те времена, когда их семья жила без разъездов, концертов и выступлений. И вот…
Ему шесть. Он сидит за письменным столом в большом зале и старательно выводит ноты в нотной тетради. Рука ещё плохо слушается и приходится прилагать усилия, чтобы получилось красиво. Но его отвлекают мама с братом за спиной.
Тогда у них ещё не было просторных апартаментов в башне «Исеть». Матушка находилась всегда дома и обучала их музыке. Просторный зал использовали для занятий, оборудовав в нём всё для этого, без лишнего загромождения мебелью.
— Учи ноты! — велит мать старшему брату, сидя на табурете перед пианино.
Николаю десять. Вторым музыкальным инструментом для него выбрали скрипку. Несмотря на два года занятий, у него никак не получается чисто сыграть «Весну» Вивальди, а на носу экзамены в музыкальной школе.
— Я не хочу играть на скрипке! — возмутительно повышая голос, выкрикивает он, потерпев очередную неудачу.
— Хочешь! — безапелляционно заявляет мать.
Она разворачивается к клавишам и начинает играть песню «Хочешь?» Земфиры с припева, и её пение больше похоже на строгий указ, чем на оригинал песни. В этот момент дверь распахивается и к ним влетает средний брат и начинает бессмысленно кружиться возле пианино, изображая какой-то танец. «Какой-то» потому что танцем это сложно назвать вообще. Мать глядит на своего девятилетнего сына с сомнением в глазах