– Ну… я, собственно, не имел в виду… – покраснел Банкирчик.
– А должен был бы. Иметь в виду. Я была с тобой, заметь, совершенно бескорыстна. И ни словом, ни намеком, ничем не скомпрометировала тебя перед женой!
– Но теперь она знает о кредите! – взмолился Банкирчик. Было видно, что его пыл полностью угас.
– И что? Его брал ты. Обо мне она не знает. И не узнает, если только ты не припрешь меня к стенке, – использовала Динка (только один раз) удар ниже пояса.
– Но что мне ей сказать?
– Скажи, что ты проиграл деньги на бирже. Что тебе знающие люди посоветовали купить акции одной уже исчезнувшей компании и ты, бедолага, поверил. В общем, придумай что-нибудь. Соври. Не тревожь меня!
– Ага, а деньги банку теперь что, мне отдавать? – возмутился он.
– Что ж ты такой жадный?! Видел, у нас младенец! Дай мне время, и я все тебе отдам, ладно? – Динка деловито подталкивала его в коридор.
– Уф, вот это да! – воскликнула я, когда дверь за Банкирчиком закрылась. – Ну, ты и даешь!
– Даю? Я еще и не то дам, чтобы его выпроводить, – выдохнула Динка. – Но надо понимать, что весь этот спектакль будет действовать недолго.
– Почему?
– Потому! У него моя расписка. По ней я просто беру у него в долг и обязуюсь отдать. Правда, еще не скоро, только через полгода. Но он обязательно побежит к юристам. И все-таки достанет меня. Вернее, мою машину.
– И что? – расстроилась я. – Выхода нет?
– Почему? Выход есть всегда. Но сейчас, по-моему, время только для одного.
– Для чего? – полюбопытствовала я. Я понимала, что оттого, что предпримет Динка, напрямую зависит и моя жизнь, поскольку хоть кризис и не принял грандиозных масштабов, люди стали гораздо меньше думать об отдыхе. И НН, чтобы не будить лиха, пока оно тихо, временно закрыл наш маленький дамский клуб на Ленинских горах. Я узнала об этом, когда моя карточка отозвалась тишиной на мои попытки снять ежемесячное пособие. Оказалось, что пособия нет и больше не будет. Никогда.
– Как тебе кажется, с нами произошли все неприятности, которые только могли произойти? – спросила Динка.
– Ну, пожалуй, большинство все-таки уже произошло, – хорошенько подумав и перебрав все наши беды, ответила я.
– Ты уверена? А что, если этот кретин вернется, чтобы отобрать мой автомобиль?
– Да, этого еще не было, – беспристрастно согласилась я.
– А если нам увеличат стоимость аренды, которая, если честно, и сейчас высока.
– Это было бы ужасной неприятностью, – снова кивнула я. – Знаешь, ты права. Неприятности могут и продолжаться. И что?
– А скажи мне, так ли уж сильно ты любишь этот пыльный, вонючий, набитый пробками город? – ласково поинтересовалась моя подруга.
Я поняла, что, наверное, действительно подошел ее край, раз Динка собирается покинуть Москву. Москву – город ее мечты, оплот всех ее (да что там, и моих) надежд и упований. Уехать отсюда означало признать полное и безоговорочное поражение. Капитулировать. Сдаться на милость победителя. Итак, все это было ужасно, но что нам еще оставалось делать. Я согласилась.
– По-моему, здесь отвратительно. Я бы с удовольствием провела зиму в каких-нибудь более подходящих условиях.
– Где-нибудь на морском побережье? – мечтательно предложила Динка.
– Да, конечно, – ласково улыбнулась я. – Говорят, в этом сезоне неплохая погода на Гавайях. Махнем?
– Без вопросов, – хлопнула в ладоши Динуля. – Но сначала надо навестить своих. Ты не считаешь?
– Я считаю, – без тени сомнений кивнула я.
И вот, пройдя через огонь, воду и окончательно вывалившись на асфальт из медных труб, мы с Динкой побросали в ее машинку наши (довольно разнообразные и впечатляющие) пожитки и покатили по МКАД до Горьковского шоссе. Оттуда мы взяли курс на Купавну, Фрязино, Орехово-Зуево, Покров и, наконец, всего через пару часов пути, оставив на пригорке белоснежную Леоновскую церковь, окутанную лысой березовой рощей, достигли своей экологически чистой исторической Родины, Петушков.
Глава 5Планета «Петушки»
Случалось ли вам когда-нибудь начинать новую жизнь с чистого листа? Мне – часто. Обычно с понедельника, хотя порой приходилось открывать новый счет и в среду, и в пятницу, и в любой другой день, кроме воскресенья, пожалуй. А с понедельника я то принималась делать зарядку, старательно махала ногами и руками по утрам, пока какой-нибудь аврал на работе не отбивал у меня желание укоротить мой священный сон на полчаса, либо садилась на новую диету. Как-то я попыталась питаться одной курятиной, сыром и красным вином. Это была самая лучшая диета на свете. С понедельника до самого воскресенья я строго соблюдала режим, особенно налегая, естественно, на красное вино, а к концу выходных, когда я едва держась на ногах, стояла на балконе и разглядывала звезды, Костя сказал, что отказывается жить с тощей алкоголичкой и что от вида вареной курятины его уже тошнит.
– Ты мешаешь мне стать идеальной! – возмутилась я.
– Зато я пытаюсь сохранить те идеальные блюда из свинины, говядины, шампиньонов и запеченного в духовке французского омлета, которые по твоей прихоти исчезли с нашего стола. Я предпочитаю еду! – торжественно подвел итог моей новой жизни супруг.
В конце концов, мы худеем, чтобы нравиться нашим мужчинам, поэтому глупо делать это вопреки их желанию. Хотя… лично я худела для себя. Потому что очень любила красное вино в дни моей молодости. Сейчас, в дни моей одинокой зрелости (как же все-таки приятно иногда пожалеть себя) я предпочитаю коньяк.
Если же продолжить линию моих бесконечных новых жизней, то еще я пару раз решала стать просветленной, для чего провела несколько часов в медитации. Я выполнила все инструкции книги по просветлению, т. е. приняла соответствующую (очень сложную, между прочим) позу, зажгла ароматические палочки и свечи, выкинула из головы все мысли (это оказалось легче всего) и принялась дремать под кассету со звуками природы. Через некоторое время мне самым натуральным образом удалось просветлиться и добиться эффекта абсолютно пустой головы. Я вся была – волны моря, плавно накатывающие на берег, стон ветра над высокими горами, крик чайки, одиноко кружащей в поисках рыбы… пока у Константина соответственно не кончилось терпение.
– Я тебя сдам в дурдом, – совершенно серьезно пообещал он. – Будет тебе новая жизнь.
– Ты самый приземленный, не возвышенный, бездуховный мужлан из всех, кого я только встречала, – сердито ответила я, с трудом выныривая из глубины абсолютного блаженства. Но угрозе его вняла вполне и с медитациями на время завязала.
Много раз я так, по мелочи, начинала с чистого листа. То я мечтала заделаться настоящей бизнес-вумен, то решалась на посадку цветов на балконе и несколько недель копалась в горшках с землей. Но все мои порывы так или иначе иссякали, не успев никаким существенным образом изменить мою жизнь. Странно, как бы я ни стремилась к переменам, у меня практически ничего не выходило. А тут, когда я больше всего хотела постоянства и стабильности и не желала никаких перемен, новая жизнь накрыла меня безо всякой инициативы с моей стороны.
– Так всегда и бывает, – мудро заметила Динка, сплевывая семечку на грязь проселочной дороги. Начать новую жизнь в Петушках – что может быть извращеннее. И тем не менее надо сказать, что с тех пор, как мы покинули Москву, нам стало гораздо легче. Во-первых, полностью прекратилось то моральное давление, которое оказывали на нас Динкины кредиторы. Отчего у нее, например, улучшился цвет лица. Или, возможно, это произошло из-за чистого сельского воздуха. А я наконец перестала чувствовать себя маленьким нелепым ничтожеством, которое никому не нужно. Потому что точно знала, что своей маме я была очень, очень нужна. Она с такой нежностью, с таким счастьем приняла нас с Костиком, что я наконец утешилась.
– Ничего, что я одна? Без мужа? – на всякий случай уточнила я.
– Ничего? Да плевала я на твоего мужа, – с неожиданным оптимизмом отреагировала мамуля, не проявив ни одного признака расстройства.
– И я тоже, – бодро кивнула я. – Я тоже плевала.
– То есть, если бы он тебя не бросил, было бы, конечно, лучше, – сыграла «в обратку» мама, – но раз уж так получилось, я хоть повожусь с внучком. У-тю-тю, моя конфетка. У-тю-тю, моя детка!
Я гармонично перекинула заботу о сыне на мамулю, а сама вдруг почувствовала, что наконец-то прихожу в себя. Прихожу в себя после этой долгой нервной беременности со всеми моими мыслями об отцах ребенка, после родов, которые потрясли меня и почти в буквальном смысле вывернули наизнанку, после Динкиного краха и этого странного кризиса, устроенного самими московскими властями. Кто-то на нем потерял все (умники типа Дудиковой), кто-то остался ни с чем, потому что дома, которые не были достроены к моменту падения цен, больше никто строить и не собирался. Кто-то, более умный и прозорливый, теперь осторожно ждал, когда цены упадут окончательно. За зиму шкала опустилась до отметки в полторы тысячи за метр, я знаю, потому что Дудикова от безделья вела мониторинг происходящего. То есть упали уже вдвое, если сравнивать с моментом, когда Динкин фонд неожиданно накрылся медным тазом.
– И это совсем не предел, – уверенно говорила она. – Квартиры стоят по два месяца и не продаются. Падение будет продолжаться. Эх, мне бы сейчас мои сорок штук!
– Ты представляешь, сколько людей сейчас это говорят? – взывала я к ее разуму.
– Да уж. Все те, кто вложился в эти дутые новостройки, – вздыхала Динка.
Да, наше положение, конечно, было сложно назвать радужным, однако мы, как уцелевшие в беспорядочной бойне, безусловно, чувствовали себя неплохо. Зима заморозила до времени все наши стремления и мечты, засыпав слоем мягкого снега воспоминания и расстройства. За всю зиму не происходило абсолютно ничего. Я не работала, сидя на шее у матери. Мы жили так же скромно и бедно, как и в детстве, только теперь это не производило на меня такого тягостного впечатления. Динка подрабатывала кассиром в местном сбербанке. Никто из наших старых знакомых не стал тыкать в нас пальцем со словами «все-таки их выперли из Москвы. Кто бы сомневался», что было бы вполне ожидаемо и естественно. Все люди мечтают о переменах, но большинство никогда ничего для этого не делает. Зато те, кто пытался и проиграл, вызывают у всех чувство глухого удовлетворения. Вот, мол, все правильно. Хорошо, что мы не рыпались. Однако нам так никто ничего не сказал. Возможно, что говорили у нас за спиной, но мне показалось, что нас просто приняли обратно как своих. Люди в нашем родном городе были расслабленными и спокойными. Они никуда не спешили, никому не завидовали и точно знали, что за зимой придет весна, а за весной лето. А другого ничего не произойдет, как ни старайся. Так не лучше ли расслабиться и вскипятить самовар?