институте начинаются, опаздывать нельзя, тогда с этим строго было. Пока стояли, со всеми перезнакомились, тогда Коля в меня и влюбился. С первого взгляда… – Эльвира поглядела на меня с легкой улыбкой.
Сигарета у нее погасла, чихуа-хуа Мейерхольд мелкими шажками приблизился к столу и вспрыгнул Эльвире на колени. Она погладила его машинально и продолжала:
– А ребятам достался купейный вагон.
– Повезло… – не удержалась я.
– Это теперь так кажется, что повезло, а тогда они не очень обрадовались. Купейный-то дороже, а у них денег было впритык. Сама посуди, люди из отпуска возвращаются, все деньги кончились. Короче, выгребли они последние гроши, в карманах пусто, а ведь ехать больше суток. У нас тоже денег осталось – кот наплакал, но хозяйка квартирная, добрая душа, дала нам с собой помидоров и груш, а хлеба мы на вокзале сами купили. Ну, думаем, доедем уж как-нибудь, а дома мама откормит.
Мейерхольд исхитрился и лизнул Эльвиру в подбородок.
– Ну что ты, маленький… – растрогалась она, – не волнуйся, я тебя не брошу…
Надо же, а в театре мне песик показался злобным, капризным и истеричным. Наверное, все зависит от хозяина…
– Погрузились в поезд вечером, пока все утряслось, – продолжала Эльвира, – только угомонились, решили ложиться, как вдруг приходят к нам Коля с приятелем. А время-то уже позднее, двенадцатый час, в вагоне темно, все спят. Что еще в поезде делать? Есть да спать. Тем более ночью…
Мне потом Николай рассказывал, что это Антошка его подбил. Пойдем, говорит, да пойдем к девчонкам, а то гляди, уведут твою Элечку, познакомится в вагоне с кем-нибудь – и поминай как звали! На самом-то деле он есть хотел, надеялся, что мы ему хоть помидоров с хлебом дадим. Он вообще в юности ужасно прожорливым был, даром, что худой такой.
Ну, пошли они у проводницы чаю просить, а та ругается, неохота ей заводиться. А напротив нас тетка ехала с ребенком маленьким. Как начала она орать! Обозвала нас по-всякому, тогда взяли мы свои помидоры и пошли в тамбур. Там окошко открыто, ветерок свежий, а то в вагоне не продохнуть.
Ну, сидим, болтаем, Антошка всю еду нашу съел до корочки, мы с Колей друг на друга глядим, подружка моя, Лида, над Антоновым аппетитом посмеивается, тут поезд притормаживать начал на повороте. Глянула Лидка случайно в окно да как заорет:
– Пожар, глядите, ребята, пожар в нашем поезде!
И верно, поезд изогнулся, так прямо видно, что из окон дым валит, и внутри огонь полыхает!
– Елки-палки! – Антон аж взвыл. – Это же наш вагон, четвертый купейный!
Побежали они туда по вагонам, а мы к проводнице давай стучать! Пока добудились, пока она спросонья соображала, что делать…
Эльвира дрожащими руками достала новую сигарету. Мейерхольд на этот раз не ушел, а только наморщил нос.
– До сих пор, как вспомню, так внутри все прямо переворачивается, – призналась она, – ужас, какой пожар был, про это в газетах писали. И даже фильм художественный потом сняли. Только я смотреть не пошла, сил душевных не было. Там ведь людей много погибло, больше десяти человек. И ожоги многие получили, инвалидами на всю жизнь остались.
– А с чего загорелось-то? – спросила я.
– Кто его знает… Следствие было, Николая с Антоном допрашивали, как выживших. Дескать, когда они уходили ночью, может, что видели… Кто-то из пассажиров курил в тамбуре, выбросил горящий окурок, а он в окно залетел… Это железнодорожное начальство так пыталось дело представить. А на самом деле вагоны старые были, спокойно могла проводка перемкнуться… А там кругом пластик, вспыхнул мгновенно. Да еще дым ядовитый, многие просто в дыму задохнулись. Паника опять же, люди мечутся, поезд мчится, еще какая-то сволочь дверь в соседний вагон закрыла. Коля с Антошкой сунулись, да и уперлись. Может, это им жизнь спасло, а другие люди погибли. Ох, Василиса, как же все было страшно! Встал поезд в степи, к станции боялись подъехать, пожар вроде своими силами потушили. Мы все из вагонов высыпали, запах стоит жуткий: пластик этот горелый и человеческая плоть… Как вспомню, так тошнит… Раненые кричат, трупы выносят и прямо на землю складывают. Ты представляешь, как выглядит человек, сгоревший на пожаре?
– Н-не очень, – призналась я.
– И не дай тебе бог такое увидеть!
– Как же те двое, что в купе оставались, Слава… второго как звали?
– Кажется, Вениамин, – подумав, сообщила Эльвира, – фамилий их я не знала… В общем, там такая история. Они все вроде спать легли, а потом Антон с Колей тайком ушли. Так Антошка рассудил – куда еще всем четверым тащиться? Девчонок всего двое, я Коле понравилась, так зачем лишние люди? Как бы не поперли такую толпу девочки…
Славка вроде сквозь сон слышал, что дверь щелкнула, проснулся – нет ребят. Полежал немного, а потом у него живот прихватило, он и выскочил в туалет. Да так до самого пожара там и просидел. А как услышал шум и крики, выскочил – а там уже полный коридор огня и дыма. Он еще помог женщине с детьми из ближайшего купе выбраться и в соседний вагон перебежать, с той стороны дверь открыта была.
– А четвертый парень, этот самый Вениамин? Неужели погиб?
– Да нет. Он проснулся – никого нет, дымом пахнет, гарью. Дверь открыл – а там огонь стеной. Он тогда решил через окно выбираться. Разбил стекло да и выпрыгнул, хорошо, что поезд уже тормозить начал.
– Выжил?
– Выжить-то он выжил, только сильно руки порезал, долго болел. А учился в консерватории, собирался пианистом стать, так что пришлось про это забыть. Николай первое время с ним перезванивался, потом как-то расстались они и со Славкой, и с Веником этим, они его так называли в шутку. Коля с Антоном близко дружил, а с теми двумя только в Крыму познакомился. У нас тогда как раз любовь закрутилась, о свадьбе Коля заговаривать начал. Историю ту мы позабыть старались как могли – зачем такое в памяти держать, ведь так и свихнуться можно. Помню, бабушка меня тогда уговорила в церковь сходить да свечку поставить за спасение… Вот и вся история…
– И больше с теми двумя вы не встречались? Ничего про них не знаете?
– Говорил Николай как-то, что Рыбников большим человеком стал, а Вениамин как-то быстро пропал с их горизонта, вроде настройщиком работал… Но это давно было…
Мы помолчали. Мейерхольду надоело наше похоронное настроение, и он легонько цапнул меня за палец.
– Ну вот, устроила я тебе вечер воспоминаний, – грустно улыбнулась Эльвира, – тебе работать надо, а я…
– Вы даже не представляете, как мне помогли! – с излишней горячностью сказала я. – Если бы не вы…
– Ну, заходи еще, я всегда рада…
Отчего-то я поверила, что это не пустые слова.
– Василиса, ну где ты ходишь! – такими словами встретил меня дядя Вася, когда я забежала к нему забрать Бонни.
Вчера паршивец снова сделал подкоп под сеткой и выскочил на улицу. А там как раз шли старушка с пуделем, няня с коляской, ехал велосипедист и дворничиха катила мусорный бак.
И конечно, все смешалось, когда перед этими людьми предстало мое сокровище во всей красе.
Бонни всего лишь встал у них на пути и раскрыл слюнявую пасть. Я уверена, что он не имел в виду ничего плохого, просто хотел познакомиться. Но велосипедист, заглядевшись, въехал в стену дома и свалился рядом со старушкой, пудель сорвался с поводка и бросился под ноги дворничихе, та от неожиданности толкнула тележку с мусорным баком, и он наехал на няню. Няня выпустила из рук коляску с ребенком, которая устремилась на проезжую часть, почти как в фильме «Броненосец «Потемкин». И быть беде, если бы героический Бонни с риском для собственной жизни не вытащил коляску буквально из-под колес здоровенного джипа. Джип резко затормозил, и в него с размаху врезался грузовик. Посыпались стекла и матюги.
Бонни спокойно откатил коляску подальше, а на улице началось форменное столпотворение. Останавливались машины, трамвай не мог проехать и дико сигналил, какая-то женщина рассыпала на мостовой апельсины.
В результате от волнения и стресса все участники этого спектакля перепутали свои роли.
Велосипедист поднялся и, потирая бок, который разъяренная старушка как следует огрела своей палкой, схватился отчего-то за мусорную тележку. Дворничиха, увидев, что ее орудие труда уезжает в туманную даль, заорала и бросилась вслед. Но по дороге споткнулась о няню, которая кралась на корточках, пытаясь пробраться к коляске. Дворничиха шлепнулась рядом с ней, и между ними завязалась легкая потасовка. Старушка вертела головой, стараясь отыскать своего пуделя, но на глаза ей все время попадался Бонни. В сильнейшем волнении старушка уверила себя, что это чудовище успело сожрать ее ненаглядного пуделя, и ринулась к коляске. Бонни отпрянул в сторону, он понял, что старушка – опасный противник.
В итоге – велосипедист исчез с тележкой, старуха отчего-то катила коляску, няня с дворничихой вошли во вкус и мутузили друг друга, сидя на асфальте, а пудель, кажется, уехал на велосипеде. Но я не уверена.
Потому что Бонни решил, что с него хватит, и юркнул обратно в прорытую дыру. Но поскольку лез он в нее задом, то застрял, зацепившись за проволоку. Хорошо, что ограда нашего крошечного садика выходит не прямо на улицу, а в большой двор. Бонни притаился в яме и даже, кажется, в целях маскировки сумел забросать свою головищу опавшими кленовыми листьями. Впрочем, вряд ли его могли заметить в том дурдоме, который он устроил на улице.
Самое примечательное в этой истории то, что ребенок в коляске даже не проснулся.
Вернувшись домой, я увидела во дворе филейную часть моего сокровища, торчавшую из-под сетки, отогнула прутья и втянула Бонни в садик. Он держался твердо и ни в чем не признавался. Всю картину описал мне в ярких красках мальчишка-сосед. Его оставили дома из-за больного уха, и он маялся от скуки у окна, так что был очень благодарен Бонни за бесплатное развлечение.
Сами понимаете, что на следующий день я не рискнула оставить Бонни одного дома и отвела к дяде Васе, велев ему как следует проработать собачье поведение.