Я говорю, что, если бы я собирался жить долго, меня бы это волновало. А так — мне все равно.
Фертилити говорит:
— У меня точно такое же отношение к задолженности на кредитке.
И мы занимаемся сексом.
Если можно это так назвать.
После того, как я ждал всю жизнь, я успеваю засунуть в нее только полдюйма и сразу кончаю.
— Ну, — говорит Фертилити, отстраняясь, — надеюсь, это действительно придало тебе сил.
Она не дает мне второго шанса заняться любовью.
Если можно это так назвать.
Она засыпает, а я еще долго лежу без сна, и смотрю на нее, и думаю про ее сны — что ей сейчас снится, какое новое убийство, или самоубийство, или кошмарный несчастный случай. И не со мной ли он произойдет.
4
На следующее утро Фертилити шепчется с кем-то по телефону. Я просыпаюсь — она уже встала и полностью одета. Она говорит в трубку:
— У вас есть рейс до Сиднея, вылетающий в восемь утра?
Она говорит:
— Нет, только туда. У окна, если можно. Вы принимаете кредитные карточки?
Она вешает трубку и надевает туфли. Она только сейчас замечает, что я проснулся и смотрю на нее. Она кладет в сумку свой ежедневник, но тут же вытаскивает его и кладет обратно на комод.
Я говорю: ты куда собралась?
— В Сидней.
А зачем?
— Просто так.
Я говорю: нет, скажи.
Она уже взяла сумку и направляется к двери.
— Потому что я все-таки получила свой долгожданный сюрприз, — говорит она. — Я так хотела сюрприза, и вот вам, пожалуйста, — получите. Только я не хочу вот таких сюрпризов.
Что такое?
— Я забеременела.
Откуда ты знаешь?
— Я знаю все, — кричит она на меня. — То есть я знала все. Этого я не знала. Я не знала, что у меня будет ребенок. А я не хочу, чтобы он жил в этом жалком, кошмарном и скучном мире. Я не хочу, чтобы он унаследовал от меня мой дар видеть будущее и жить в сплошной неизбывной тоске, когда тебя ничем уже не удивишь. Я не хочу никакого ребенка и никогда не хотела, но вот он — есть. Этого я не предвидела.
И что теперь?
— Я лечу в Сидней, в Австралию.
Но зачем? Почему?
— Моя мама покончила самоубийством. Мой брат покончил самоубийством. Так что сам догадайся.
Но почему в Австралию?
Она уже вышла за дверь и тащит сумку по коридору к лестнице. Я бы бросился следом за ней, но я голый.
— Воспринимай это, — кричит она из коридора, — как очень-очень радикальный аборт.
Из хозяйской спальни выходит мужчина в синем костюме, который я гладил тысячу раз. Голос, который я тысячу раз слышал по телефону, по громкой связи, обращается ко мне с вопросом:
— Вы доктор Эмброуз?
Пока я лихорадочно одеваюсь, Фертилити уже выходит из дома. Я смотрю в окно спальни, как она пересекает лужайку и направляется к стоянке такси.
В коридор выходит женщина в синей блузке, которую я стирал на руках тысячу раз, и встает рядом с мужчиной в синем костюме. Они замирают в дверях хозяйской спальни, и женщина, на которую я работал, кричит:
— Это он! Помнишь? Он раньше работал у нас! Это тот самый Антихрист!
Я запихиваю под мышку ежедневник Фертилити и бегу к лестнице. Я выбегаю из дома, несусь вдоль по улице, до автобусной остановки, там я быстро пролистываю ежедневник, нахожу сегодняшнее число — и вот он, ответ.
Сегодня, в 01:25 пополудни, самолет, следующий прямым рейсом № 2039 до Сиднея, будет угнан каким-то маньяком и разобьется где-то в малонаселенном районе Австралии.
Леди и джентльмены, будучи последним оставшимся на борту самолета рейса N№ 2039, пролетающего над бескрайними равнинами Австралии, я просто обязан вам сообщить, что у нас только что выгорел последний двигатель.
Пожалуйста, пристегните ремни. Мы приступаем к заключительной фазе спуска в небытие.
3
Аэропорт так и кишит агентами ФБР. Они ищут Тендера Бренсона, массового убийцу. Тендера Бренсона, лжепророка. Тендера Бренсона, который испортил весь Суперкубок. Тендера Бренсона, который сбежал от алтаря, бросив невесту.
Тендера Бренсона, Антихриста.
Я догоняю Фертилити у стойки продажи билетов.
Она говорит:
— Пожалуйста, мне один. Я заказывала по телефону.
За эти недели, с тех пор, как она меня красила в черный, волосы у меня отросли, так что видны светлые корни. Я опять растолстел — от жирной пищи из придорожных закусочных. Дело за малым: чтобы какой-нибудь проницательный вооруженный охранник присмотрелся ко мне как следует и взял меня на мушку.
Я проверяю карман пиджака. Там пусто. Пистолет Адама куда-то пропал.
— Если ты ищешь пистолет своего брата, то он у меня, — говорит мне Фертилити. — Самолет обязательно должен быть угнан, даже если мне придется угнать его самой.
Я говорю: он не заряжен. Она это знает.
— Нет, — говорит она, — он заряжен. Я тебе соврала, чтобы ты лишний раз не волновался.
То есть Адам мог в любую минуту меня пристрелить.
Фертилити достает из спортивной сумки блестящую медную урну. Она говорит, обращаясь к девушке за стойкой:
— У меня с собой прах моего брата. У меня не будет проблем, чтобы пронести его на борт?
И девушка говорит: никаких проблем. Урну нельзя просветить рентгеновскими лучами, но ей все равно разрешат взять ее на борт.
Фертилити платит за билеты, и мы направляемся к выходу на посадку. Она вручает мне сумку и говорит:
— Я с ней таскалась последние полчаса, руку уже оттянула. Раз уж ты здесь, сделай что-нибудь полезное.
Ребята из службы безопасности слишком обеспокоены урной и поэтому не особо приглядываются ко мне. Металлическая урна не просвечивается лучами, но никому не охота ее открывать и тем более — шарить там рукой.
Сотрудники службы безопасности, похоже, работают парами. Они здесь повсюду: они смотрят на нас и переговариваются друг с другом по рации. Урна трется о мою ногу сквозь плотную ткань спортивной сумки. Фертилити смотрит на свой билет и на номера выходов на посадку, мимо которых мы с ней идем.
— Ну вот, — говорит она, когда мы доходим до нужного выхода. — Давай мне сумку и двигай отсюда.
Посадку уже объявили, и люди выстроились в очередь перед выходом.
Пассажиры с билетами на ряды с пятидесятого по семьдесят пятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
Кто из этих людей — психованный террорист, угоняющий самолеты, я не знаю.
В вестибюле у нас за спиной пары сотрудников службы безопасности собрались по четверкам и шестеркам.
— Давай сумку, — говорит Фертилити. Она хватается за ручку и пытается выдернуть у меня сумку.
Я не понимаю, зачем ей везти с собой прах Тревора.
— Отдай.
Пассажиры с билетами на ряды с тридцатого по сорок девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
Сотрудники службы безопасности уже направляются в нашу сторону. У всех расстегнуты кобуры, все держат руки на пистолетах.
И тут до меня доходит. Где пистолет Адама.
Он там, в урне, говорю я и пытаюсь отнять у Фертилити сумку.
Пассажиры с билетами на ряды с десятого по двадцать девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
У сумки отрывается ручка, и урна с глухим звуком падает на пол с ковровым покрытием. Мы с Фертилити бросаемся к ней.
Фертилити хочет угнать самолет.
— Кто-то должен его угнать, — говорит она. — Это судьба.
Мы одновременно хватаемся за урну.
Пассажиры с билетами на ряды с первого по девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
Я говорю: здесь никто не умрет.
Заканчивается посадка на рейс № 2039.
— Этот самолет должен разбиться в Австралии, — говорит Фертилити. — Я никогда не ошибаюсь.
Кто-то из службы безопасности кричит:
— Стоять!
Повторяю: заканчивается посадка на рейс № 2039.
Нас уже окружили со всех сторон, и тут с урны срывается крышка. Прах Тревора Холлиса разлетается серым облаком. Прах к праху, пыль к пыли. Пыль летит всем в глаза. Забивается в легкие. Облако пыли — прах Тревора Холлиса. Пистолет Адама падает на ковер.
Раньше Фертилити, раньше ребят из службы безопасности, пока самолет не отъехал от посадочного рукава, я хватаю пистолет. Я хватаю Фертилити. Хорошо, хорошо, пусть все будет так, как она говорит, шепчу я ей, держа пистолет у ее головы.
Я пячусь к выходу.
Я кричу: всем стоять.
Я приостанавливаюсь, чтобы стюардесса на выходе, проверяющая билеты, оторвала корешок от билета Фертилити, и указываю кивком на открытую урну и на прах Тревора, рассыпанный по всему залу.
Я говорю: может быть, кто-нибудь это все соберет и отдаст этой женщине. Это ее брат.
Ребята из службы безопасности стоят в напряжении, целясь мне в лоб, пока стюардесса, проверяющая билеты, собирает как может прах Тревора обратно в урну и отдает урну Фертилити.
— Спасибо, — говорит Фертилити. — Мне так неудобно.
Мы садимся на самолет, говорю я, и мы взлетаем.
Я пячусь к выходу. Интересно, а кто же там, на борту, настоящий угонщик.
Когда я спрашиваю Фертилити, она смеется.
Когда я спрашиваю: почему ты смеешься, она говорит:
— Вот ирония судьбы. Ты очень скоро поймешь, кто угонщик.
Я говорю: скажи мне.
Все пассажиры столпились в задней части салона. Сидят, склонив головы. И рыдают. В проходе рядом с пилотской кабиной — гора бумажников и кошельков, часов и ноутбуков, сотовых телефонов и диктофонов, плееров для компакт-дисков и обручальных колец.
Люди знают, что надо делать.
Их хорошо научили.
Как будто все это их касается.
Как будто тут дело в деньгах.
Я говорю членам экипажа, чтобы они закрыли люки в салонах. Я в свое время немало полетал на самолетах от стадиона к стадиону, говорю я. Готовьте самолет к взлету.
На ближайших к нам сиденьях сидят: толстый мужик в деловом костюме, восточного вида. Скорее всего пакистанец. Парочка белых ребят-студентов. Парень китайского вида.
Я спрашиваю Фертилити: кто? Кто настоящий угонщик?
Она стоит на коленях в проходе и сосредоточенно роется в куче добровольных подношений. Забирает себе красивые женские часики и жемчужное ожерелье.