Тем более что зрителей на моих выступлениях собиралось все меньше и меньше, что было очень похоже на начало конца. Да, мой портрет был на обложке «People», но это было три месяца назад.
И я не знаю такого агентства, которое бы занималось трудоустройством отставных знаменитостей.
Закатившиеся кинозвезды и прочие не возвращаются в колледжи для переподготовки. Мне оставалось разве что переквалифицироваться в ведущего какого-нибудь игрового шоу, но я для этого не гожусь. Я не такой остроумный.
Пик моей популярности был уже позади. Самое подходящее время, чтобы покончить с собой. Еще один шанс. И я им едва не воспользовался. Держал таблетки в руке. Вот до чего дошло. Я собирался принять смертельную дозу мета-тестерона.
А потом позвонил агент и как начал орать — громко, по-настоящему громко, как это бывает, когда миллион христиан в Канзас-Сити выкрикивают твое имя. С таким восторгом звучал его голос.
Агент звонит мне в гостиничный номер и сообщает о самом выгодном предложении за всю мою карьеру. На следующей неделе. Эфирное время, прайм-тайм. Пауза в тридцать секунд между рекламой теннисных туфель и нового мексиканского ресторана.
А я думаю с изумлением, что вот эти таблетки уже были почти у меня во рту.
Мне больше не скучно.
Центральное телевидение, миллионы зрителей, мой звездный час — мой последний шанс вытащить пистолет и застрелиться у всех на глазах.
Уж это мученичество никак не пройдет незамеченным.
— Есть только одна небольшая загвоздка, — говорит мне агент. — Я сказал им, что ты явишь чудо.
Чудо.
— Ничего эпохального. Тебе не придется повелевать Красному морю, чтобы оно перед тобой расступилось, — говорит агент. — Превратить воду в вино — этого будет вполне достаточно, только имей в виду: не будет чуда — не будет эфира.
23
Фертилити Холлис возвращается в мою жизнь в Спокейне, штат Вашингтон, где я сижу инкогнито в ресторане «Шари», пью кофе и ем пирог, и вдруг она входит в зал и направляется прямиком к моему столику. Фертилити, конечно, не добрая фея из сказки, но она появляется так внезапно, словно и вправду по волшебству.
Хотя в большинстве случаев — нет.
То есть да, но тебя это не удивляет.
Фертилити с ее серыми глазами и взглядом скучающим, как океан.
Фертилити с ее тихими и усталыми вздохами.
Она — глаз бури посреди урагана, а ураган — это мир вокруг.
Фертилити с ее руками и изможденным лицом, как у измученного, обессиленного человека, который выжил в страшной катастрофе, словно она — из бессмертных, из древнеегипетских вампиров, словно она миллион лет смотрела эти телеповторы, которые мы называем историей, она садится за столик напротив меня, и я рад, что она появилась, потому что она мне нужна для чуда.
Это было в то время, когда я еще мог ускользнуть от своей многочисленной свиты. Я еще не был никем, но все шло к тому. Интерес ко мне в средствах массовой информации падал. Моя известность пошла на спад.
Фертилити сидит сгорбившись, положив локти на стол и подпирая подбородок руками, ее рыжие волосы скучного цвета падают на лицо мягкими прядками, и тебе начинает казаться, что она прибыла к нам с планеты, где сила тяжести много меньше земной. Как будто здесь, на Земле, она весит восемьсот фунтов — даже такая худенькая и изящная.
На ней легкие брюки и топик, у нее с собой огромная холщовая сумка. Кондиционеры работают, и я чувствую запах смягчителя ткани, которым она пользуется при стирке. Сладковатый и ненатуральный.
Она такая — как будто размытая.
Как будто она сейчас растворится в воздухе.
Просто сотрется.
— Не грузись, — говорит она. — Это я, только без макияжа. Я здесь по делу.
Ее работа.
— Да, — говорит она. — Моя дурная работа.
Я спрашиваю, как там моя рыбка?
Она говорит:
— Хорошо.
Это не совпадение, что мы с ней встретились. Она наверняка следила за мной.
— Ты забыл, что я знаю все, — говорит Фертилити и спрашивает: — Сейчас сколько времени?
Я говорю: без семи минут два.
— Через одиннадцать минут официантка принесет тебе еще пирожное. Лимонное безе. Вечером на твое выступление придут всего шестьдесят человек. А завтра утром в Шривепорте обрушится мост. Над рекой Уолкер. Я, правда, понятия не имею, где это.
Я говорю: это все догадки.
— Да, и еще, — говорит она и ухмыляется, — тебе нужно чудо. Тебе позарез нужно чудо.
Может быть, говорю я. А кому сейчас не нужно чудо? И откуда она это знает?
— Оттуда же, — говорит она и кивает в дальний угол зала, — откуда я знаю, что вон у той официантки рак. Я знаю, что у тебя будет расстройство желудка. Из-за этого вот пирога, который ты сейчас ешь. Через пару минут где-то в Китае загорится кинотеатр. А прямо сейчас в Финляндии лыжник вызвал в горах лавину, под которой погибнет дюжина человек.
Фертилити машет рукой, и к нам направляется официантка, у которой рак.
Фертилити наклоняется ко мне через стол и говорит:
— Я знаю все это, потому что я знаю все. Вообще все.
Официантка молоденькая, у нее хорошие зубы и пышные волосы, и вообще я в том смысле, что она совершенно не выглядит слабой или больной, и Фертилити заказывает жареного цыпленка с овощами и кунжутом. Она спрашивает, как его подают? С гарниром из риса?
За окнами — город Спокейн. Дома. И река с тем же названием. Солнце — одно на всех. Автостоянка. Сигаретный киоск.
Я спрашиваю: почему же она ничего не сказала официантке? Почему не предупредила?
— А как бы ты сам это воспринял, если бы совершенно незнакомый человек вдруг сообщил тебе, что ты смертельно болен? Она бы только расстроилась, — говорит Фертилити. — А потом стала бы думать и довела бы себя до истерики. И из-за ее личной драмы мне пришлось бы полчаса ждать заказа.
Я ем вишневый пирог, из-за которого у меня будет расстройство желудка. Сила внушения.
— Всего-то и нужно, что замечать детали и как они складываются в систему, — говорит Фертилити. — Когда ты поймешь всю систему в целом, ты сможешь экстраполировать будущее.
По словам Фертилити Холлис, хаоса не существует.
Есть только закономерности. Закономерности, взаимно влияющие друг на друга.
Если как следует присмотреться, то станет понятно, что история всегда повторяется.
То, что мы называем хаосом, — это просто закономерности, которых мы не понимаем. То, что мы называем случайностью, — это закономерность, которую мы не сумели расшифровать. То, чего мы не в состоянии понять, мы называем бессмыслицей и абсурдом. То, что мы не в состоянии прочесть, мы называем китайской грамотой.
Свободной воли не существует.
Переменных величин тоже не существует.
— Есть только одно неизбежное, — говорит Фертилити. — Только одно будущее. На самом деле у нас нет выбора.
Отрицательная сторона: мы не властны что-либо изменить.
Положительная сторона: мы не можем ни в чем ошибиться.
Официантка в дальнем углу зала — она такая молоденькая, симпатичная и обреченная.
— Я обращаю внимание на детали и вижу, как они складываются в систему, — говорит Фертилити.
Она говорит, что по-другому просто не может.
— Мне каждую ночь снятся сны, — говорит она. — Обо всем. Как будто читаешь книгу по истории будущего. Каждую ночь.
Так что она знает все.
— Так что я знаю, что тебе нужно чудо, чтобы явить его по телевизору.
Что мне нужно, так это хорошее предсказание.
— Я для этого и пришла, — говорит она и достает из своей большой сумки толстый ежедневник. — Тебе на какой день предсказывать?
Я говорю: на любой день на следующей неделе.
— Как насчет крупной автомобильной аварии? — говорит она, листая свой ежедневник.
Я говорю: сколько машин?
Она говорит:
— Шестнадцать. Десять человек скончались на месте. Восемь тяжело ранены.
А есть что-нибудь более броское?
— Пожар в казино в Лас-Вегасе, — говорит она. — Полуголые танцовщицы в головных уборах из перьев, перья горят, и тому подобное.
Есть погибшие?
— Нет. Незначительные ожоги. Хотя многие госпитализированы. Отравление дымом.
А что-нибудь помасштабней?
— Взрыв в солярии.
Что-нибудь более волнующее?
— Бешеная собака в городском парке.
Как-то мелко и скучно.
— Авария в метро.
Я сейчас просто засну от скуки.
— Активист движения в защиту животных попытается взорвать себя в Париже.
Не пойдет.
— Затонет нефтяной танкер.
Кого сейчас это интересует?
— Выкидыш у одной кинозвезды.
Замечательно, говорю я. Когда окажется, что я был прав, меня посчитают чудовищем.
Фертилити листает свой дневник.
— Плохо, что сейчас лето, — говорит она. — Выбор не самый богатый. В смысле, бед и несчастий.
Я говорю: поищи, пожалуйста.
— Самка гигантской панды в Национальном зоопарке подхватит венерическую болезнь от самца, когда их будут скрещивать.
Такого я по телевизору не скажу.
— Как насчет вспышки туберкулеза?
Я нарочито зеваю.
— Снайпер на скоростном шоссе?
Снова зеваю.
— Нападение акулы?
А ничего поприличнее не осталось?
— Лошадь сломает ногу на скачках?
— Маньяк изрежет картину в Лувре?
— Грыжа у премьер-министра?
— Упавший метеорит?
— Зараженная мороженая индейка?
— Лесной пожар?
Я говорю: нет. Не то.
Слишком грустно.
Слишком претенциозно.
Слишком политично.
Слишком сложно, не все поймут.
Слишком грубо.
Непривлекательно.
— Истечение лавы? — говорит Фертилити.
Слишком медленно. Недраматично.
Проблема в том, что люди испорчены фильмами-катастрофами. Они слишком многого ждут от природы.
Официантка приносит жареного цыпленка и мое лимонное безе и подливает нам кофе. Потом улыбается нам и уходит умирать дальше.
Фертилити листает свой дневник.
Вишневый пирог бурлит у меня в желудке. За окнами — город Спокейн. Внутри работают кондиционеры. Если здесь есть система, я ее что-то не вижу.