Пока Адам общался в кафе с дальнобойщиками, выясняя, кто куда едет, мы с Фертилити заперлись в туалете, и она перекрасила мне волосы — из блондинистого в черный — и смыла с лица и рук автозагар. Денег, которые мы заработали на конвертах, как раз хватило, чтобы купить мне одежду в магазине «для бедных», жареную курицу, овощной салат с майонезом и салфетки.
И вот мы все трое стоим на стоянке для грузовиков, и Адам проводит рукой с ножом в воздухе и говорит:
— Выбирайте. А то ребята, что развозят эти дома, не будут сидеть тут всю ночь.
Большинство дальнобойщиков ездят ночью, говорит нам Адам. Ночью дорога свободнее. Ночью прохладнее. А днем, когда жарко, и дороги забиты машинами, водители съезжают с шоссе и спят прямо в кабине. У них там в кабинах есть койки, сразу же за сиденьями.
Фертилити спрашивает:
— А какая разница, что мы выберем?
— Разница, — говорит Адам, — в степени комфортабельности.
Именно так Адам и путешествовал по стране последние десять лет.
В поместье Вестбери есть большая столовая и камин в гостиной.
В Плантаторском особняке есть большие встроенные шкафы и дополнительная маленькая столовая «для завтрака».
В замке Спрингхилл есть ванна с джакузи. В ванной — две раковины и зеркало во всю стену. В главной гостиной и хозяйской спальне — стеклянные потолки. В столовой — встроенный буфет с дверцами из освинцованного стекла.
Но все зависит от того, какая тебе попадется часть. Это — еще не дома. Это лишь части домов. Половинчатые дома.
Дисфункциональные дома.
Может, тебе попадутся одни только спальни или кухня с гостиной, вообще без спален. Или, может, три ванных комнаты и ничего больше. Или вообще без ванных.
Электричества нет. Водопровод не подключен.
Даже если тебе попадется совершенно роскошный дом, чего-нибудь там все равно не хватает. Как бы тщательно ты ни выбирал, ты все равно останешься недоволен.
Мы выбираем замок Спрингхилл, и Адам разрезает ножом толстую клеящую ленту, которой защитная пленка крепится к нижнему краю. Разрез небольшой, всего фута два — так, чтобы можно было пролезть.
Из разреза наружу вырывается затхлый воздух, сухой и горячий.
Адам лезет внутрь. Он уже влез по пояс, так что снаружи торчат только ноги и задница. Он говорит нам:
— Ну-ка, что тут у нас? Все оформлено в синих тонах. — Его голос доносится из-за прозрачной пленки. Он говорит: — Мебель высшего качества. Мягкие разборные диваны в гостиной. Встроенная микроволновка на кухне. Люстра в столовой из плексигласа.
Адам забирается внутрь, потом высовывает из разреза голову и улыбается нам.
— Большие двуспальные кровати. Покрытие кухонных столов — под древесное волокно. Низкий комод в европейском стиле и вертикальные жалюзи. — Он говорит: — Вы сделали замечательный выбор. Для своего первого дома.
Мы с Фертилити забираемся внутрь. Сперва — она, потом — я.
Когда мы стояли снаружи, убранство дома, смутные силуэты мебели и цвета казались смазанными и размытыми. Теперь, когда мы внутри, мир снаружи, реальный мир за стеной из пленки, тоже кажется смазанным и нереальным. Фонари на стоянке только что включились — тусклые пятна света с той стороны пленки. Звуки движения на шоссе сделались мягкими и приглушенными.
Адам встает на колени и заклеивает разрез прозрачной клеящей пленкой.
— Он больше нам не понадобится, — говорит Адам. — Когда мы приедем на место, мы выйдем как люди. Через переднюю или через заднюю дверь.
Огромный ковер лежит свернутым у стены в ожидании второй половины комнаты. Мебель и матрасы укрыты плотной защитной пленкой. Дверцы кухонных шкафов заклеены широким скотчем.
Фертилити щелкает выключателем в столовой. Света нет.
— И туалетом не пользуйтесь, — говорит Адам, — иначе придется нам всю дорогу этим дышать.
Вспышки неоновой вывески над кафе и свет фар от машин, проносящихся по шоссе, подсвечивают стеклянные двери столовой. А мы сидим за столом из кленового шпона и едим нашу жареную курицу.
В этой части нашего половинчатого дома есть одна спальня, гостиная, кухня, столовая и половина ванной.
Если мы доберемся до Далласа в один заход, говорит Адам, там можно будет перебраться в дом, направляющийся в Оклахому по межштатной автомагистрали № 35. Там мы «поймаем» попутный дом до Канзаса по той же межштатке № 35. Оттуда — на север по межштатной автомагистрали № 135 до магистрали № 70, а оттуда — на запад до Денвера. В Колорадо мы пересядем в дом курсом на северо-восток по межштатке № 76, которая переходит в автомагистраль № 80 в Небраске.
В Небраске?
Адам смотрит на меня и говорит:
— Да. Наши родные места, — говорит он с набитым ртом.
Но зачем нам в Небраску?
— Чтобы попасть в Канаду. — Адам смотрит на Фертилити, которая смотрит к себе в тарелку. — Мы поедем по магистрали № 80 до магистрали № 29. Пересечем границу с Айовой. А оттуда поедем на север по 29-й, через Южную Дакоту и Северную Дакоту, до самой Канады.
— Прямиком до Канады, — говорит Фертилити и улыбается мне, но ее улыбка выглядит фальшивой, потому что Фертилити не улыбается никогда.
Потом мы желаем друг другу спокойной ночи, и Фертилити уходит в спальню, прихватив с собой матрас. Адам укладывается на синие бархатные пуфы от разборных диванов.
На своем ложе из синего бархата он похож на мертвеца в гробу.
Я еще долго лежу без сна на таких же пуфах и думаю о мертвых людях, которых я оставлял за собой, как след. Брат Фертилити, Тревор. Психолог. Агент. Вся моя семья. То есть не вся, но почти.
Адам храпит, и тут включается дизельный двигатель грузовика.
Я думаю о Канаде. Может ли бегство решить все проблемы? Я лежу в темноте в синих тонах и думаю, что, может быть, бегство — это очередная попытка устранить побочный эффект от побочного эффекта от какого-то там лекарства от какой-то проблемы, которую я уже и не помню.
Дом дрожит и трясется. Люстра качается под потолком. Шелестят листья шелковых папоротников в плетеных корзинах. Жалюзи на окнах раскачиваются. Бесшумно.
Снаружи, за толстой полиэтиленовой пленкой, мир сдвигается с места и катится мимо, все быстрей и быстрей, пока все не сливается в смазанное пятно.
И я наконец засыпаю.
13
Второй день в пути. Ощущения малоприятные. Зубы тусклые и желтые — именно по ощущениям. Мышцы уже не такие упругие. Я не могу жить брюнетом. Мне нужен свет прожекторов — пусть на минутку, пусть даже на полминутки.
Я очень стараюсь этого не показывать, но я начинаю разваливаться.
Мы в Далласе, штат Техас, размышляем насчет половины Уилмингтонской виллы с имитацией плиточного покрытия на кухонных столах и биде в хозяйской ванной. Там нет спальни, зато есть специальное помещение для стирки и сушки белья со стиральной машиной и сушкой в комплекте. Разумеется, там нет воды, электричества и телефона. Бытовая техника на кухне — вся миндального цвета. Камина нет, зато шторы на окнах в столовой свисают до самого пола.
Мы уже посмотрели столько домов — я даже точно не помню сколько. Домов с газовыми каминами. Домов с мебелью в провинциальном французском стиле со стеклянными кофейными столиками и световыми дорожками.
Закат разливается красным и золотым по плоскому техасскому горизонту. Мы — на стоянке грузовиков сразу за городом. Я хотел выбрать дом с тремя отдельными спальнями, но без кухни. Адам хотел дом, где было всего две спальни, одна кухня и не было ванной.
Времени не остается. Солнце уже почти село, и дальнобойщики скоро начнут выезжать.
Меня знобит, я весь покрылся испариной. У меня все болит — даже блондинистые корни волос. Я опускаюсь на гравий и начинаю отжиматься. Прямо здесь, на стоянке. Потом переворачиваюсь на спину и качаю пресс — судорожными рывками.
Подкожный жир уже начинает откладываться. Брюшные мышцы теряют рельефность. Грудные мышцы уже потихонечку провисают. Мне нужен крем для автозагара. Мне нужно в солярий.
Всего пять минут, умоляю я Адама и Фертилити. Прежде чем мы поедем дальше, отпустите меня в солярий, на десять минут.
— Не получится, братец, — говорит Адам. — ФБР наблюдает за всеми спортивными клубами, и соляриями и магазинами здоровой пищи. На всем Среднем Западе.
Прошло всего-то два дня, а меня уже натурально тошнит от пережаренной жирной еды, что подают в придорожных закусочных на стоянках для грузовиков. Я хочу сельдерея. Я хочу золотистой фасоли. Я хочу овсяных отрубей, богатых клетчаткой, коричневого риса и чего-нибудь мочегонного.
— Вот оно, началось, — говорит Фертилити, глядя на Адама. — То, о чем я тебе говорила. Надо его где-нибудь запереть на время. Где-нибудь в одном месте. А то у него ломка. Синдром отвыкания от всеобщего внимания.
Они запихивают меня в особняк d’Elegance как раз в тот момент, когда водитель включает двигатель. Тащат меня в дальнюю спальню, где есть только огромный матрас на полу и средиземноморский комод с большим зеркалом. Я слышу, как они возятся за дверью — придвигают к двери тяжелую мебель в средиземноморском стиле. Диваны, боковые столики, лампы в виде старинных винных бутылей, музыкальный центр и высокие барные табуреты.
Техас проносится мимо в сумерках за окном спальни. За окном пролетает знак: Оклахома-Сити, 250 миль. Спальня дрожит и трясется. Крошечные желтые цветочки подрагивают на обоях, так что уже очень скоро меня начинает тошнить. В каком бы углу я ни встал, я все равно вижу свое отражение в зеркале.
Без ежедневной порции ультрафиолета моя кожа становится бледно-белой. Может быть, это только мое воспаленное воображение, но у меня, кажется, зуб шатается. Я очень стараюсь не паниковать.
Я снимаю рубашку и пристально изучаю себя в зеркале на предмет повреждений и поломок. Встаю боком к зеркалу и втягиваю живот. Мне сейчас очень бы не помешала хорошая доза дуратестона. Или анавара. Или дека-дюраболина. При моем новом цвете волос лицо кажется бледным, бесцветным. Словно полинявшим. Последняя операция на веках прошла не очень успешно, и у меня под глазами уже показались мешки. Судя по ощущениям, волосы скоро начнут выпадать. Я встаю спиной к зеркалу и оборачиваюсь назад — не полезли ли волосы на спине.