Каждая минута каждого дня распланирована его агентом по рекламе.
Может, теперь до вас начнет доходить.
К тому же, ваш герой колет себе наркотики, которые можно достать только в Швеции или в Мексике, и в итоге он не может посмотреть вниз из-за своей выступающей грудной клетки. Он в парике, загорелый, выбритый, и живет по графику, потому что люди в Таксоне, люди в Сиэттле, в Чикаго или в Бэйтон Руж не хотят божества с волосатой спиной.
К двухсотому этажу ты проникаешься высшими тайнами.
Ты становишься анаэробом, ты сжигаешь мускулы вместо жира, но твой разум кристально чист.
Правда в том, что все это было лишь частью процесса самоубийства. Потому что загорание и стероиды — проблема, если ты планируешь жить долго.
Потому что на самом деле единственная разница между самоубийством и мученичеством состоит в том, как это освещается прессой.
Если дерево падает в лесу, и нет никого, кто бы это услышал, разве оно не будет просто лежать там и гнить?
А если бы Христос умер от передозировки барбитуратов, один, на полу в ванной, разве попал бы Он в Рай?
Я не задавал себе вопроса, собираюсь я убить себя или нет. Это, эти усилия, эти деньги и это время, команда авторов, наркотики, диета, агент, взбегание по лестнице, идущей в никуда, все это было для того, чтобы я мог покончить с собой на глазах у всех.
25
Как-то раз агент спросил меня, кем я вижу себя через пять лет.
Трупом, сказал я. Я вижу себя гниющим трупом. Или пеплом; я могу представить, что меня сожгут.
У меня был заряженный пистолет в кармане, я помню. Мы стояли вдвоем перед входом в переполненную темную аудиторию. Я помню, что это был вечер моего первого большого появления на публике.
Я вижу себя мертвым и в Аду, сказал я.
Я помню, что планировал убить себя в тот вечер.
Я сказал агенту, что планирую провести первую тысячу лет на каком-то из низших уровней Ада, но затем я хочу продвинуться в руководство. Быть настоящим командным игроком. Через тысячу лет в Аду произойдет невероятный рост в сфере торговли. Я хочу оказаться на вершине.
Агент сказал, что это звучит очень реалистично.
Мы курили сигареты, я помню. На сцене какой-то местный проповедник открывал представление. Частью этого разогрева публики была гипервентиляция легких. Громкое пение делает свою работу. Так же как и монотонное пение. По словам агента, когда люди так орут или поют «Изумительную Благодать» на пределе своих легких, они очень часто дышат. Людская кровь — это кислота. При гипервентиляции уровень диоксида углерода падает, и их кровь становится щелочной.
«Респераторный алкалозис,» — говорит он.
Люди становятся легкомысленными. Люди падают на пол от звона в ушах, пальцы на руках и ногах цепенеют, у них начинаются боли в груди и потоотделение. Это должно восприниматься как восторг. Люди мечутся по полу, их руки превращаются в холодные клешни.
Это сойдет за экстаз.
«Люди в религиозном бизнесе называют это „промывкой мозгов“, — говорит агент. — Они называют это ораторством».
Повторяющиеся движения усиливают эффект, и представление на сцене продолжается по обычному сценарию. Зрители дружно хлопают. Длинные ряды людей поднимают руки и раскачивают ими в бреду. Волнующееся поле рук.
Кто бы не изобрел эту процедуру, говорит мне агент, они, должно быть, не последние люди в Аду.
Я помню, что нашим спонсором был Старый Добрый Летний Растворимый Лимонад.
Мой выход тогда, когда проповедник вызовет меня на сцену. Моя работа — наложить заклятие на каждого.
«Настоящее состояние транса,» — говорит агент.
Агент достает коричневую бутылочку из кармана своего блейзера. Он говорит: «Съешь парочку Эндорфинолов, если почувствуешь прилив эмоций».
Я говорю, чтобы он дал мне горсть.
Чтобы подготовить сегодняшний вечер, наши работники ходили по местным домам и раздавали людям бесплатные билеты на шоу. Агент говорит мне все это уже в сотый раз. Во время этих визитов они просились в туалет и записывали всё, что находили в аптечке. По словам агента, Преподобный Джим Джонс делал это, и это творило чудеса для его Народного Храма.
Хотя «чудеса», возможно, не совсем подходящее слово.
У меня на кафедре список людей, которых я никогда не встречал, и их состояния, угрожающие жизни.
Миссис Стивен Брэндон, должен выкрикнуть я. Подойдите сюда, и пусть Бог прикоснется к вашим больным почкам.
Мистер Уильям Докси, подойдите и вручите свое болящее сердце в руки Божьи.
Часть моего обучения состояла в том, как указать пальцем в чьи-то глаза так резко и быстро, чтобы это отразилось на зрительном нерве как вспышка белого света.
«Божественного света,» — говорит агент.
Часть моего обучения состояла в том, как зажать руками чьи-то уши так сильно, чтобы человек услышал гудение, которое, как я ему потом говорил, и есть вечный Ом.
«Пошел,» — говорит агент.
Я прозевал свой выход.
На сцене открывающий проповедник кричит в микрофон: Тендер Брэнсон. Единственный, неповторимый, последний уцелевший, великий Тендер Брэнсон.
Агент говорит мне: «Подожди». Он выдергивает сигарету из моего рта и выталкивает меня в проход. «Теперь иди,» — говорит он.
Все руки тянутся к проходу, чтобы прикоснуться ко мне. Передо мной на сцене яркие прожектора. В темноте вокруг меня улыбки тысячи безумных людей, которые думают, что любят меня. Все, что мне нужно — это встать в лучах прожекторов.
Это умирание без с неконтролируемым исходом.
Пистолет тяжелый, и он стучится в бедро в кармане брюк.
Это семья без семейственности. Отношения с людьми, которые не имеют к тебе никакого отношения.
На сцене тепло от прожекторов.
Это когда тебя любят, и нет риска, что тебе придется любить кого-то в ответ.
Я помню, что это был отличный момент для смерти.
Это не был Рай, но я был к нему так близок, как никогда и не планировал.
Я поднял руки, и люди захлопали. Я опустил руки, и люди затихли. Текст лежал на полу, чтобы я мог его прочесть. Машинописная страница говорила мне, кто в этой темноте от чего страдал.
У всех была щелочная кровь. Все сердца были распахнуты. Такое же ощущение, как от воровства в магазинах. Такое же ощущение, как от прослушивания исповедей по моему телефону доверия. Такое же ощущение, как от секса, как я его себе представлял.
С Фертилити в мыслях, я начал читать текст.
Все мы божественные создания Творца.
Все мы частицы, из которых складывается целостная и прекрасная картина.
Каждый раз, когда я делал паузу, люди задерживали дыхание.
Дар жизни, читаю я текст, бесценен.
Я кладу руку на заряженный пистолет, лежащий в кармане.
Драгоценный дар жизни должен быть сохранен, независимо от того, каким болезненным и бессмысленным это может показаться. Мир, говорю я им, это настолько совершенный дар, что лишь Бог может даровать его. Я говорю людям: лишь самые эгоистичные дети Божьи способны украсть самый великий дар Бога. Более великий дар, чем жизнь. Дар смерти.
Это урок для убийцы, говорю я. Для самоубийцы. Для творителя абортов. Для страждущих и больных.
Только Бог имеет право даровать Своим детям смерть.
Я не соображаю, что говорю, а затем уже слишком поздно. И может это было совпадение, или агент знал, что у меня на уме, когда я попросил у него пистолет и патроны, но случилось так, что текст поломал весь мой план. Было невозможно прочесть этот текст, а затем убить себя. Я бы выглядел попросту глупо.
Поэтому я так никогда и не убил себя.
Остаток вечера прошел по плану. Люди разошлись по домам, чувствуя себя спасенными, а я сказал себе, что убью себя как-нибудь в другой раз. С того момента все пошло не так. Я медлил, и выбор времени стал для меня всем.
Кроме того.
Загробная жизнь начала мне казаться вечностью.
Все эти толпы улыбчивых людей, улыбающихся мне из темноты, мне, который потратил жизнь на чистку ванн и стрижку газонов. Я говорю себе: зачем убегать от этого?
Я отступил от веры тогда, я отступлю от нее снова. Практика приводит к совершенству.
Если можно это так назвать.
Я решил, что еще несколько грехов удачно дополнят мое резюме.
Это вершина для того, кто уже навечно проклят.
Я решил: Ад может подождать.
24
Перед тем, как этот самолет упадет, перед тем, как пленка бортового самописца закончится, одна из вещей, за которые я хочу извиниться — это книга Молитвы На Все Случаи Жизни .
Людям надо знать, что Молитвы На Все Случаи Жизни не были моей идеей. Да, было продано двести миллионов экземпляров по всему миру. Так было. Да, я позволил им разместить мое имя на обложке, но книга была детищем агента. А перед этим она была идеей у кого-то из команды авторов. У какого-то составителя рекламных проспектов, который пытался выбиться в люди, я уже не помню.
Самое главное, что книга была не моей идеей.
Случилось так, что однажды агент подошел ко мне с этим пляшущим огоньком в карих глазах, который означает дело. По словам рекламщицы, заказов на меня масса. Это было после того, как мы изготовили тот тираж Библий, которые я подписывал в книжных магазинах. У нас был миллион с лишним гарантированных книгомест в магазинах, а я отправился в турне.
«Не жди от книжного турне какого-то веселья,» — говорит мне агент.
С подписыванием книг штука такая, — говорит агент. — Это абсолютно то же самое, как последний день в школе, когда все хотят, чтобы ты написал что-то в их альбомы, только книжный тур может длиться весь остаток твоей жизни.
Согласно моему плану маршрута, я в большом денверском магазине, подписываю книги, а агент объясняет мне свою идею насчет крошечной книжечки размышлений, которые люди могли бы использовать в повседневной жизни. Ему она видится как книжка в бумажной обложке с маленькими стихами в прозе. Пятьдесят страниц, избранное. Понемногу об окружающей среде, детях, безопасности. Матерях. Пандах. Темы, которые не затрагивают ничьих интересов. Повседневные проблемы. На корешке поставим мое имя, скажем, что я написал это, и все пойдет, как по маслу.