У меня не было бинтов, никакого медицинского оборудования. Если уж у меня не было возможности сделать что-нибудь для членов моей команды, так уж для себя я и подавно не мог ничего сделать – только хорошенько спрятаться. Ситуация была не слишком многообещающей. Я был абсолютно уверен, что сломал спину и, вероятно, плечо. Я определенно сломал нос: мое лицо было просто кровавым месивом. Я не мог даже встать, не говоря о том, чтобы ходить. По крайней мере, одна нога была раздроблена и, вероятно, вторая тоже. У меня были парализованы оба бедра, а двигаться я мог лишь ползком.
Как и следовало ожидать, я был оглушен. Но сквозь этот туман у себя в голове я смог все же осознать еще одно чудо. Меньше чем в полуметре от того места, где я лежал, наполовину спрятанное в глине и пыли, хорошо скрытое от взгляда моих врагов, лежало мое ружье «Mark 12», и у меня еще оставалось полтора магазина патронов. Я помолился, прежде чем взять в руки оружие, потому что это могло быть лишь наваждением, я подумал, что, когда я попытаюсь до него дотянуться, оно просто исчезнет.
Но нет. Когда мои пальцы дотронулись до ружья, я почувствовал холод стали в горячем воздухе. Снова я надеялся услышать Его голос. Еще раз помолившись, я стал умолять Господа направить меня. Но не было слышно ни звука, я лишь знал, что каким-то образом мне надо уйти подальше вправо, где я буду в безопасности, по крайней мере, какое-то время.
Бог молчал. Но он меня не бросил. Я это знал. Я был абсолютно в этом уверен.
И я знал еще кое-что. Впервые я был один. Здесь, в этих контролируемых талибами вражеских горах у меня не было никого, а враги были повсюду. Принимали ли они во внимание слова пастухов? Нас было четверо, а у них было всего три тела. Или они решили, что меня разорвало на куски взрывом последней гранаты?
Я не мог ответить на эти вопросы, оставалось только надеяться на лучшее. Мне было больше не на кого положиться: ни Майки, ни Акса, ни Дэнни не было рядом, и финальную битву мне придется вести самому, может быть, в одиночестве, может быть, против во много раз превосходящего по численности врага. Но сдаваться я не собирался.
Теперь у меня был только один товарищ. И пути его были неисповедимы. Но я был христианином, и Он каким-то образом спас меня от тысячи пуль «АК-47» в этот день. В меня не попало ни одной пули, и, по-моему, это было за пределами понимания.
Я все еще верил, что Он не желает мне смерти. Я все еще старался изо всех сил поддерживать честь «морских котиков» Соединенных Штатов – как я считал, они бы не желали моей капитуляции. На хрен это.
Когда я решил, что мои чувства восстановились, насколько это возможно, я посмотрел на часы. Было ровно 13.42 по местному времени. Еще несколько минут выстрелов не было слышно, и я начинал думать, что враги посчитали меня погибшим. Неправильно, Маркус. Талибские «АК-47» снова открыли огонь, и снова повсюду летали пули, так же как и раньше.
Враги надвигались на меня снизу и с обеих сторон, стреляя быстро, но не прицельно. Их пули взрывали землю и глину на довольно большом участке склона, и большинство из них, слава богу, летали на порядочном от меня расстоянии.
Было ясно: они думали, что я могу все еще оставаться в живых, но также ясно, что пока меня не обнаружили. Теперь талибы вели разведку огнем, пытаясь выманить меня из укрытия, поливая пулями всю поверхность горы и надеясь, что кто-то наконец попадет в меня и прикончит. Или, что еще лучше, я выйду с поднятыми руками, чтобы эти уроды могли снести мне голову или доставить себе удовольствие одной из других кровожадных маленьких прихотей, а потом рассказать телевизионному каналу «Аль-Джазира», как они покарали неверных.
Думаю, я понятно изложил свою точку зрения относительно капитуляции. Я всадил еще один магазин в заднюю часть моего волшебного ружья, под градом пуль перебрался через маленький холмик и лег сбоку от склона. Никто меня не увидел. Никто в меня не попал. Я залег в каменную расщелину, упершись ногами в заросли кустов.
С обеих сторон меня защищали громадные камни. Я решил, что втиснулся между пластами породы, в щель пятиметровой ширины в скале. Это была не пещера, даже не маленькая пещерка – над собой я видел открытое небо. Камни и песок падали на меня, пока талибы сновали туда-сюда над моей позицией. Но эта расщелина обеспечивала великолепное прикрытие и камуфляж. Даже я понимал, что меня здесь будет трудно обнаружить. Им должно сказочно повезти, даже учитывая их последнюю тактику обнаружить меня с помощью мощного огневого залпа.
Мой обзор был ограничен – я видел лишь то, что лежало впереди. Я не мог двигаться или поменять позицию, по крайней мере, при дневном свете, а еще надо было обязательно спрятать кровь, которая струилась из моего избитого тела. Я оценил состояние своих травм. Левая нога все еще довольно сильно кровоточила, так что пришлось заткнуть раны грязью. Глубокий порез на лбу я тоже залепил грязью. Я не чувствовал обеих ног, так что никуда не мог пойти. По крайней мере, сейчас.
У меня не было ни аптечки, ни карт, ни компаса. Только пули, оружие и более-менее нормальный обзор спереди, где я видел гору, небо над каньоном и следующую гору. У меня не было ни штанов, ни товарищей, зато меня никто не видел. Я был крепко зажат между камнями, спина упиралась в стену в любом возможном положении.
Я осторожно принял более удобную позицию, проверил ружье и положил его вдоль тела, дулом от себя. Если меня обнаружат несколько талибов, думаю, я быстро присоединюсь к Дэнни, Аксу и Майки. Но не раньше чем убью еще парочку. Я находился в идеальной позиции для упрямых оборонительных действий, так как был защищен со всех сторон и уязвим только для лобовой атаки, которая может получиться лишь благодаря большой численности врага.
Я все еще слышал выстрелы, и звуки приближались. Талибы определенно шли в эту сторону. Я лишь повторял про себя: не двигайся, не дыши, не издавай ни звука. Думаю, что именно тогда я впервые осознал, насколько был одинок. И на меня охотились талибы. Они охотились уже не на отряд SEAL, а на одного меня. Несмотря на раны, я должен был оставаться здесь как можно дольше. Потом я начал терять счет времени. Но не двигался. Я не двинулся ни на миллиметр за следующие восемь часов.
Шло время, я видел, как талибы бегают по каньону туда-сюда. Казалось, их было несколько сотен, и в поисках меня они несколько раз обследовали гору, которую так хорошо знали. В мои ноги вернулась некоторая чувствительность, но я истекал кровью, мне было до ужаса больно. Думаю, из-за большой потери крови я начал чувствовать себя словно в бреду.
А еще я был до смерти напуган. Впервые за всю мою шестилетнюю карьеру в SEAL я был напуган по-настоящему. В какой-то момент, уже ближе к вечеру, я решил, что талибы уходят. С горы на другой стороне каньона они стремительно бежали направо, целые их полчища двигались в одном направлении. По крайней мере, мне так казалось, через мою узкую область обзора.
Теперь-то я знаю, куда они направлялись. Но пока я лежал там, в расщелине, я абсолютно не понимал, что происходит. Теперь я расскажу, что узнал из собранных мною данных, и постараюсь сделать это как можно подробнее. В этот самый печальный день, во время этой самой шокирующей бойни высоко в горах Гиндукуш, но в другой их части, произошло самое ужасное бедствие, когда-либо постигавшее SEAL в любом из военных конфликтов за более чем сорокалетнюю историю.
Первое, что здесь необходимо вспомнить: Майки удалось дозвониться до сил быстрого реагирования (QRF) в Асадабаде, расположенных за пару горных цепей от того места, где я все еще держался. Этот последний звонок с его мобильного телефона, который, по сути, стоил ему жизни, был удачным. Его слова, навсегда запавшие мне в память: «Мои парни умирают тут! Нам нужна помощь!» – взорвали нашу базу, как огненная вспышка. «Морские котики» умирают! Это настолько экстренная тревога, что доводит командование до безумия.
Капитан-лейтенант Кристенсен – наш действующий командир операции – забил тревогу. Решение, посылать подкрепление или нет, остается всегда за силами быстрого реагирования. У Эрика на его принятие ушла одна миллионная доля секунды. Я знаю, что мысль о том, что четыре его парня и бойцы его роты – Майки, Акс, Дэнни и я, – раненные, возможно, смертельно, борются за свои жизни с огромной боевой силой кровожадных афганских племен, – то и дело мелькала в его голове, пока он собирал ребят в подкрепление.
Мысль об ужасной утрате буквально мелькала в его глазах, когда он, рыча в телефонную трубку, приказывал солдатам из 160-го авиационного полка сил специального назначения (SOAR), известным как «Night Stalkers», приготовить большой военный вертолет «MH-47» и вывести его на взлетно-посадочную полосу. Этот же вертолет поднялся в воздух всего сутки назад перед тем, на котором мы летели в область ведения операции.
Парни, которые вам уже известны, заняли свои позиции, готовые нам помочь. Они заталкивали в патронные сумки столько боеприпасов, сколько могли, брали все автоматы, которые у них были, и когда лопасти «Чинука» уже начали визжать в воздухе, погрузились в вертолет. Мои ребята из первой роты SDV моментально прибыли на место. Унтер-офицеры Джеймс Шах и Шейн Паттон добрались до вертолета первыми. Потом на борт поднялся и мощный первый главный старшина Дэн Хили – человек, который сам спланировал операцию «Красные крылья», а теперь выглядел так, будто его самого подстрелили, как только он покинул казарму.
Затем подошли ребята из 10-й роты SEAL: лейтенант Майк Мак-Гриви-младший из Нью-Йорка, старшина Жак Фонтан из Нового Орлеана, унтер-офицеры первого класса Джеф Лукас из Орегона и Джеф Тэйлор из Западной Вирджинии. И, наконец, все еще беспокоясь, что его парням понадобятся все ружья, которые они только смогут достать, подошел и капитан-лейтенант Эрик Кристенсен. Этот человек знал, пожалуй, как никто другой, что восемь «морских котиков» в этом вертолете собирались рискнуть и высадиться днем на высокий горный перевал на территории страшного врага, который, возможно, по численности превосходил их в соотношении несколько десятков к одному.