ы с женщинами, живете ли нормальной половой жизнью? Послушайте, доктор, сказал Перейра, я — вдовец, уже немолод, и у меня довольно ответственная работа, у меня нет ни времени, ни желания искать себе женщин. Даже доступных? — спросил доктор Кардосу, ну, не знаю, может, эпизодически, какое-нибудь приключение, женщина легкого поведения, словом, от случая к случаю? Нет, ничего такого, сказал Перейра и достал сигару, спросив, можно ли ему курить. Доктор Кардосу разрешил. Конечно, не очень хорошо при вашем-то сердце, но если вы не можете обойтись без этого, то курите. Я закуриваю оттого, что ваши вопросы меня смущают, признался Перейра. Тогда я задам вам еще один нескромный вопрос, сказал доктор Кардосу, у вас бывают ночные поллюции? Не понимаю вопроса, сказал Перейра. Гм, сказал доктор Кардосу, я имею в виду, бывают ли у вас эротические сны, во время которых наступает оргазм, вы видите эротические сны, что вам снится? Слушайте, доктор, сказал Перейра, мой отец всегда учил меня, что наши сны — самое личное, что только может быть у человека, и их никому нельзя рассказывать. Но вы здесь на лечении, и я ваш врач, возразил доктор Кардосу, ваша психика взаимосвязана с вашим телом, и мне нужно знать, что вы видите во сне. Я часто вижу во сне Гранжу, признался Перейра. Это женщина? — спросил доктор Кардосу. Это местность, сказал Перейра, пляж недалеко от Опорту, я бывал там в молодости, когда учился в Коимбре, а сразу за ним Эшпиньо, модный тогда пляж, с бассейном и казино, я часто плавал там и играл в бильярд, потому что там был прекрасный бильярдный зал, туда же ходила и моя невеста, на которой я потом женился, очень больная девушка, но в то время она еще не знала о своей болезни, только жаловалась на страшные головные боли, то была замечательная пора моей жизни, и я часто вижу ее во сне, возможно, потому, что мне нравится видеть эти сны. Хорошо, сказал доктор Кардосу, на сегодня достаточно, вечером я хотел бы ужинать с вами за одним столом, поговорим о том о сем, я внимательно слежу за литературой и знаю, что ваша газета отводит много места французским писателям девятнадцатого века, вы знаете, я учился в Париже, я человек французской культуры, за ужином я расскажу вам о программе на завтра, встретимся в столовой в восемь часов. Доктор Кардосу встал и попрощался с ним. Перейра остался сидеть и стал разглядывать вершины деревьев. Простите, доктор, сказал он вдогонку, я обещал загасить сигару, но сейчас мне захотелось выкурить ее до конца. Делайте как вам больше нравится, отозвался доктор Кардосу, диету мы начнем с завтрашнего дня. Перейра остался в одиночестве и продолжал курить. Он подумал, что доктор Коста, который был, между прочим, его давним знакомым, никогда не стал бы задавать таких сугубо личных вопросов, очевидно, молодые врачи, которые учились в Париже, совершенно другие. Перейра запоздало осознал, до какой степени это его смутило и озадачило, но, поразмыслив, решил, что не стоит обращать внимание на такие вещи и что клиника, наверное, какая-то особенная.
16
В восемь часов, минута в минуту, доктор Кардосу уже сидел за столом в обеденном зале. Перейра тоже пришел вовремя, утверждает он, и направился к нему. Он был одет в серый костюм с черным галстуком. В столовой собралось человек пятьдесят, все пожилые. Несомненно, все старше его и в основном супружеские пары, которые приходили вместе и садились рядом, за один стол. От этого он немного воспрял духом, утверждает он, потому что осознал, что, в сущности, был одним из тех, кто помоложе, и почувствовать себя наконец не таким уж старым было приятно. Доктор Кардосу улыбнулся ему, собираясь встать, но Перейра жестом руки остановил его, мол, не стоит беспокоиться. Значит, доктор Кардосу, сказал Перейра, на время ужина я снова в ваших руках. Стакан минеральной воды на пустой желудок — золотое правило гигиены питания, сказал доктор Кардосу. Газированной, попросил Перейра. Газированной, уступил доктор Кардосу и наполнил его стакан. Перейра выпил его с чувством легкого отвращения, и ему сразу захотелось лимонада. Доктор Перейра, спросил доктор Кардосу, не поделитесь ли вашими планами, что вы собираетесь печатать на странице культуры в «Лисабоне», мне очень понравилась там статья о Песоа в «Памятных датах» и рассказ Мопассана, прекрасный перевод. Это мой перевод, ответил Перейра, но я не люблю подписывать свои переводы. Напрасно, возразил доктор Кардосу, свои работы надо подписывать, тем более такие значительные, а на будущее что готовит ваша газета? Сейчас вам скажу, доктор Кардосу, ответил Перейра, в следующих трех или четырех номерах будет рассказ Бальзака, рассказ называется «Онорина», не знаю, читали ли вы его. Доктор Кардосу отрицательно покачал головой. Это рассказ про раскаяние, сказал Перейра, замечательный рассказ про раскаяние, тем более интересный, что я его читаю в автобиографическом ключе. Раскаяние великого Бальзака? — усомнился доктор Кардосу. Перейра на минуту задумался. Извините, доктор Кардосу, что спрашиваю вас об этом, сказал Перейра, сегодня днем вы сказали, что учились во Франции, какое образование вы получили, если не секрет? Я закончил медицинский факультет и получил две специальности, врача-диетолога и психиатра. Не вижу никакой связи между двумя этими профессиями, утверждает, что заметил ему, Перейра, извините, но я не вижу связи. Связь, разумеется, есть и, возможно, даже более тесная, чем принято думать, сказал доктор Кардосу, не знаю, можете ли вы представить себе, сколько нитей связывает наше тело и нашу психику, а их ведь гораздо больше, чем вы можете вообразить, так на чем мы остановились? Вы говорили, что рассказ Бальзака — автобиографический? О, этого я не хотел сказать, возразил Перейра, я хотел сказать, что прочел его в автобиографическом ключе, что узнал в нем себя. В раскаянии? — спросил доктор Кардосу. В каком-то смысле да, сказал Перейра, в том смысле, что есть некоторые точки соприкосновения, я бы сказал, пограничные точки, правильнее было бы, наверное, определить это так.
Доктор Кардосу сделал знак официантке. Сегодня мы будем есть рыбу, сказал доктор Кардосу, я бы советовал вам взять рыбу на решетке или отварную, но можно попросить, чтобы приготовили по-другому. Рыбу на решетке я уже ел в обед, начал оправдываться Перейра, а вареную не люблю, слишком уж напоминает больничную еду, а хотелось бы думать, что ты в гостинице, так что с большим удовольствием я взял бы камбалу alla mugnaia.[12] Отлично, сказал доктор Кардосу, значит, камбалу «от мельничихи» с тушеной морковью, и мне то же самое.
И затем он продолжил: раскаяние в пограничном смысле — что это значит? То, что вы изучали психологию, побуждает меня обсудить это с вами, сказал Перейра, наверное, лучше было бы поговорить об этом с отцом Антониу, со священником, но, может, он и не понял бы, ведь священники ждут от нас исповеди и признания вины за собой, а я не чувствую себя виноватым в чем-либо конкретном и тем не менее испытываю желание покаяться, ну прямо какая-то тоска по раскаянию. Думаю, что нужно разобраться в этом вопросе более глубоко, сказал доктор Кардосу, и если вы хотите сделать это с моей помощью, я в вашем распоряжении. Понимаете, сказал Перейра, это странное ощущение, оно находится где-то на периферии моего сознания, поэтому я и назвал его пограничным, все дело в том, что, с одной стороны, я вполне доволен той жизнью, которую прожил, я доволен тем, что учился в Коимбре, что женился на больной женщине, которая всю жизнь провела в санаториях, что я в течение стольких лет вел отдел происшествий в солидной газете и что теперь я согласился быть редактором отдела культуры в скромной вечерней газете, однако при всем при этом у меня такое чувство, вроде стремления раскаяться в прожитой жизни, не знаю, достаточно ли понятно я говорю.
Доктор Кардосу начал есть камбалу по-деревенски, и Перейра последовал его примеру. Для того чтобы разобраться, мне надо знать больше подробностей о вашей жизни за последние месяцы, сказал доктор Кардосу, может, там было какое-то событие? Событие в каком смысле? — спросил Перейра. Что вы хотите этим сказать? Событие — это термин психоанализа, сказал доктор Кардосу, не то чтобы я полностью полагался на Фрейда, ибо сам я сторонник синкретизма, но в том, что касается события, он, безусловно, прав: событие — это происшествие, которое оказывается в нашей жизни тем, что переворачивает прежние устои или выводит нас из состояния равновесия, в общем, событие — это факт, который случается в реальной жизни и оказывает влияние на жизнь психическую, поэтому вам следует подумать, было ли в вашей жизни событие подобного рода. Я познакомился с одним человеком, утверждает, что ответил ему, Перейра, собственно, даже с двумя — с молодым человеком и с девушкой. Расскажите поподробней, сказал доктор Кардосу. Хорошо, сказал Перейра, дело в том, что для страницы культуры мне нужны были некрологи, написанные заранее, об известных писателях, которые могут умереть со дня на день, а человек, с которым я познакомился, защитил диплом о смерти, правда частично его списав, но поначалу мне показалось, что он понимает, что такое смерть, так вот, я взял его в качестве практиканта, чтобы он сочинял для меня заблаговременные некрологи, и что-то подобное он для меня написал, я платил ему из своего кармана, потому что не хотел обременять лишними расходами газету, но все это оказалось совершенно непубликабельным, потому что мальчик думает только о политике и любой некролог пишет как политическую листовку, откровенно говоря, я-то считаю, что все эти идеи: там фашизм социализм, гражданская война в Испании и прочее в том же духе — вбила ему в голову его девушка, а я, как я вам уже говорил, заплатил ему. В этом нет ничего страшного, сказал доктор Кардосу, в конце концов вы рискуете только деньгами. Не в этом дело, утверждает, что согласился с ним, Перейра, а в том, что я засомневался: а вдруг эти ребята правы? В таком случае, должно быть, они правы, сказал примирительно доктор Кардосу, но судить их будет История, а не вы, доктор Перейра. Все так, сказал Перейра, однако, если правы они, то моя жизнь теряет всякий смысл: бессмысленно было учиться на филологическом факультете в Коимбре и считать, что литература — самая важная вещь в мире, бессмысленно быть редактором отдела культуры в какой-то вечерке, где ты не можешь высказать собственное мнение и вынужден печатать французские новеллы девятнадцатого века, бессмысленно все, и от этого хочется раскаяться во всем, словно ты уже другой человек, а не тот Перейра, который всю жизнь занимался журналистикой, как будто я должен от чего-то отречься.