Если бы не этот крик, который его возвращал на берег, Ильич бы уплыл и позволил морю забрать свое тело. Так, в море, он хотел бы умереть. Именно такой способ самоубийства вынашивал когда-то. Утонул, всякое бывает. Чистая смерть, без крови, без разрезанных запястий. Ничего не нужно – ни табуретки, ни веревки. Просто уплыть и расслабиться.
Даже Галя не знала о той его попытке самоубийства. Славик был еще маленький, они жили в одной квартире, и Ильич, тогда еще Виктор, знал, что Галя позаботится о Славике. Не бросит. Всегда знал, с самого первого дня. Ему было страшно, он не хотел жить. Давно не хотел, но в тот день его просто как будто подбросило, и он ушел на море – все еще спали. На пляже не было никого. И Виктор поплыл, не собираясь возвращаться на берег. Он был готов к тому, чтобы умереть. Ему было спокойно в тот момент, когда он уходил под воду. И все бы произошло, если бы он не услышал детский крик. Ребенок кричал громко и пронзительно. Виктор понимал, что здесь, на глубине, не может быть ребенка, но крик лишил его возможности спокойного ухода. Он вынырнул, отплевался, отхаркался, но не увидел рядом ни лодки, ни катамарана. Только баклан летал над головой. Он и кричал, но Виктор готов был поклясться, что слышал крик ребенка, а не птицы.
Он доплыл до берега, решив, что море никуда не денется. И, возможно, завтра или послезавтра, или через неделю он сумеет завершить то, что задумал.
Дома его ждала обеспокоенная Галя.
– Славик давно проснулся, кричит, плачет, не могу успокоить, – сообщила она.
Виктор вошел в комнату, и Славик, увидев отца, тут же перестал надрывно кричать. Только всхлипывал. И тогда Ильич понял, что никогда не сможет уйти в море и не вернуться. Потому что всегда будет слышать плач сына.
– Можно я возьму нарукавники? – спросил сонный Славик. Ильич пытался привить ему привычку плавать ранним утром.
– Можно, – согласился Ильич.
Сын так и не научился плавать. Греб по-собачьи на мелкоте. Боялся глубины, черноты под ногами. Ильич сколько ни учил, не получалось. Славик плавал в детском круге, пока мог его на себя натянуть. Потом, когда вырос и стало совсем стыдно в круге, надевал нарукавники. Сейчас совсем стыдно, Славик – большой мальчик, а все еще в нарукавниках, но Ильичу хотелось поплавать, и он разрешил. Славик обрадовался. Ильич знал, что сын будет сидеть по колено в воде, пока не посинеет и не начнет стучать зубами. Но даже после этого его с трудом из воды вытащишь. Сначала не затащишь, а потом назад никак. Хорошо, если Катя придет на пляж или Вань-Вань. Славик их знает и слушается. Они смогут его занять чем-нибудь, давая Ильичу возможность проснуться, смыть с себя дурной сон, дурные мысли.
Они спустились на свой, дикий, пляж – по самодельной лесенке, мимо Вань-Ваня, который уже сидел на буне как ее продолжение. Будто статуя, безногая, приделанная к бетону. Вань-Вань смотрел на воду и молчал.
– Вань-Вань, здоров, – поприветствовал Ильич, – тебя снять?
Без посторонней помощи Вань-Вань не мог спуститься с буны.
– Потом, когда назад пойдешь, – ответил Вань-Вань.
– За Славиком присмотришь?
– Славик, иди сюда, я тебе краба покажу.
– Настоящего?
– Конечно.
Нацепив нарукавники еще дома, Славик усаживался на буну рядом с Вань-Ванем, который в пластиковой бутылке, переделанной в аквариум, держал то крабов, то рыбок. Так, для развлечения детворы. Славик, забыв про море, смотрел за тем, как крабик пытается выбраться из бутылки. Если в бутылке, то Славик не боялся крабика, но в руки бы никогда не взял. Ильич кивнул – у него было полчаса, пока сыну не надоест наблюдать за крабом.
Однажды Ильич поругался с Вань-Ванем. На целый сезон. Не разговаривали, не здоровались при встрече.
Вань-Вань хотел как лучше – занять чем-нибудь Славика, дать возможность Ильичу поплавать. Сделать так, чтобы мальчик не кричал, не звал отца. Славик разглядывал рыбку в бутылке-аквариуме и вдруг попросил, показывая на резиновые набалдашники на ногах Вань-Ваня:
– Это фокус? Покажи!
– Не фокус. У меня нет ног.
– Фокус! Ты умеешь отрывать большой палец!
Славику очень нравился этот древний фокус с отрыванием пальца, который показал ему Вань-Вань и объяснил, куда прячется палец. Мальчик хохотал и требовал повторить снова и снова. Он думал, что ноги исчезают так же, как палец.
– Где ноги? Покажи! – настаивал Славик.
– Нет ног. Это не фокус, – отвечал Вань-Вань.
Славик начал кричать на одной ноте:
– Покажи фокус! Покажи!
И Вань-Вань не придумал ничего лучшего, как снять накладки с обрубков, размотать тряпки и показать Славику шрамы. Дать возможность мальчику убедиться в том, что так бывает – ног нет по-настоящему, не как в цирке.
Славик не испугался, а долго водил ладошкой по шрамам. Потом смотрел на свои собственные ноги и трогал их. Он молчал, не произносил ни звука. Славик тогда с радостью ходил с отцом на пляж рано утром. Ильич радовался. Надеялся, что сын рано или поздно приучится плавать, пусть хотя бы пока смотрит. Уже даже не кричит. Но дело было в Вань-Ване.
– Покажешь мне ноги? – просил Славик, и Вань-Вань снимал «галоши». Ему было хорошо. Ногам было хорошо. И Вань-Вань неожиданно стал рассказывать Славику то, что никому не рассказывал и не собирался.
– Я их чувствую. Как будто они есть. Их нет, но мне кажется, что я могу пошевелить большим пальцем ноги.
– Вот так? – Славик шевелил пальцем.
– Да.
– Ты сейчас тоже так делаешь?
– Да.
– А вот так можешь? – Славик крутил ногой.
– Могу.
– Значит, у тебя есть ноги. Только они исчезли. Как в фокусе. А ты знаешь, что они есть.
– Да, правильно.
– Как с Вероникой! – обрадовался Славик. – Я знаю, что она есть, но она исчезла, как твои ноги. Но я же знаю, что она есть.
Вань-Вань смотрел на этого мальчика-дурачка и думал, что у него больше мозгов, чем у многих здоровых.
– Давай шевелить пальцами, – предлагал Славик на следующее утро. Они садились на буну и шевелили пальцами или крутили ногой. Потом Славик придумал, что если пощекотать обрубок Вань-Ваня, то это все равно как щекотать пятку. Вань-Вань впервые за много лет смеялся.
– Как дела? – спрашивал Ильич, который возвращался из заплыва и видел спокойного сына и улыбающегося не пойми чему Вань-Ваня. – Что вы делали?
– Как всегда, краба рассматривали, – говорил Вань-Вань.
Славик кивал. Краб был рядом, в бутылке. И они его рассматривали. Так бы длилось и дольше, если бы мальчик не придумал прыгать на одной ноге. Он прыгал по буне и спрашивал Вань-Ваня:
– Ты прыгаешь?
– Прыгаю, – отвечал он и видел себя молодым, здоровым, с двумя ногами. Он прыгает с буны. Отталкивается то одной ногой, то двумя. Разбегается и сигает в воду.
– Что делали? – спросил в очередное утро Ильич.
Вань-Вань не успел ответить. Его опередил Славик:
– Папа, мы прыгали! Вань-Вань, давай папе покажем, как мы шевелим пальцами! Ну пожалуйста!
– Славик, ты перепутал. Я тебе показывал фокус.
– Нет, папа, у Вань-Ваня есть ноги! Он умеет шевелить пальцем ноги! И прыгать умеет! Он – как Вероника!
Ильич отправил Славика собирать стеклышки.
– Что ты делаешь? Он и так ненормальный! – прошипел Ильич Вань-Ваню.
– Я хотел, чтобы ты спокойно поплавал.
– Больше к нему не подходи. Я запрещаю.
Сезон прошел. Новый сезон – новая жизнь. Короткая, но новая. И в новом сезоне Ильич помирился с Вань-Ванем.
Он поплыл, наслаждаясь прохладой. Перехватило дыхание, в уши затекла вода, и он оглох. Это было счастье – оглохнуть от воды. Но глухота быстро прошла, и Ильич услышал, как кричит Славик:
– Холодная! Холодная!
Все крики сына Ильич знал. Значит, Славик отвлекся раньше и пошел за отцом в море. А там его подхватила Катя. Славик кричал негромко, не надрывно, просто констатировал, что вода – холодная. Потом успокоился – значит, Катя рядом.
Ильич плыл дальше. Он знал, что Славик попрыгает на мелкоте, потом Катя его вытащит на берег, и сын будет сидеть в нарукавниках и ждать, когда приплывет отец. За ним присмотрит Вань-Вань. Хотя это смешно, конечно же. Безногий Вань-Вань с буны присматривает за дурачком в нарукавниках. И Катя-дурочка, которая тоже ушла плавать. И кто кого должен спасать?
Сегодня ему нестерпимо хотелось уплыть. Далеко. Надолго. И будь что будет. Надо было Галю предупредить, наверное. Но ведь невозможно сейчас вернуться, когда такая вода, такое море. И никого вокруг.
Он плыл размеренными гребками, не отвлекаясь, и уговаривал сам себя – еще двадцать гребков, и назад. Славик уже кричит с берега. Зовет. Он боялся, когда отец далеко заплывал. Звал. Ильич отплывал поначалу специально, надеясь, что сын поплывет следом. Но нет. Славик бегал по берегу и кричал. Значит, Катя тоже плавает. Хоть бы она приплыла первой. Тогда они будут поливать водоросли на камне. Славик любит поливать водоросли. Ильич нырнул и долго плыл под водой. Вынырнул и удивился тишине – Славик не кричал. Значит, Катя услышала крики и вернулась. И они со Славиком поливают водоросли или ищут стеклышки, кто больше. Мальчику нравились такие игры – кто больше соберет ракушек, кто найдет круглое стеклышко, кто камень с дыркой. Катя умела занять Славика. Или она перенесла Вань-Ваня с буны на пляж. Катя умела и это. Когда Ильич не разговаривал с Вань-Ванем, он все равно снимал его с буны, держал, как держат ребенка, и переносил или на набережную, или на пляж. Вань-Вань при всех своих накачанных мышцах был легким. Но он позволял себя переносить только Кате или Гале, если не было Ильича. Позже его уже пацаны местные переносили. Однажды его перенес Славик. И был очень горд собой. Вань-Вань тогда плакал. Сидел на набережной, опершись на костыль, и плакал.
Сегодня удачный день. Катя-дурочка в этот час – совершенно нормальная женщина, нормальнее многих, присмотрит за дурачком Славиком. Ильич поплыл дальше. Если Вань-Вань на буне, то поймает рыбу и позовет Славика – мальчик будет смотреть на рыбку. Или Славик перенесет Вань-Ваня на набережную, и они пойдут завтракать к тете Вале. А там уже и Галя присмотрит.