с террасы пансионата. От молодого художника, который жил в двенадцатом номере. Все пили за здоровье Инны Львовны и за ее дело. Был и Вань-Вань. Он лично принес мидии, которые тут же и пожарили. Потом танцевали, слушали музыку и смотрели кино на стене столовой – «Двенадцать стульев». Все хохотали. Инна Львовна прослезилась. Сказала, что не ожидала такого праздника.
Разошлись поздно, довольные друг другом, праздником, с ощущением пусть зыбкого, но примирения. Войны, но хотя бы «холодной». Ночью Инна Львовна написала новый донос: картины, которые раньше в холлах и номерах висели, – исчезли. Чайники поставили, а это противоречит нормам пожарной безопасности. Да, над каждой розеткой приклеили бумажку – 220 вольт. Так и кто на эти бумажки смотрит? Отдыхающие из числа женщин спрашивают, почему в номерах нет фена? Нет, потому что не положено. Зачем фен, когда жарко? Никогда не было фенов, тем более встроенных и в каждом номере. Что, так нельзя высохнуть? На улице – тридцать градусов. Зачем фен? В номерах живут по трое, за счет приставных кроватей и раскладушек. Деньги же берут как за обычный двухместный. Публику селят с улицы. Дом творчества не соответствует своему названию. Ставни скрипят, на стене дома – огромная трещина. Дом требует капитального ремонта. Если он не сегодня завтра рухнет, то причина в халатности директора. Персонал закрывает глаза на нарушения правил проживания и попустительствует разврату. Дом творчества превратился в сомнительное заведение, где скоро номера будут сдаваться не только посуточно, но и с почасовой оплатой. В бордель, одним словом.
Галя купила фен и давала женщинам, если они просили. Ну кто сейчас повезет на отдых с собой фен? Ведь уже в самых скромных гостиницах есть фен, пусть слабый, стационарный, но есть. Вечером хочется и фруктов поесть, и перекусить, и чайку попить. Галя поставила в каждый номер тарелки, чашки чайные и чайники электрические. Если кто-то просил нож или вилку, Галя выдавала.
– Галина Васильевна, вы бы хотя бы под залог выдавали! – возмущалась Инна Львовна. – А если утеря, с кого списывать будем?
– Я свой личный фен, свои личные ложки и нож отдаю, – отвечала Галя.
– Вот когда они вам фен сожгут, сами потом возмущаться будете!
– Инна Львовна, давайте закупим туалетную бумагу, – предлагала Галя. – Централизованно, по документам. Вы же замдиректора. Напишите распоряжение.
– Столько лет подтирались, а теперь не устраивает? И вообще, я по культурной части зам, а не по хозяйственной, – хмыкала Инна Львовна.
В номерах, даже в люксах, отдыхающим предлагалось вернуться в прошлое. Не в то прошлое, когда газету на четвертинки резали и стопочкой складывали, а в то, когда уже туалетная бумага появилась, но серая, жуткого вида. В их Доме творчества именно такая и лежала. Один рулон на смену, на номер. На набережной быстро разобрались и стали продавать туалетную бумагу по рулонам – за тридцать рублей двухслойную, а за сорок пять – трехслойную, мягкую, ароматизированную. Не нужно было брать сразу упаковку, можно только один. Отдыхающие покупали рулон или два, которые доставались и следующим жильцам. Потом в туалете появлялась казенная, серая, и отдыхающие бежали за нормальной бумагой. Инна Львовна, увидев по бумагам, что потребление туалетной бумаги (без тавтологии в этом случае обойтись можно, но Инна Львовна так и говорила – «по бумагам») резко сократилось, радовалась. Отдыхающие даже ввели этикет – следующим жильцам оставляли рулон бумаги, чай в пакетиках и пачку кофе или сахара. Этот ритуал вошел в традицию, и следующие жильцы тоже оставляли что-нибудь из припасов. Кто-то – бутылку вина в холодильнике, кто-то фрукты. Оставшееся детское питание, соки, банки с пюре отдавали Гале, и та уже выставляла в номер, где ожидались дети. Всем было приятно. Никто из персонала не забирал себе оставшиеся чайные пакетики или конфеты. Светка так и вовсе навострилась выдавать гостям приветственную корзину – ничего особенного: яблоки, сливы или черешня. Отдыхающим нравилось. И они оставляли щедрые чаевые.
Помимо фена, отдыхающие требовали штопор. Галя уже три штопора за собственные деньги купила, но все равно на всех не хватало. Местный магазин быстро нашел выгоду. У всех покупателей спрашивали: «Открывать?» Продавцы наловчились открывать бутылки так, что не прольется, пока донесешь до номера, но и пробку можно легко вытащить. Даже женщине. Они просто виртуозно владели штопором. Пластиковые стаканчики шли бесплатно. Как и пакет, черный, чтобы было не видно, что несешь. Женщины покупали вино, просили открыть, клали бутылку в пляжную сумку и прикрывали пляжным полотенцем. Инна Львовна говорила, что отдыхающие совсем распоясались и страх потеряли. Женщины уже сидят на балконе и пьют вино. В одиночку!
На самом деле этот страх было не вытравить. Отчего-то рука сама тянулась прикрыть бутылку полотенцем. У молодых, конечно, этого не было, а если ближе к сорока – так обязательно.
Опять же – нет худа без добра. Многие дети впервые видели кусок хозяйственного мыла. Да еще и разрезанный пополам, в целях экономии. И с ужасом и восторгом следили за тем, как мама стирает белье в тазике. Этим самым странным, вонючим, коричневым мылом. Галина Васильевна целые мастер-классы устраивала. Если видела адекватную мамашу и девочку лет шести-семи, то приносила из закромов рифленую доску, на которой раньше стирали белье. И показывала девочке, как надо стирать. Восторгу было столько, что девочки забывали и про мультики, и про игрушки – стояли над тазиком и мутузили носок или футболку. Требовали еще что-нибудь постирать. Мамы смеялись и благодарили «тетю Галю».
– Дома ведь не заставишь за собой убирать, – удивлялись мамочки, – а здесь – пожалуйста.
Девочки постарше с удовольствием помогали «тете Гале» поливать цветы. И вообще с радостью соглашались на любое занятие. Например, складывать красиво салфетки в столовой у тети Вали – веером. Повариха к ужину доставала старые салфетки, из прошлой жизни, и показывала, как сделать конус, или лебедя, или конвертик. Лиза в свободные минуты любила вязать крючком, и всегда находилась какая-нибудь девчушка, которая сначала проходила мимо, а потом просила научить вязать цветочки. Лиза вязала детям игрушки – сов, рыбок, зайцев.
– Тетя Лиза, это лапка? Или ушко? А когда будет готово? – прыгали от нетерпения девочки.
– Это лапка, скоро будет. Вот ты свяжешь цветочек, а я как раз довяжу все лапки.
Галина тоже любила возиться с детьми. Она могла сшить платье для куклы, чепчик для медвежонка или ботиночки для собачки. Любимые игрушки с помощью «тети Гали» уезжали с собственным гардеробом. У Галины Васильевны была волшебная коробка со всякими нитками, пуговками, ленточками и бантиками. Девочки могли часами рыться в этой коробке и находить сокровища – кто пуговицу в форме балеринки, кто атласный цветок. Гале нравилось заниматься с девочками. Ильич шутил, что вместо Инны Львовны нужно Галю и Лизу нанимать на работу, чтобы мастер-классы устраивать. Галя улыбалась, ей был приятен комплимент.
– Это потому, что я терпеть все это не могу! – хохотала Светка.
Что было правдой. Все попытки Гали научить дочь хоть какому-то рукоделию потерпели крах. Лизины усилия научить Светку вязать хотя бы косичку тоже не увенчались успехом. Светка ненавидела шить, вязать, раскраивать. Зато она умело управлялась с топором. И ей нравилось красить, залатывать швы, покрывать лаком все, что можно. Ей нравились дерево и старая мебель. Любую деревяшку, по которой помойка плачет, Светка могла превратить в новый стул или консоль в коридор. Старый стол она терпеливо покрывала лаком слой за слоем, пока тот не начинал сверкать как новый. И ей не надоедало. Она ходила обляпанная лаком, краской, а над наждачной бумагой тряслась как над сокровищем. Ильич подарил ей на день рождения ручную пилу – счастью Светки не было предела.
Галя шла по коридору в свою подвальную комнату. Дверь в номер Ильича была приоткрыта. Она хотела пройти мимо – сил не было никаких, умоталась за день, но все-таки заглянула.
Ильич стоял у окна и дергал занавеску – то туда, то сюда.
– Ты чего? – тихо спросила Галя.
– Не сплю совсем. Софит прямо в лицо шарашит.
– Давай я.
Галя подошла, аккуратно сдвинула занавеску – кольца зацепились за карниз, – поддернула тюль, сдвинула еще одну половину налево, и софит резко погас. В комнате стало темно. Хоть глаз выколи.
– Заварить тебе чаю? – предложила Галя.
– Да, если можешь. И траву свою туда добавь, пожалуйста, – попросил Ильич.
– Опять не спишь?
– Не сплю.
– Так чего раньше не сказал?
Ильич махнул рукой.
Она включила чайник, сходила к себе в комнату, вернулась с травами. Что-то сыпала, перемешивала.
– Ты из-за Вероники?
– Из-за всего. Не знаю.
– Ну перестань. И не такое переживали. Хуже-то не будет.
– Не будет, – эхом откликнулся Ильич. – Инна Львовна опять доносы строчит, один за другим, ты знаешь?
– Тебе кто сказал?
– Вань-Ваня утром на пляже встретил.
– И что она на этот раз придумала?
– Номерной фонд используем в личных целях.
– А про Лизин мангал?
– Нет, ничего.
– Ну и ладно.
Ильич отхлебнул чай.
– Вероника написала. Пятнадцатого точно будет.
– Она каждый год точно будет.
– Пятнадцатое послезавтра.
– Славику сказал?
– Нет.
– Инна Львовна будет рада. У нее вдохновение проснется, – хохотнула Галя, но Ильич даже не улыбнулся. – Бывало хуже, намного. Пережили. И этот сезон переживем.
– Переживем.
Галина Васильевна тихо ушла. Ильич продолжал пить чай. Он не сказал Гале, даже ей не сказал, что его мучило на самом деле. Выжигало изнутри. И заставляло вернуться в прошлое. Их пансионат хотят выкупить. Ну, вроде как выкупить. Могут и отобрать. И надо соглашаться, пока по-хорошему. А как бывает по-плохому, он прекрасно знает. Закроют в один день, если депутату какому-нибудь в голову взбредет тут виллу построить. Официально объявят, что закрывают на реконструкцию, а там все знают, сколько реконструкции длятся и кто в итоге владельцем оказывается. Вчера приезжал человек – маленький такой, хлипенький, с чемоданчиком. Его Вадик привез. От него Ильич все и узнал – тот передал, так сказать, по старой дружбе.