– Давай продадим эту квартиру и в город уедем, – предложил он Гале.
– Нет. Славику там хуже будет. Ему морской воздух полезен. Ты сам знаешь. Живи там, работай, а мы здесь как-нибудь. Может, еще все и изменится.
– Ничего не изменится. Уже ничего. Давай разведемся.
– Зачем?
– Чтобы ты чувствовала себя свободной.
Галя пожала плечами. Они развелись так же быстро, как поженились. Галя, разглядывая печать в паспорте, думала, неужели Виктор так ничего и не понял? Не понял того, что она никогда не будет свободной. Как и он.
Сколько прошло времени – год, два. Да нет, больше. Галя опять оказалась права. Все изменилось. Сменилась власть, пришли новые люди, а бывшие… Кто знает, куда деваются бывшие начальники?
Виктор иногда заходил к Эдуарду – выпить, посидеть. Эдик стал вроде как близким другом. Они никогда не вспоминали прошлое. Часто Эдик даже не отрывался от работы, а Виктор смотрел, как тот лепит, месит, вытирает руки тряпкой. Эдик стал местной знаменитостью. Гипсовые русалки на дачах чиновников и скульптуры садовых гномов сослужили ему хорошую службу. Эдик стал не только членом Союза художников, но и представителем власти, так сказать. Если речь шла о культуре, к ответу призывали Эдуарда. Он прекрасно выглядел – подтянутый, непьющий, спокойный. Он хорошо говорил, умел произвести впечатление. В нем чувствовалась харизма. Оказался прирожденным политиком. Эдуард возглавил комитет по культуре или что-то в этом роде. И в его ведении оказался Дом творчества, забытый, не поделенный, чудом уцелевший.
– Пойдешь туда работать? – спросил Эдик Виктора, не отрываясь от работы.
– Меня не возьмут, ты же знаешь.
– Я возьму. Директором.
– А Галя?
– Галю я уже нанял. Она будет главным администратором. Уже набирает людей.
Так Виктор вернулся в поселок. И стал директором Дома творчества. Он сменил не только статус, но и имя – его вдруг все стали называть Ильичом.
Надо сказать Гале, что появился этот Борис Михайлович, который требует подписать бумаги. И про объявившуюся вдруг Веронику сказать. Или не говорить? Хоть бы дали этот сезон доработать, а там видно будет. Светку надо в город отправить учиться.
Ильич очнулся. Он сидел за столом. Ритка смеялась, что-то рассказывала про гастроли. Что хватит, эти гастроли – последние. Наскакалась. Да и Алису пора на пенсию отправить.
– Светка, давай я тебя с собой заберу. Поехали. Тебе в столице надо учиться, – говорила Ритка. – Жить со мной будешь. У меня квартира двухкомнатная. Ну что я, тебя не прокормлю? Галь, ну хоть ты ей скажи.
– Хорошо, теть Рит, приеду, – легко согласилась Светка.
– Только в цирковое тебе поздно, – ахнула Ритка.
– Я в Строгановку хочу. Дядя Эдик меня учил. Попробую поступить.
Галя застыла с открытым ртом.
– Ну и ладненько! – обрадовалась Ритка.
Ильич подумал, что надо потянуть время с этим Борисом Михайловичем. До того как Светка уедет. Тогда он сможет и Галю отправить. Не станут же они закрывать Дом творчества в разгар сезона. А отдыхающие? Выставят их из номеров? Нет, скандалы им не нужны. Им по-тихому все надо сделать. Значит, время у него есть. А Веронике надо позвонить и сказать, чтобы не приезжала. Вот прямо завтра с утра и позвонит. Или поехать к Эдику, расспросить про этого Бориса Михайловича? Откуда он взялся, ради какой шишки старается? Эдик-то наверняка в курсе. Или вообще под дурачка сыграть? Он ведь кто? Наемный работник. Никто, значит.
Ритка долго целовалась на прощание и обнималась. Галя улыбалась.
– Все, Светка, пакуй шмотки! – кричала Ритка.
Утром следующего дня Ильич проснулся от криков. Он уснул, впервые за долгое время, и, видимо, проспал. Крики доносились с террасы. Он слышал голоса Гали, Федора. Славика не было. Ильич выскочил во двор и замер на месте. Горел один из кипарисов. Галя звонила по мобильному. Федор поливал из огнетушителя. Тетя Валя стояла с ведром воды. Все замерли, как в немой сцене – смотрели на горящий факелом кипарис. Отовсюду бежали люди. Но зайти за ворота никто не решался. Наконец слепой дядя Петя размотал шланг и медленно, не спеша, открыл кран. Из шланга ударила струя воды.
– Славик! Славик! – позвал Ильич.
Мальчик стоял поодаль и из детской леечки поливал ноги Кати-дурочки. Она была спокойна и с улыбкой смотрела на дерево.
– Папа, мы потушили пожар! – обрадовался ничуть не испуганный Славик. – Мы пожарники!
– Что тут случилось? – спросил в пустоту Ильич. Он думал, что его вопрос никто не услышит.
– Виктор Ильич, не волнуйтесь, – сказала Катя-дурочка. – Галина Васильевна посадит на этом месте другое дерево. Может, олеандр? Галина Васильевна, как вам нравятся олеандры? Или, может, пальму? Почему бы и нет? Мне кажется, пальма была бы тут уместна. Впрочем, неважно. Виктор Ильич, не беспокойтесь. Мне этот кипарис порядком надоел. Да и не нравился он мне никогда. Попросите дядю Петю выкорчевать корни. Они мне мешают. Уже давно. Я тут вышла на свою террасу и просто ужаснулась – эти корни свисают мне прямо на голову! Я вам не говорила?
– Нет, не говорили, – выдавил из себя Ильич.
– Я понимаю, что кипарисы могут представлять ценность, и Инна Львовна может быть возмущена. Но вы все на меня валите. Смело валите! Скажите ей, что я во всем виновата!
– Так это вы подожгли кипарис? – уточнил Ильич, у которого начинало стучать в висках.
– Ну конечно, я. Кто же еще? Вам же Славик объяснил – мы играли в пожарников.
– Да, папа, мы пожарники! – подтвердил Славик.
– Катя, с вами-то все в порядке? Вы не пострадали?
– Нет, уверяю вас, сейчас все просто прекрасно.
Весь день Федор с дядей Петей под руководством Галины Васильевны выкорчевывали кипарис. И, как ни странно, терраса стала казаться больше и светлее. Тетя Валя вынесла во двор еду, напитки и накрыла на стол.
– Слушайте, а мне нравится! – объявила она.
– Мне тоже, – поддержала Галя. – Вить, а давай тут детскую площадку оборудуем? Горку поставим, качели, карусели?
– А мои экскурсии? Как же экскурсии? – всполошилась Инна Львовна.
– Так вам же лучше будет – мы вон туда, подальше, лавочки поставим, как в театре, в ряд, вы будете экскурсию проводить, а дети в это время на качелях покачаются. И вам не будут мешать.
– Да, в этом предложении есть рациональное зерно, – согласилась Инна Львовна.
– Только я никак не пойму, чё на Катьку-то нашло? – ахала тетя Валя. – Чё она вдруг дерево подпалила?
– Сказала, что оно ей стало мешать, – ответил Ильич.
Тут за воротами появился новый гость – Эдуард. Тетя Валя подскочила и начала метать на стол закуски, как будто у нее на кухне лежала скатерть-самобранка.
– Эдик! А у меня курочка на гриле! И салатик! А хочешь, я тебе морковку с яблочком потру? – запричитала тетя Валя. – А у нас тут вон что случилось.
Федор притащил вина. Появился Вань-Вань. Пришла Катя в красивом пляжном платье. Сейчас она выглядела много моложе своих лет. И вдруг всем показалась удивительной красавицей. Все сидели, разговаривали, обсуждали, как жить дальше, без кипариса.
– Ильич, ну вы даете! – сказал тихо Эдик.
– Ну да, сам не ожидал. Но это же Катя… наверное, обострение…
– У кого обострение? – не понял Эдик.
– У Кати, – Ильич кивком указал на виновницу пожара.
– Так это она? То-то она мне сразу понравилась.
– Не понял.
Эдуард рассказывал, давясь от смеха. Сегодня утром Борис Михайлович, доверенное лицо будущего мэра, приехал по душу Ильича. Но первой, на кого наткнулся, была Катя. Она вежливо уточнила, по каким таким делам приехал Борис Михайлович, а тот возьми и скажи, что Дом творчества скоро закроют. Будущий мэр решил сделать дом своей ближней дачей.
– Как интересно! – вежливо сказала Катя.
Борис Михайлович стал расспрашивать, кто живет внизу, кому принадлежит столь уникальный спуск к морю, а Катя тем временем суетилась во дворе. Посланец мэра даже не понял, что происходит, – Катя двигалась красиво и спокойно. Она достала канистру с бензином, которую дядя Петя хранил на всякий пожарный, это уже смешно звучит, перелила бензин в лейку и начала поливать кипарис. Пока Борис Михайлович выяснял, сколько квадратных метров в том доме, что внизу, какова площадь сада, Катя вылила весь бензин на кипарис, достала сигарету. Посланец вежливо преподнес зажигалку даме. Было ветрено, дама положила свои руки на ладони Бориса Михайловича, забрала зажигалку и неудачно щелкнула… Дерево вспыхнуло факелом.
– Если вы еще хоть раз сюда приедете, – спокойно сказала Катя, прикуривая наконец сигарету, – я подожгу дом. Вместе с будущим мэром. Разве вы не знаете, что я сумасшедшая? Странно, все знают. Я ведь даже лежала в психиатрической больнице. И я владелица дома, который внизу. Ой, вы знаете, я даже вас могу поджечь. Случайно.
Катя плеснула на Бориса Михайловича остатки бензина из лейки. Тот заорал как резаный и кинулся за ворота.
– Нет, я всего ожидал. Думал, сам с ними разберусь, но чтобы так… это я тебе скажу – высший пилотаж, – хохотал Эдик и с интересом смотрел на Катю.
– А что будущий мэр? – спросил Ильич.
– Обещал отреставрировать ворота Дома творчества. Мне заказал, кстати. И собирается построить новую детскую площадку.
– Значит, все хорошо? – уточнил Ильич.
– Ну, пока да. На следующий сезон точно. А там не знаю… – хмыкнул Эдуард.
– Эдик, а мангал? Куда мангал? – вдруг вспомнила тетя Валя.
– Эдик, надо рамы менять. И кондиционеры поставить! – поддакнула Галя.
– Мне бы шланг новый, – подал голос дядя Петя.
– И библиотеку! Надо непременно библиотеку! – закричала заполошно уже пьяненькая Инна Львовна. – Детскую!
Вероника, кстати, так и не приехала. Сезон получился удачным. Зимой сыграли свадьбу – Эдик женился на Кате-дурочке. Светка поступила в Строгановку и перекрасила всю мебель в доме Ритки. Вань-Вань подарил Инне Львовне котенка, трехцветного. Тетя Валя поставила в столовой кондиционер.
Да, такой конец был бы идеальным для закрытия сезона и курортного романа. Но все сложилось не так. А так, как бывает в жизни. Эдик вдруг стал неугоден новой власти и был снят со всех должностей. Он запил. Но не из-за этого. Он действительно женился на Кате, и они прожили одну счастливую зиму и одну счастливую весну. В начале сезона Катя утонул