Мальчик заговорил снова - казалось, он стоит на месте Маппо. - О чем ты грезила, Баделле?
- В конце мы забираем язык. В конце мы бросаем их позади. - Она нахмурилась на стоявшего рядом мальчика. - Выбрось это. Мне не нравится.
Мальчик качал головой.
- О чем ты грезила, Баделле?
Взгляд девушки вернулся на лицо Маппо. - Я видела тигра. Видел огра. Видела мужчин и женщин. Потом пришла ведьма и забрала у них детей. Ни один не попытался ей помешать.
- Не так было, - прошептал Маппо. Хотя было именно так.
- Потом один поскакал следом - он был немного старше тебя, Рутт. Кажется. Трудно было разглядеть. Словно он призрак. Достаточно юный, чтобы слушать голос совести.
- НЕ ТАК БЫЛО!
- И всё? - спросил Рутт.
- Нет, - ответила она. - Но он услышал достаточно.
Маппо закричал, отвернулся и захромал прочь. Бросил взгляд назад: ее глаза следили за каждым шагом. В черепе звенел голос: - Огр, я не могу спасти тебя и ты не можешь спасти его. Не от себя самого. Он - твоя Хельд, но каждый ребенок просыпается. В нашем мире просыпается каждый ребенок, и этого ты боишься сильнее всего. Погляди на Рутта. У него на руках Хельд. И ты идешь искать Хельд, чтобы вновь занять руки. Погляди на Рутта. Он в ужасе: Хельд может проснуться. Он как ты. А теперь послушай стихи. Они для тебя.
Выбрать велела
Кого же спасать
Ты выбрал, конечно
Спасти одного
Отдать остальных
Нелегкий был выбор
Но ты его сделал
И каждый день делаешь
Делаешь снова
Вседневная правда
Из тех, кто оставлен
Кто-то умрет
И новая правда
Откроется миру
Их не сосчитаешь
Но стоит уйти
Останется память
Пусть быстро бежишь
Пусть бежишь далеко
Останется память.
Маппо бегом покинул площадь. Унося ее голос:- В Икариасе остается память. В Икариасе ждет могила всего тобой позабытого. В могиле - память. В могиле ты можешь найти истину. Решил спасти его, Огр? Решил привести в этот город? Открыв свою могилу, что он найдет?
А что бы нашел любой из нас?
Готов ли ты нарисовать карту, Огр, со всеми мертвыми детьми, за спиной тобою оставленными? Видишь ли, мой сон нельзя пересказывать Рутту, ведь я его люблю. Мне снилась могила, Огр, заполненная мертвыми детьми.
Похоже, все мы строители монументов".
Маппо бежал, крича. Бежал и бежал, оставляя кровавый след, оставляя повсюду плененные отражения. Навеки скованные.
- Потому что память остается.
- Устаешь ли ты, Сетч, от мрака и рока?
Сечул Лат искоса глянул на Эрастраса. - Устану, в тот же миг, когда ты утомишься от вида крови на руках.
Эрастрас оскалился: - А если твоя задача - всегда напоминать мне о ней?
- Честно говоря, не знаю. Полагаю, можно вырвать себе глаза и восхвалить обретенную слепоту...
- Насмехаешься над моей раной?
- Нет. Извини. Я вспомнил поэта, вдруг заявившего, что видел слишком многое.
Килмандарос спросила сзади: - И его увечье изменило мир?
- Необратимо, мама.
- Как же?
- Глаза могут быть прочными, словно доспехи. Их можно закалить, чтобы ничего не видели. Была бы сильна воля. Ты повидала такие глаза, мама - и ты, Эрастрас. Они спокойно лежат в глазницах, словно каменные шары. Они способны засвидетельствовать любую крайнюю жестокость. Ничего внутрь, ничего наружу. Ну, тот поэт удалил такие камни. Навеки сорвал завесу. И тогда то, что было внутри, вылилось наружу.
- Но раз он был слепым, ничто извне не могло найти путь внутрь.
- Да, мама. Но было слишком поздно. Как и должно было быть, если хорошенько подумать.
- Итак, вылилось наружу, - вмешался Эрастрас. - И что?
- Догадываюсь я, что мир изменился.
- Не к лучшему, - буркнула Килмандарос.
- Во мне нет жгучей нужды исцелять беды мира, - сказал Сечул Лат. - Этого или любого иного.
- Но ты критикуешь...
- Если честное наблюдение приводит к критическим выводам, ты отвергнешь честность или сам акт наблюдения?
- Почему бы не всё сразу?
- Действительно. Видит Бездна, так будет легче.
- Тогда чего суетиться?
- Эрастрас, передо мной два варианта. Рыдать по причине или рыдать без причины. В последнем случае вы увидите безумие.
- А первый случай отличается? - спросила Килмандарос.
- Да. Какая-то часть меня верит, что если плакать достаточно долго, можно выплакать себя. И тогда в прахе последствий может родиться нечто иное.
- Например? - потребовал Эрастрас.
Сечул Лат пожал плечами: - Надежда.
- Видишь дыру в моей голове, Костяшки? Я тоже рыдаю, но рыдаю кровью.
- Друг мой, наконец ты становишься истинным богом всех живых миров. Встань же, наконец, на вершине творения, и мы воздвигнем тебе статуи, славя святую рану, символ бесконечных страданий жизни.
- Я такое приму - если текущая по лицу кровь перестанет быть моей собственной.
Килмандарос хмыкнула: - Не сомневаюсь, твои поклонники будут рады истечь кровью ради тебя, Эрастрас. Пока Бездна не проглотит нас всех.
- И жажда моя сравняется с их щедростью.
- Когда...
Но рука Килмандарос внезапно ухватилась за плечо Сечула, развернув его. - Друзья, -пророкотала она, - время.
Они повернулись назад.
От гребня холмов шла простершаяся на запад равнина, усеянная камнями и клочьями жилистой травы - насколько они могли видеть. Но освещенный утренними лучами пейзаж начал меняться. Почва стала светлой - широкое изогнутое пятно потеряло все краски. От серого к белому, пока вся равнина не начала казаться скопищем костей и пепла. Вдалеке - в самой середине порченого пятна - земля начала подниматься.
- Просыпается, - произнесла Килмандарос.
- И теперь, - шепнул Эрастрас, сверкая глазом, - мы поговорим о драконах.
Холм поднялся на ровном месте, закрыв горизонт - целая гора...
... и взорвался на глазах, взметая землю и камни.
Громадные трещины покрывали дно низины. Холмы под ногами задрожали, Старшие Боги пошатнулись.
Когда колонна пыли и пепла взлетела ввысь, когда подобное грибу облако закрыло половину неба - их достиг, наконец, и звук, плотный как движущаяся стена, рождающий мучительную боль в черепах. Сечула и Эрастраса вбило в землю. Даже Килмандарос упала - Сечул, кувыркаясь, смотрел на нее, видел, что рот раскрыт, но не мог различить страшного вопля за воем ветра, за грохотом взрыва.
Изогнувшись, он поглядел на огромное клубящееся облако. "Корабас. Ты вернулась в мир".
В смерче начали формироваться отдельные вихри пыли, грязи и дыма. Он видел, что они колышутся, словно разгоняемые потоками воздуха из незримого центра. Он наморщил лоб..."Ее крылья? Всё это сделали крылья? Кровь Старших!"
Когда замолк гром, Сечул услышал Эрастраса. Тот хохотал.
- Мама?
Килмандарос встала на ноги. Поглядела на сына. - Корабас Отас'тарал ирас'Элайнт. Отатарал, Сечул, это не вещь - это титул. - Она развернулась к Эрастрасу. - Странник! Знаешь его значение?
Смех одноглазого Бога медленно затих. Он отвернулся, пробурчав: - Какое мне дело до древних титулов?
- Мама?
Она поглядела на ужасающую порчу неба и земли, что осталась на западе. - Отас"тарал. В каждой буре есть глаз, место... тишины. "Отас'тарал" значит "Глаз Отрицания". И ныне мы породили в мире БУРЮ.
Сечул Лат снова сел, спрятал лицо в покрытых пылью ладонях. "Устаю ли я? Да. Устаю. Смотрите, что мы выпустили. Смотрите, что мы начали".
Эрастрас подошел ближе и упал на колени; Сечул вгляделся в измученное лицо, увидев разом и маниакальную радость, и ломкий ужас. Странник выдавил жуткую улыбку: - Видишь, Сетч? Им придется ее остановить! У них нет выбора!
"Да, пожалуйста. Остановите ее".
- Начинает двигаться, - провозгласила Килмандарос.
Сечул оттолкнул Эрастраса и сел. Однако в небе не было ничего, кроме дыма, пыли и пепла - бледная завеса заслонила две трети неба, а оставшаяся треть казалась больной, как бы бегущей вдаль. Быстро сгущался неестественный сумрак. - Где? - спросил он.
Мать указала: - Следи за почвой. Пока что только это мы и можем.
Сечул Лат встал.
- Вот, - вскрикнула она.
Широкая прогалина отбеленной смерти протянулась далеко. - Северо-восток, - шепнул он, следя, как медленная порча пробивает путь по земле. - То, что лежит внизу...
- Где она пролетает, - пояснила Килмандарос, - никогда не будет жизни. Недвижность материи станет абсолютной. Она Глаз Отрицания, центр бури, где все должно умереть.
- Мама, мы зашли слишком далеко. В этот раз...
- Слишком поздно! - взвизгнул Эрастрас. - Она сердце волшебства! Без Глаза Отрицания не будет магии!
- Что?
Но Килмандарос покачала головой: - Не так просто.
- Почему же? - спросил Сечул.
- Теперь, когда она свободна, Элайнты должны ее убить. Выбора у них нет. Их сила в магии, и Корабас будет убивать все, на чем основана магия. Раз она неуязвима к волшебству, будут когти против когтей, клыки против клыков. Потребуются все Элайнты, каждая буря, пока не проснется Тиам. Что до К'рула, гм... он более не сможет отвергать призывы Эрастраса - именно он впервые обуздал хаос драконов.
- ОНИ ДОЛЖНЫ ЕЕ УБИТЬ! - завопил Эрастрас. Сочащаяся из глаза кровь покрылась слоем пыли.
Килмандарос хмыкнула без всякого сочувствия: - Если они действительно ее убьют, Эрастрас, буря умрет. - Она стояла к нему лицом. - Но ты знал или, по крайней мере, догадывался об истине. Ты ищешь гибели всякого колдовства, связанного законами контроля. Ты желаешь создать мир, в котором смертные не смогут снова тебе повредить. Королевство, где будут лить кровь во имя наше, но мы не сможем вмешиваться, даже если захотим. Ты жаждешь поклонения, Эрастрас, но не желаешь ничего давать взамен. Правильная догадка?