го я вижу рядом? Тебя, малазанина.
Скрипач промолчал. Он слышал разговоры на склонах - голоса восхищения, но и немало ругательств.
- Вы не такие, как все. Почему? Желаю понять, малазанин. Почему так?
- Не знаю.
- И теперь вы будете драться в мою защиту.
- Мы не можем сломать цепи. Тут она ошиблась.
- Не важно, малазанин. Если я останусь лежать здесь до конца дней, вы все равно станете сражаться, защищая меня.
Скрипач кивнул.
- Хотел бы я понять.
- Как и я, - сказал Скрипач, морщась. - Но, может быть, в этой схватке ты... ну, не знаю... поймешь нас получше.
- Ты готов умереть за меня, чуждого бога.
- Боги могут жить вечно и делать реальностью все свои желания. Мы - нет. У них есть власть исцелять, уничтожать, даже воскрешать себя самих. У нас - нет. Повелитель, для нас все боги чужды.
Скованный вздохнул. - Что же, я буду слушать, как вы деретесь. Искать секрет. Я буду слушать.
Внезапно так устав, что задрожали ноги, Скрипач с трудом отвернулся от скованного. - Уже недолго, Повелитель, - сказал он и ушел.
Еж поджидал, сидя на одном из накренившихся камней. - Возьми Худ всех нас, - бросил он, увидев Скрипача. - Они сделали - союзники - они сделали то, чего она хотела.
- Да-а. И сколько людей погибло ради треклятого сердца?
Склонив голову набок, Еж стащил рваную ушанку. - Довольно поздно для сожалений, Скрип.
- Это Келланвед - всё это... Он и Танцор. Они использовали Тавору Паран с самого начала. Использовали всех нас, Еж.
- Так и делают боги, точно. Тебе не нравится? Чудно. Слушай меня. Иногда то, чего они желают - то, чего хотят от нас - вполне хорошо. То есть это правильное дело. Иногда это делает нас лучше.
- Ты честно веришь?
- А став лучшими людьми, мы делаем лучших богов.
Скрипач отвел глаза. - Значит, бесполезно. Можно набить бога всеми своими добродетелями, но мы лучше не станем, верно? Потому что добродетелями мы мало интересуемся.
- Почти всегда, но не всегда. Возможно, в худшие времена мы можем поглядеть на бога, сделанного из того, что в нас есть лучшего. Не злобного, не мстительного, не наглого бога. Не самолюбивого, не жадного. Просто ясноглазого, не имеющего времени на нашу чепуху. Бога, который даст пощечину, видя наше дерьмо.
Скрипач скользнул по стеле на землю. Склонился, закрыл глаза, закрыл руками лицо. - Вечный оптимист.
- Когда умираешь, все иное кажется прелестным.
Скрипач фыркнул.
- Слушай, Скрип. Они сумели. Теперь наш черед. Наш и Таворы. Кто мог подумать, что мы зайдем так далеко?
- Два имени на ум приходят.
- А разве их империя не требовала от нас лучшего, Скрип? Всегда?
- Чушь. Она была такая же развращенная и самолюбивая, как другие. Завоевала половину гребаного мира.
- Не совсем. Мир гораздо больше.
Скрипач вздохнул, отнял руку от лица и махнул на Ежа: - А ты не отдохнешь?
Тот встал. - Не хочешь, чтобы тебе помешали себя жалеть?
- Себя? - Скрипач поднял голову, но поглядел не на Ежа, а вниз, на солдат, что отчаянно желали заснуть.
- Мы еще не кончили. Планируешь с ними говорить? Прежде чем начнется?
- Нет.
- Почему?
- Потому что это их время, до самого конца. Пусть сами и говорят, Еж. Лично я начинаю слушать. Как бог, что за спиной.
- И что ты намерен услышать?
- Без понятия.
- Отличная куча, - сказал Еж. - Можно защищать.
Он ушел. Снова сомкнул глаза, Скрипач вслушивался в шелест подошв. Пока он не затих. "Цепи. Дом Цепей. Мы, смертные, все о нем знаем. Мы в нем живем".
Тишина увидела возвышенность, на которой его оставила, увидела и темное пятно у вершины. Цепи предков еще его держат. Далекая смерть касалась кожи холодными пальцами - Почтенной больше нет. Старательный ушел. Они упустили сердце Падшего Бога.
Если здание так потрепано и повреждено, что ремонт невозможен, следует его разрушить. Все просто. Враги могут сейчас торжествовать на высотах Великого Шпиля, и свежий ветер овевает их со стороны моря. Могут верить, что победили, что Форкрул Ассейлы более не способны сжать тяжелый кулак неумолимого возмездия - ударить по их злобным душам, сокрушить завистливую гордыню. Могут воображать, что свободны определять грядущее, пожирать мир дерево за деревом, зверя за зверем, опустошать океаны и небеса от жизни.
И если победа окрашена кровью, что же - для них это знакомый вкус, они от него не отвыкли и, похоже, никогда не отвыкнут.
Но у природы есть свое оружие справедливости. Оружие, ударяющее, даже если никто его не держит. Ни бог, ни руководящая рука не нужны силам слепого разрушения. Все, что им нужно - свобода.
Пришло время Хищника жизней.
"Глядите в море, глупцы. Вставайте лицом к восходящему солнцу, воображая новый день.
Вы не видите, что грядет из западной тьмы. Губитель пробужден. Вас ждет истребление".
Невинность и невежество. Он так долго сражался с ними. Каждый раз, глядя в лицо Икария, Маппо вспоминал войну, идущую в собственном разуме. Мудрецы много рассуждают об этих двух состояниях. Но они не понимают ведомой Треллем битвы. Он защищал невинность, делая невежество оружием и щитом. Веря, что невинность ценна, благодетельна, чиста.
"Пока он остается... не ведающим.
Знание - враг. Знание всегда было врагом".
Он с трудом брел по мрачной, полной теней дороге, и солнце не могло ему помочь. Он поглядел на юго-восток и увидел какой-то силуэт.
В душе раздался холодный шепот.
"Он близко. Чую... так близко..." Он заставил себя двигаться быстрее - тот чужак, то, как он шагает, как блестит блеклой полированной костью в зловещем свете... он понял. Он узнал.
Издав слабый стон, он пустился бегом.
Она обернулась на неровный шум шагов и увидела его. Кожа цвета мореного дерева, темное лицо зверовидно по природе, к тому же искажено страданиями. Существо было иссохшим, оно горбилось под весом тяжелого мешка, одежда почти сгнила. Привидение, полное жалкого пафоса.
Тишина стояла и ждала.
Когда же он заметил тело Губителя - когда издал слабый, какой-то звериный звук, покачнулся, меняя направление, шагая к Икарию - Тишина встала на пути. - Поздно, Трелль. Он мой.
Одержимые глаза уставились на нее; Трелль замер в нескольких шагах. Она видела, что ему плохо после бега: грудь тяжело вздымается, спина согнута, ноги дрожат. И тут он сгорбился еще сильнее, стащил мешок с плеча. Руки дернулись, масса мелких предметов выпала наружу - осколки разбитого горшка. Трелль смотрел на них с каким-то ужасом. - Мы починим, - пробубнил он, с явным трудом отрывая взор от черепков. Сверкнул глазами на Тишину: - Не позволю, Ассейла.
- Не глупи.
Он вытащил тяжелую палицу, пошатнулся.
- Я убью тебя, если будешь стоять на пути, - бросила она. - Понимаю, Трелль. Ты его последний защитник - но ты его потерял. Как все до тебя - а таких было много. Все они теряли его и умирали.
Но никто не понимал. Безымянных не интересовал Икарий. Каждый раз настоящей угрозой был тот, кого они выбирали. Вождь, угрожавший их тайным союзам. Бунтарь потрясающего потенциала. Каждый раз - всего лишь ради жалкой, временной политической необходимости - они убирали подальше нарушителя спокойствия, давали ему или ей невыполнимую задачу, оковы на всю жизнь.
Ты лишь последний, Трелль. Тебя сделали... безвредным.
Он тряс головой. - Икарий....
- Икарий Хищник жизней был и всегда останется неконтролируемым, обреченным пробуждаться снова и снова посреди учиненного им разрушения. Его не остановить, не спасти. - Она шагнула. - Итак, дай мне освободить его.
- Нет. - Рука с палицей поднялась. - Сначала я умру.
Она вздохнула: - Трелль, ты давно умер.
Он атаковал с ревом.
Тишина избежала неуклюжего замаха, подпрыгнув ближе. Выбросила руку. Удар по плечу выбил сустав, сорвал мышцы. Трелля развернуло. Она вогнала ему локоть в лицо, разбив нос. Пнула по лодыжке, сломав кости.
Палица стукнула по земле.
Даже падая, он пытался схватить ее левой рукой. Тишина поймала запястье, вывернула, ломая кости. Резко подтащила к себе. Вонзила пальцы под ребра, проникая все глубже. И оттолкнула, оставив в руке кусок окровавленного легкого.
Пинок повалил его на спину.
Тишина наклонилась, обеими руками хватаясь за горло.
Маппо смотрел вверх. "Ложь. Я был никем. Я просаживал жизнь. Они дали мне цель... то, что нужно всем. Цель в жизни". Она отняла дыхание, грудь пылала огнем. Тело было сломано. Ему приходил конец.
"Икарий! Она что-то тебе сделала. Она тебе повредила".
Тьма смыкалась. "Я пытался. Но... слишком слаб... слишком порочен.
Они все тебе вредили.
Я был никем. Трелль, юнец из умирающего народа. Никто.
Друг... Прости".
Она раздавила трахею. Сломала все кости шеи. Пальцы пронизали вялую провисшую кожу - кожу, казавшуюся скорее оленьей шкурой. Кровь текла ручьем.
Мертвые глаза смотрели с потемневшего лица, на котором застыло выражение крайнего горя. Но ей было все равно. Еще один воин, обреченный пасть. Мир такими полон. Идут в горнило, стуча мечами о щиты. Но недолго.
"Он мой. Теперь я его пробужу - освобожу, чтобы убить мир".
Звук слева, голос: - Нехорошо.
Она изогнулась, чтобы отскочить, но нечто массивное ударило в висок с такой силой, что оторвало от земли. Тишина полетела.
Упав на правое плечо. Перекатилась, вскочила. Лицо - нет, вся голова - перекошена, искривлена.
Второй удар угодил в правое бедро. Осколки тазовых костей вырвались из-под кожи. Она сложилась вдвое, снова коснувшись головой земли. Попыталась встать на колени, глядя сохранившимся глазом - увидела перед собой Тоблакая...