Дойдя до средины, Петя остановился перевести дух, вглядываясь в звездное небо над головой, в отражавшиеся в реке огни берегов, в «Старый мост» – напротив. Он любовался окнами домов – этими особенными флорентийскими окнами. Почти все они глядели сквозь нарисованные темные (похожие на синяки) наличники, как глаза, напряженно смотрящие из глубин веков.
Внизу, ласкаясь к опорам, чуть слышно звенела волна. Пете было сейчас хорошо. Он стоял бы так вечно в этой теплой ночи среди удивительной городской красоты. До него дошла, вдруг, тоска, терзавшая выдающихся эмигрантов Флоренции. Эта похожая на отчаяние растворенная в крови любовь являлась существенной частью их одаренности. Память о подобных ночах могла служить утешением, и пристанищем истерзанным душам. Андрей Тарковский как-то сказал: «Флоренция – это город, возвращающий надежду».
Сквозь тихое пение струй Петя услышал звуки похожие на человеческие голоса. Он оглянулся – на мосту было пусто. Зато под мостом в отблеске огней он заметил юношу и девушку, поджав ноги, они сидевших на мощной опоре. Галкин невольно хмыкнул – молодые люди подняли глаза – прекрасные глаза далекого Востока. «Откуда только, люди ни приезжают, – подумал Петр, – чтобы испытать волшебство флорентийской ночи».
Так как звонка от Джованни все еще не было, в гостиницу он направился не напрямую, по набережной, а через «дебри» средневековых кварталов. После моста он прошел несколькими сравнительно широкими магазинными улицами, миновал что-то похожее на высокую триумфальную арку. Окна домов по-прежнему смотрели из прошлого с особым флорентийским прищуром. Пройдя еще пару-тройку узких почти «безглазых» улочек, он снова вышел на площадь Синьории. Потом долго брел неширокой и сравнительно длинной улицей, название которой он перевел, как «Греческая окраина», и, наконец, пришел на довольно просторную площадь, окруженную невысокими зданиями. Горизонт раздвинулся. Вставала божественная флорентийская луна, когда-то околдовавшая его тезку – Чайковского. Здесь была написана музыка к «Пиковой даме».
Если сначала Петр медленно пересекал центр города с севера на юг, то теперь – прошел с запада на восток, проделав маршрут, по форме напоминающий крест, и оказался на площади Святого Креста, рядом с церковью того же названия.
Фасад церкви венчает рельефное изображение шестиконечной звезды Давида, как символа утренней звезды, возвестившей о рождении Иисуса Христа и символа самого Иисуса, как представителя рода Давидова: Ветхий Завет еще никто не отменял.
С северной стороны у фасада церкви Святого Креста стоит беломраморный памятник Данте Алигьери, по масштабам равный памятнику Пушкина в Москве. Это, увенчанное лаврами и не лишенное манерности скульптурное изображение, с несколько вытянутым ликом, появилось уже в девятнадцатом веке и призвано подчеркивать трагический образ поэта.
Говорят, что Стендаль, увидев красоту церкви Святого Креста, испытал легкое помешательство. Психиатры так и назвали это состояние «синдромом Стендаля». Считается, что сегодня этому состоянию больше всего подвержены чувствительные к прекрасному японские туристы.
Если в церкви Святого Лоренцо захоронены члены семейства Медичи, то здесь, в церкви Святого Креста, покоятся такие сыны Флоренции как Микеланджело Буонарроти, Никола Макиавелли, Галилео Галилей. В знак любви к великому земляку флорентинцы соорудили в церкви гробницу Данте Алигьери, но она так и осталась пустой. Жители Равенны, где поэт скончался от малярии, так и не вернули Родине прах изгнанника. Здесь есть и более поздние захоронения, например, – композитора Джоаккино Россини и радиоинженера Гульельмо Маркони.
Галкин приблизился, приложил ладонь к мрамору фасада, и тот час же в кармане куртки зазвучал телефонный вызов. Взглянув на номер, Петя сказал по-английски: «Привет, Джованни! Рад вас слышать!».
– Привет, Паоло! Мы – в Риме. Все в порядке. Вышел один человек – водитель.
– Отлично! Большое спасибо, Джованни! Grazie tante!
– Auguri! (Желаю успеха!)
– Buona notte! (Спокойной ночи!)
Петр свернул направо, обошел здание Национальной библиотеки и приблизился к парапету. Откуда-то снизу, из темноты, доносился певучий голос Арно. До отеля «Колумбус» было уже подать рукой. Заканчивался второй, бесконечно длинный, итальянский день Петра Галкина.
5.
Утром Галкин поднялся с таким расчетом, чтобы, сделав зарядку, помывшись, быть первым в буфете. После завтрака, он поднялся к себе, открыл чемодан и, порывшись в заветной коробочке, кое-что выбрал на утро. Не то, чтобы у него были твердые планы, а так, на всякий случай, – авось пригодится. Уже рассвело, когда позвонил Тони. Он как раз подъезжал к «Колумбусу».
Петя уже выходил, когда зазвонил телефон Сильвестри. Это вполне мог быть Барков, не знавший, что аппарат – в руках Галкина. «Si!» – как бы спросонья ответил Петя, вспоминая на какой ноте расстались при нем эти два деятеля. «Фабио, это я – Игорь, – на сонном английском произнес Барков. – Ты собирался сегодня ехать…» «Dove?!» (куда?!) – капризно отозвался Лже-Сильвестри.
– Да, на виллу, куда отвез парня…
– Я его собирался сдать в полицию!
– Серьезно?
– Вполне!
– Фабио, не сходи с ума! Ты же меня подставляешь!
Галкин выключил телефон и включил опять. И опять позвонил Барков:
– Фабио, ну скажи, что ты шутишь!
– Пошел к черту! Дай выспаться!
– Фабио, что с тобой? Это ты!?
«Барклай» явно нервничал, заподозрив неладное. Сейчас он побежит на этаж выше – в номер Сильвестри. Но Пете было уже все равно. Хотелось похулиганить, внести, так сказать, в стан противников замешательство.
– «Баста!» – крикнул Петр и опять отключился. Больше Барков не звонил: наверняка, уже мчался по лестнице к Фабио.
«Здравствуйте, Тони! Сегодня хорошее утро!» – забираясь в машину, по-английски приветствовал Галкин, «Buon giorno, Pаolo!» – отозвался Тони. – «Как вчера погуляли?»
– Отлично!
– Джованни звонил?
– Звонил. Сказал, что там был один водитель.
– А как насчет того места, где лаяла собака и откуда выезжала машина?
– Там – помещения для работников, склад бочкотары, давильня для винограда и оливков и второй выход винных погребов.
– Значит под землей это место связано с виллой.
– Думаю так. Куда едим?
– На то место, где последний раз мы стояли. Желательно, – маршрутом, которым мы ехали на вокзал, минуя виллу.
– То есть, дальней дорогой?
– Именно так.
Хотя они направлялись на северо-восток, утреннее солнце, во время движения светило им то в лицо, то слева, то справа, то лезло сзади за шиворот. Все, что Петя мог уловить вчера при свете «низкого» неба, отражавшего зарево города, не шло в сравнение с тем, что он видел сейчас. Машина петляла среди холмов и взбиралась на них, точно плыла по гигантским волнам. Пейзажи все время менялись, то, разворачиваясь, то сужаясь, то, уползая и исчезая за поворотом. Змейка дороги вилась среди прозрачных каштановых и дубовых лесов, то рассекала сосновые перелески на вершинах возвышенностей, то огибала спускавшиеся по склонам виноградники. Временами дороги напоминали кипарисовые аллеи, особенно там, где они вели к виллам. Непривычная нежно-изумрудная зелень насыщала картину воздухом радости, и Галкин не мог скрыть улыбки. «Все это – „Тоскана!“» – восхищенно произнес он, глядя на лежащие в голубой дымке холмы и продолжая улыбаться. «Но это так же и территория „Кьянти“.» – добавил Тони.
– «Кьянти» – сорт вина? Не так ли?
– Это общее название вин, производимых в области «Кьянти».
– На карте Италии я не видел такой области.
– Она есть на специальных картах и простирается от гор Кьянти на востоке до долин речек Пеза и Элза на западе, от Флоренции на севере, до Сиены на юге.
– А сорта вин?
– Разные. Знаменитые сорта: «Классико», «Руфино», у нас, например, здесь – «Колли Фиоронтини» (Холмы Флоренции). А вина попроще, в самом деле, называются просто «Кьянти».
– Это идет от сорта винограда?
– От местности и способа приготовления. А виноград почти всюду один – «Санжовезе».
– Я вижу, вы знаток.
– Живя здесь, не надо быть знатоком, чтобы быть в курсе.
Наконец они нашли площадку, где вечером совещались. «Давайте машину загоним в кусты, чтобы не бросалась в глаза,» – предложил Петя.
– Можно и замаскировать. У меня есть пятнистый брезент.
– Было бы здорово!
Они принялись за дело, и минут через пять машины с дороги почти не было видно.
– Какие у вас планы?
– Для начала надо установить, там ли человек, которого они прячут.
– Моя помощь нужна?
– Вы нужны здесь, чтобы в любой момент я бы мог убраться. Когда понадобитесь, – позвоню.
– Окей!
6.
Надев черную вязаную шапочку, Петя отправился в путь. Метров семьдесят он шел по шоссе, пока слева не появилась лесная дорога. За зарослями колокольчиком залилась собачка. К ней присоединилась другая – побасовитее. А затем и – третья. Эта – не лаяла, не брехала, а бухала: бух, бух, бух. «Все в порядке, – мысленно сообщил Петя псинам, – я иду к вам». Он не признался Тони, что первой его целью сегодня были именно собаки.
Теперь он шел по лесной дороге, которая петляла, огибая старые дубы. Как только за очередным поворотом впереди обозначилось открытое место, он зашел в кущу и привел себя в порядок: надел перчатки и надвинул шапочку на лицо. Теперь внешне он имел весьма грозный вид, напоминая громилу в маске с отверстиями для глаз носа и рта. Дальше он двигался, осторожно пробираясь кустарником, сначала во весь рост, потом пригнувшись и, наконец, на самой опушке – ползком, пока ни смог охватить взглядом всю панораму хозяйственного двора, открывшуюся за перелеском. Забора здесь не было. Символически его роль выполнял кустарник, который только что преодолел Галкин. Сам двор представлял собой лужайку, метров двадцать на тридцать, засыпанную щебенкой, а по краям поросшую травой. За лужайкой стояло три соединенных друг с другом здания – одно за другим, напоминавшие очертаниями паровоз. Сзади был небольшой двухэтажный, видимо, жилой домик – «кабина машиниста и тендер». Перед ним – длинный высокий сарай – «котел». Вплотную к нему – помещение с башней в три этажа – «дымовая коробка с трубой».