— Да?
— Да, сэр. Я бы так не сказал. Честно говоря, у этой леди был очень острый язычок. Она была очень злобной и властной женщиной. И к тому же чересчур любопытной. Всюду совала свой нос. Моя жена всегда говорила, что нельзя чихнуть, чтобы об этом не узнали в Ред-хаусе. Моя жена дружит с тамошней кухаркой, но никогда не говорит ей того, о чем не хочет оповестить всю округу. Как говорится, на первое у мисс Кампанула была еда, а на второе — новости. Ее звали «ходячим радио Чиппинга».
— Да, действительно, — чуть слышно прошептал Аллейн.
— Людей не убивают за то, что они любопытны, — заметил Темплетт.
— Бывает, доктор, что иногда убивают, — отозвался Роупер.
— Не могу представить себе такого в случае с мисс Кампанула.
— Возможно, кто-то хотел убить вовсе не мисс Кампанула, — флегматично проговорил Роупер.
— Вот как? — воскликнул Аллейн. — Что вы хотите этим сказать?
— Может быть, хотели убить мисс Прентайс.
— О боже! — в свою очередь воскликнул Темплетт. — Как я об этом не подумал!
— Не подумали о чем? — спросил Аллейн.
— Я забыл рассказать вам. Боже мой, какой я дурак! Роупер, почему вы мне не напомнили? Боже мой!
— Могу я узнать, в чем дело? — опять спросил Аллейн, стараясь сохранять спокойствие.
— Да, конечно.
Темплетт попытался в двух словах рассказать о пальце мисс Прентайс и замене пианистки.
— Ну что ж, это меняет дело, — сказал Аллейн. — Давайте проясним ситуацию. Вы говорите, что вплоть до без двадцати восемь мисс Прентайс настаивала, что будет играть увертюру и антракт?
— Да. Я говорил ей за три дня до этого, что ей лучше отказаться. У нее на указательном пальце возник нарыв, туда попала инфекция, и палец совсем раздуло. Это было очень болезненно. Думаете, она собиралась уступить? Ничего подобного. Она сказала, что перестроит порядок постановки пальцев в своем музыкальном произведении. И слышать ничего не хотела о том, чтобы отказаться. Я спросил ее сегодня вечером, не позволит ли она мне взглянуть на свой палец. О нет! Ему «гораздо лучше»! Она надела на него хирургический напальчник. Примерно без двадцати восемь я проходил мимо женской актерской уборной. Дверь была немного приоткрыта, и мне послышалось, что там кто-то плачет. Я заглянул и увидел мисс Прентайс совсем одну, качавшуюся взад-вперед и баюкавшую свой несчастный палец. Тогда я вошел и настоял, чтобы она показала мне его. Он раздулся и стал красным, как не знаю что. Мисс Прентайс заливалась слезами, но все еще упрямо повторяла, что справится. Мне пришлось проявить настойчивость. Вошла Дина Коупленд, увидела, что происходит, и позвала своего отца, который пользовался у этих двух женщин особым авторитетом. Он заставил ее согласиться. Старая Идрис, бедная старая Идрис оказалась тут как тут, горя желанием исполнить свою знаменитую прелюдию. В течение последних двадцати лет она исполняла ее везде, где только можно, к месту и нет. В Ред-хаус тут же послали человека за нотами и платьем. Сама она была уже одета для исполнения роли. Ректор сказал, что объявит зрителям о произведенной замене. К этому времени мисс Прентайс уже понравилось быть мученицей и… Но послушайте, я, кажется, поступаю необычайно неблагоразумно. Не записывайте все это в ваши блокноты, чтобы потом не ссылаться на меня.
Доктор Темплетт с беспокойством посмотрел на Фокса, который распластал блокнот на своем огромном колене.
— Все нормально, сэр, — мягко произнес Фокс. — Мы хотим знать только суть.
— А я рассказываю вам всякую чепуху. Извините.
— Доктор, я не это хотел сказать.
— Мы можем заключить, — сказал Аллейн, — что, по вашему мнению, до без двадцати восемь все, включая мисс Кампанула и мисс Прентайс, считали, что на рояле будет играть мисс Прентайс.
— Точно.
— И эта «Венецианская сюита» — ноты мисс Прентайс?
— Да.
— А никто не мог вставить в рояль весь этот механизм после семи сорока?
— Боже, нет! Зрители начали приходить примерно в половине седьмого, не так ли, Роупер? Вы стояли у дверей.
— Каины были здесь в семь двадцать, — ответил Роупер. — Вскоре после них пришли мистер и миссис Биггинс и этот маленький разбойник Джордж. Я был на дежурстве с семи часов. Все было сделано раньше.
— Так… А днем и утром здесь кто-нибудь был?
— Утром мы все ходили туда-сюда, — сказал доктор Темплетт. — Девушки из Молодежного общества занимались оформлением зала, а мы готовили весь необходимый нам реквизит за сценой. Здесь было полно народу.
— Я так понимаю, что репетировали вы здесь?
— Только перед самым спектаклем. В основном все репетиции проходили в Пен-Куко, в кабинете эсквайра. Тут было слишком холодно, пока не установили дополнительные обогреватели. Здесь у нас была генеральная репетиция в четверг вечером. Вчера, то есть в пятницу, в пять часов после полудня, мы собрались опять в Пен-Куко и провели так называемый «прогон ролей».
— А сегодня днем перед спектаклем?
— Ратуша была закрыта. Около трех я зашел сюда, чтобы забросить кое-какую утварь. Дверь оказалась заперта, а ключ висел в условленном месте снаружи, как мы и договаривались с Диной.
— Вы обратили внимание на рояль?
— Обратил ли я внимание? Да. Да, обратил. Он стоял на том же месте, где и сейчас, с полоской ткани на крышке и цветочными горшками. Они с утра украсили его таким образом.
— Кто-нибудь еще заходил сюда в три часа, пока вы были здесь?
— Дайте подумать. Да, здесь была миссис Росс. Она принесла продукты. Она оставила их в одной из комнат за сценой.
— Как долго вы оба здесь находились?
— О, совсем недолго. Мы… поболтали пару минут и ушли.
— Вместе?
— Нет. Когда я ушел, миссис Росс еще раскладывала сандвичи на тарелки. Кстати, если вы хотите поесть, то угощайтесь. А под столом есть немного пива. Это я его принес, так что берите без колебаний.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Аллейн.
— Вовсе нет. На здоровье. Так на чем мы остановились? О да. Меня вызвали к больному, который живет неподалеку от Мортона, и я еще хотел заглянуть в местную больницу. Поэтому я был здесь недолго.
— Больше никто не заходил?
— Нет.
— А вечером кто пришел первым?
— Не знаю. Я пришел последним. У меня был срочный вызов в шесть часов. Когда я вернулся домой, моя жена не очень хорошо себя чувствовала. Я пришел только в половине седьмого. Дина Коупленд уже не надеялась, что я появлюсь, и страшно волновалась. Я думаю, она могла бы сказать вам, кто во сколько пришел. Бьюсь об заклад, она была здесь задолго до прибытия остальных актеров. Дина Коупленд. Это дочь ректора. Она постановщик пьесы.
— Да. Спасибо.
— Ну что ж, полагаю, я больше вам не нужен. О боже, почти два часа!
— Поздновато, не правда ли? Подозреваю, что мы проведем здесь всю ночь. Доктор Темплетт, мы не будем вас больше задерживать.
— Наверное, надо увезти тело. Вы хотите, чтобы я договорился насчет фургона?
— Да, будьте так добры.
— Я полагаю, что мне придется производить вскрытие?
— Да. Да, конечно.
— Пусть земля ей будет пухом. Бедная женщина. Ну что ж, доброй ночи или доброго утра… э-э… простите, я не расслышал вашего имени…
— Аллейн.
— Как, Родерик Аллейн?
— Да.
— Ей-богу, я читал вашу книгу о криминальных расследованиях. Чертовски здорово. Захватывающая тема, правда?
— Да, увлекательная.
— Но профессионалам здесь не до шуток.
— Да уж, это точно.
Доктор Темплетт пожал на прощание Аллейну руку, развернулся, чтобы уйти, и неожиданно резко остановился.
— Вот что я вам скажу, — произнес он, — я хотел бы посмотреть, как сработала эта штука.
— Да, конечно. Вы можете посмотреть.
Бэйли стоял около рояля с ярким фонарем в одной руке и каким-то прибором в другой. Томпсон стоял рядом со своим фотоаппаратом.
— Как дела, Бэйли? — спросил Аллейн.
— Закончили с корпусом, сэр. Успехи невелики. Кто-то вытер вокруг всю пыль. Возможно, нам удастся получить несколько отпечатков пальцев, хоть я в этом сомневаюсь. Такая же картина и с кольтом. Мы собираемся вытащить его.
— Хорошо. Действуйте осторожно. Не хотелось бы потерять отпечатки, если они там есть. Я подниму переднюю панель, а вы возьмете револьвер.
Бэйли просунул руку в перчатке внутрь инструмента.
— Я выну шкив из передней панели, сэр.
— Хорошо. Это даже лучше, чем развязывать шнур. Так мы сможем все лучше рассмотреть.
Фокс отодвинул боковые задвижки, и Аллейн поднял переднюю панель и положил ее набок.
— Смотрите, — сказал он, — такое впечатление, что на шелковую ткань была пролита вода. Шелк все еще слегка влажный. Вокруг центральной дыры.
— Кровь? — предположил доктор Темплетт.
— Нет. Крови немного. Это вода. Круглое пятно. Интересно. Ну что ж, давайте осмотрим механизм.
Кольт, поддерживаемый на конце ствола большим и указательным пальцами Бэйли и обвитый зеленым шнуром, предстал их взорам. Рукоятка была все еще прижата к колкам сзади. Аллейн взял вынутый шкив и поставил его на место.
— Боже праведный! — произнес доктор Темплетт.
— Какая изобретательность, не правда ли? — проговорил Аллейн. — Я думаю, нам надо сделать такой снимок, Томпсон.
— Кольт на предохранителе? — неожиданно спросил доктор Темплетт, отступив при этом немного в сторону.
— Да. Бэйли, вы разобрались с левой педалью?
Он нагнулся и нажал на педаль рукой. Деревянная рейка с расположенными на ней молоточками устремилась к струне. Зеленый шнур натянулся, проходя по маленьким шкивам.
— Вот как это было. Вы теперь видите, как сработал спусковой крючок.
— Здесь потребовалась исключительная ловкость рук, господин Аллейн, правильно? — спросил Фокс.
— Да, — согласился Аллейн. — Здесь работали ловкие и уверенные руки.
— О, это еще неизвестно, — сказал Темплетт. — На самом деле все до удивления просто. Единственная сложность состояла в том, чтобы провести шнурок через предохранитель, вокруг рукоятки и по верхнему шкиву. Это можно было сделать до того, как вставлять револьвер в рояль. Это гораздо проще, чем кажется.