Журналисты, увязавшиеся за автомобилем ньюсмейкера, бензин потратили зря. Из клиники звезду доставили на его же, звезды, квартиру. И когда состоится выезд к месту назначения, не знал никто. Сегодня, завтра, через день? Дежурить в машине возле дома во второй половине декабря желающих не нашлось. Реабилитация, судя по состоянию кумира, предстоит длительная, дело явно не одного месяца, обнаружить дислокацию интересующего объекта настоящим профессионалам труда не составит. А игрушечным в этом бизнесе места нет.
Возвращение в квартиру, из которой вышел около двух месяцев назад здоровым человеком, видимого изменения эмоционального состояния Алексея не вызвало. Он, сбросив верхнюю одежду прямо на пол, сразу направился в сторону кухни. Где и обосновался прочно и надолго, жадно уничтожая все съедобное, что подавалось на стол.
Ирина, брезгливо поглядывая на неопрятно жующего и чавкающего Майорова, разговаривала по телефону:
– Ну что, все готово? А место и в самом деле уединенное? Что, серьезно? Его когда-то уже готовили для изоляции этого козла? Это же надо, вот совпадение! Кто же еще так любит моего Алешеньку? Михаил Карманов? А где он? Тоже сидит? Благодаря Майорову и его женушке? Ну что же, надо ему передать радостную новость: господин Майоров проведет в этом месте свои последние дни. Когда едем? Завтра в десять утра? Отлично. Только смотри мне, чтобы без проколов. Охрана надежная? А обслуга? Молчать умеет? Да ладно тебе, не психуй, это я так, перестраховываюсь. Ты обо всем позаботился, знаю. Все-все, целую. Пока.
На следующее утро, ровно в десять, Ирина вывела тепло одетого Майорова из лифта. Она сухо кивнула подобострастно вскочившему консьержу, подхватила сонно моргавшего Алексея под руку и направилась к поджидавшему у подъезда огромному джипу с затемненными окнами.
– Ну что, придурок, – нежно прошептала Ирина на ухо своему любимому, – в последний путь? Живым ты сюда больше не вернешься. Но похороним мы тебя по высшему разряду, не волнуйся.
А Алексей и не волновался. Он даже хотел этого, лишь бы все наконец закончилось.
Душа, запертая в своей одиночке, машинально отметила, что место, куда привезла Майорова Ирина, ему знакомо. Супердорогой частный закрытый санаторий располагался в двух часах езды от Москвы, в глухом лесу. К нему вела узкая, незаметная с трассы дорога, упиравшаяся в сплошной высоченный забор, за которым спрятался просторный двухэтажный дом, отлично приспособленный для длительного автономного проживания. Территория участка была тщательно распланирована, у ворот стоял домик охраны, возле которого хрипели и рвались с цепи две здоровенные овчарки.
На шум подъехавшей машины из дома вышел человек, показавшийся Алексею смутно знакомым. Душа слегка приподнялась, всматриваясь в хозяина «санатория», задохнулась, узнавая, а потом опять вяло сползла по стенку. Еще и это…
– Привет, родственничек, – мерзко ухмыляясь, навстречу шел Андрей Голубовский.
Глава 14
Первые две недели после ареста Андрей Голубовский отсиживался в эмоциональном ступоре. Неожиданное воскрешение Саши, изменения, происшедшие с его женой, а самое главное – сокрушительный, глобальный облом, превративший радужные перспективы грядущего богатства в грязные замасленные обрывки, – все это и загнало Андрея в тупик ступора.
Он механически отвечал на вопросы следователя, ничего не скрывая, покорно подписывал все бумаги, в общем – активно сотрудничал со следствием, что на фоне упорно молчавшего подельника, Фридриха фон Клотца, выглядело весьма выигрышно.
Ступор ступором, а свою выгоду Голубовский мог учуять в любом состоянии, и упускать ее не собирался. Он цепко ухватил выгоду за пушистый хвост и употребил по назначению.
В результате главным гадом, покушавшимся на убийство Александры и Владислава Голубовских, а также Анны Лощининой, издевавшимся над Викторией Голубовской, оказался Фридрих фон Клотц. Это он все придумал, это он заставил отца так гнусно поступить с собственными детьми, это он отправил в пропасть жену Андрея. А сам Андрей сопротивлялся, не хотел, он страдал, не спал ночами! Практически рыдал в подушку. Он хороший, просто слабый!
Посыпание головы пеплом и гулкий стук кулаками в грудь начались на третьей неделе следствия, когда Андрюшенька окончательно пришел в себя, осмотрел всего себя, увиденное ему не понравилось, и он решил украсить мурло розочками и рюшечками вранья.
Но мерзкие бабы, его бывшая уже жена и ее подружка, пообрывали почти все рюшечки и растоптали розочки. Их свидетельства сводили усилия Голубовского почти к нулю. Конечно, своим поведением Андрей смог слегка уменьшить себе срок, по сравнению с фон Клотцем – очень даже не слегка, однако пять лет строгого режима, да еще в родной, белорусской, колонии, а не в санаторной немецкой – это вам не шуточки! А ведь если бы не бабье, вполне можно было рассчитывать на три года заключения.
Правда, Голубовский, злившийся на весь белый свет, с идеей страшной мести не носился. Не в его это было характере – заниматься чем бы то ни было ради любви к искусству. Вот если месть бежит в одной упряжке с выгодой, тогда – да, тогда Андрейка готов положить на золотой алтарь возмездия все свои силы.
Но, сидя в колонии строгого режима, хорошенечко раскинуть мозгами и продумать возможные перспективы довольно проблематично. Гораздо проще там раскинуть мозгами в прямом смысле, украсив ими стены и пол. В колонии были свои порядки, и новичку Голубовскому пришлось выгрызать себе место на нарах с кровью. Повадки и поведение гиены, ярко проявившиеся там, сделали свое дело, и Голубовский, чуть было не получивший в первые дни кличку Голубок, обязывавшую ко многому, через две недели стал Гнусом. Эта кличка, хоть и не особо льстила, но от вышеупомянутого «многого» избавила.
Угнетало поначалу только одно: ему никто не писал и ничего не передавал. С бывшей женой и детками все понятно, но Галя, его Галчонок, ради которой он пошел на это все! Она исчезла бесследно сразу после ареста Голубовского, сменила адрес и номер телефона, короче – вычеркнула Андрея из записной книжки и жизни раз и навсегда.
Родители? А что родители! Этих полунищих малограмотных стариков господин Голубовский, став успешным бизнесменом, совсем забросил. Не так, чтобы совсем уж на помойку, скорее в пыльный угол чулана. Изредка подбрасывал немного денежек, и, собственно, на этом все. Несчастья и проблемы стариков сыночка не волновали абсолютно. Его отец, инвалид первой группы, уже три года не вставал с постели – болезнь Бехтерева. Причем Андрейке вполне по средствам было облегчить жизнь и отцу и близким, пригласив хорошего врача, массажиста, грамотную сиделку, купив специальную кровать для лежачих больных, современное инвалидное кресло, жесткий корсет. И старик смог бы хотя бы сидеть и частично себя обслуживать. Но… Оно Андрюше надо? Лучше он любовнице золотишка подбросит или себя чем побалует. А отец пусть гниет и дальше заживо, раз немощная мамаша и старшая сестра, живущая с родителями, не справляются. Подумаешь, тяжело им ворочать грузное неподъемное тело! Ерунда какая!
Сам Андрей о своем аресте родителям сообщать не стал, и не потому, что стыдно, просто – что с них возьмешь? Передачку хорошую они не потянут, впрочем, плохую тоже. А слушать причитания и нудеж мамаши особого желания нет.
В колонии Голубовский сблизился с Игорем Гайдамаком, прохиндеем и мошенником. Парень был родом с Украины, но последние три года резвился на территории Белоруссии, потому и сидел по месту шалости. Его нары располагались над нарами Андрея, и вынужденное поначалу соседство вскоре стало приятельством. На настоящую дружбу гиены не способны, против природы не попрешь.
В отличие от Андрея, Игоря на свободе ждали мать и сестра Ирина. Он показывал приятелю фотографии, и сестра привлекла пристальное внимание Гнуса. Чем? Сложно сказать, ведь особой красотой она не блистала. Собственно, Ирина вообще не блистала, так, слегка поблескивала. Обычная, заурядная внешность, некрасивая фигура – но вот глаза… Вернее, их выражение.
Рассматривая фото Ирины, Голубовский видел в ней родственную душу, человека, который поймет его и поддержит во всем. И так же, как и он, пойдет по головам ради достижения своих целей.
Самка гиены собственной персоной, прошу любить и жаловать. А Голубовского и просить не надо было, он уже созрел для этой светлой и чистой любви. Даже перезрел и с чвяком переспевшей груши плюхнулся в перегной неземной страсти.
Для начала он упросил Игоря дать ему адрес сестры, написал ей письмо, ответ пришел довольно быстро, и понеслось! К середине июня парочке удалось даже добиться свидания.
На котором, собственно, и было положено начало операции под кодовым названием «Алексей Майоров».
Андрей, приняв около полулитра сосудорасширяющего, в очередной раз вспомнил, как его обидели:
– Твари! – шмяк кружкой об стол. – Такой был план, такой план! А деньжищи какие перли! Сейчас бы не Сашка миллионами ворочала, а я! Живучая ведь какая оказалась, гадина!
– Кто, женушка твоя бывшая? – усмехнулась Ирина, которая пила мало.
– И она! – Гнус икнул. – И подружка ее, Анька Лощинина! Это по ее милости мне пятерик дали, я же тебе рассказывал! А сама, дрянь такая, как сыр в масле катается! Да знал бы муженек, как я ее в Чехии употреблял, выгнал бы поганой метлой, звездун наш!
– Стоп, Андрюша, погоди, – заинтересовалась Ирина, – кто звездун?
– Так этот, муж Лощининой, Майоров, – злобно ощерился Голубовский.
– Алексей Майоров?! А разве он женат?
– Женат, женат. На Аньке. Только это большо-о-ой секрет! – перешел на шепот Андрей. – Меня предупредили, чтобы не болтал особо, а то вместо пяти лет все десять получу.
– Кто это тебя предупредил, грозный такой? – Ирина скептически усмехнулась.
– Да уж поверь мне, этот может, – Гнус помрачнел. – Генерал ФСБ России, на минуточку, а не участковый Анискин.
– Генерал ФСБ – это серьезно. Но ты не переживай, – подруга погладила его по плечу, – я никому не скажу. Хотя из этой истории можно было бы вытрясти неплохие денежки, очень неплохи