Воздух дрогнул от удара колокола, еще раз. Рита лишь сейчас обнаружила, что они сидят, держа друг друга за руки.
— Я устал, — понуро сгорбился Горин.
Солнце ощущалось сквозь полупрозрачную пелену, грело, как через парниковую пленку. Взгляд привлекло желтое пятнышко среди травы, одинокий цветок одуванчика. Точно лишь сейчас возник прямо на глазах неизвестно откуда. Поблизости зажглось еще такое же солнечное пятнышко.
Что делать, можно ли что-то сделать? — металась беспорядочно мысль. С кем здесь можно поговорить? О чем? От церкви к ним направлялась молодая женщина в брюках, с кошелкой в руке, на зеленой спортивной курточке синяя надпись «ЛУКОЙЛ».
— Братец, — позвала издали, — эй, братец, слышишь? Велено тебя позвать. Начальница недовольна, нельзя, говорит, опаздывать к обедне.
— Сейчас, сейчас, — словно спохватившись, забормотал Горин, — сейчас… Узел жизни… та-та… нет, раньше, там главное раньше… я же почти вспомнил. Ты меня подождешь, да? Ты правда не от Жучкова?
Женщина приблизилась, взяла Горина за руку, потянула, ему пришлось встать. Рита, поднявшись, пошла за ними следом.
— Может, он еще побудет со мной? — попросила.
— Здесь дисциплина для всех.
Горин шел за женщиной, оглядываясь, как ребенок, которого уводят насильно. Прошел с ней еще несколько шагов, вдруг вырвался, подбежал к Рите, наклонился губами к уху — со стороны могло показаться, что целует в щеку.
— Вспомнил! — зашептал горячо. — Это… что-то… безумия… тата-та… Нет… опять потерял. Но вспомню. Узел жизни. Только не говори никому. Здесь нельзя без хитрости. Подожди… дождись меня… пожалуйста.
Девица вернулась, потянула его опять за руку. Рита продолжала идти вслед за ними, держась на шаг позади, не зная, как поступить дальше. Болен, вернулось сомнение. Что делать, как вмешаться, чтобы ему не навредить? Но тут в сумке зазвонил мобильник, пришлось остановиться. Звонила Жанна:
— Ты где, подруга? Я освободилась, пора уезжать. Столько надо тебе рассказать! Жучков, кстати, очень интересовался, почему ты не пришла. Я, конечно, сказала, что понятия не имею, гуляешь где-то. Но он сам решил, что ты в монастыре.
— Я в монастыре, — сказала Рита.
— Вот видишь. Этот Жорик непростой человек, я тебе расскажу. Подарил мне две упаковки этой «маргариты», она теперь у них выпускается еще и в таблетках, говорит, замечательно помогает при депрессии. Да ты сама сейчас слышишь, по голосу, какое у меня настроение? Давай, приходи скорей.
— Поезжай без меня, я доберусь сама.
— А… а, — протянула понимающе Жанна. — Значит, то самое? Прошлое не отпускает? Я как будто чувствовала. О'кей. А ты уверена, что отсюда есть общественный транспорт?..
Рита закрыла мобильник, продолжала держать его в руке. Зачем она решила остаться? Чего ждала? А если Горина сейчас больше не отпустят? Разыскать Жучкова, спросить у него… потребовать… Вздор, что она могла требовать? Прояснить бы хоть для себя. С чем он жил столько лет, непонятный, нелепый, нескладный? Что мерещилось за этой поэтической невнятицей или болезнью, какая ускользающая четырехмерность? Узел жизни… место безумия… что-то надо понять, уловить, вспомнить.
Мобильник, пригревшийся в руке, напомнил простую возможность: позвонить домой, Мише, продиктовать несколько слов, пусть посмотрит в интернете, может, там что-то соединится. Неоценимое достижение цивилизации, не нужна никакая библиотека. Горин этого, может, еще не застал, задержался тут в другом времени.
Нажала кнопку домашнего номера. Никто не брал трубку, длинные гудки повторялись. Обоих, значит, нет дома? Или дома, но подойти не могут, нетрудно представить, чем заняты. У парня слух заткнут наушниками, девица в туалете… надо, кстати, самой поискать, где он тут. Отменила соединение, нажала вызов снова. На этот раз отозвались быстро, трубку взяла Алла, заговорила обрадовано:
— Ой, Маргарита Ефимовна? Я так и думала, что это вы, не сразу услышала, тут на кухне кран такой шумный. Я мыла курицу, хочу к вашему приезду. Вы когда будете?
— Я пока задерживаюсь, — Рита старалась отвечать сухо. (Как, однако, уже обосновалась… курицу мыла.) — А почему не подходит Миша?
— Вы же знаете, его от каких-то идиотских стрелялок не оторвать.
Пошла все-таки позвать. Из телефона слышался тот же навязчивый ритм: Будем, как дети. Или это не из телефона? Рита отстранила аппарат от уха — ритм держался, как наваждение, наполнял воздух, транслировался невидимыми репродукторами по территории. Можно бы заглянуть, что там сейчас в церкви. Обед или обедня в сумасшедшем доме. На ступеньках опять появилась девица в куртке с ЛУКОЙЛ’ом, уже без Горина.
В мобильник вернулся голос Аллы, она не смогла оторвать Мишу от его идиотской игры, вы же его знаете. Знала. Попросила Аллу записать слова про место безумия и узел жизни, когда компьютер освободится, пусть он найдет текст, откуда это, позвонит.
— Или я сама позвоню. Мне нужно как можно скорей, скажи ему.
Закрыла мобильник. Девица уже приближалась к ней с явным намерением поговорить.
— Я вас здесь раньше не видела. Вы ему кто?
Рита не ответила, любой ответ требовал бы продолжения.
— Это вы, что ли, от Жучкова? — не отступала девица, разглядывая ее. Однако, подумала Рита, как здесь все, оказывается, осведомлены. — К Жучкову сюда многие бегают.
Дожидается, что отвечу, обойдется, решила Рита. И тут вспомнила:
— Вы лучше скажите, где здесь туалет.
Та наморщила лобик, наконец, расплылась в понимающей усмешке.
— А! Это я покажу, пойдемте. Мне как раз по пути.
Рита, последовала за ней. Девица на ходу обернулась:
— А «Маргарита» вам не нужна?
— Что? — имя который раз заставило невольно передернуться.
— Это, — девица приоткрыла полиэтиленовую сумку с изображением церкви, какой она предполагала стать после реставрации, в ней были белые пакетики. — Натуральная, здешняя, без подделки. В городе вам неизвестно что могут подсунуть.
— В другой раз, — сказала Рита, чтобы ответить хоть что-нибудь.
Они почему-то направлялись не к монастырским корпусам, а мимо них, к отдаленной угловой башне. Под строительным навесом были свалены почернелые доски. Девица шла впереди, время от времени оборачивалась, подтверждала знаком: сюда, сюда. У монастырской стены ржавели две снятые с колес желтые цистерны, в таких когда-то продавали на разлив квас или пиво, надписей было не прочесть. — Можете вон там, за ними, — показала весело на цистерны, — никто не увидит…
Однако, оценила Рита, но обсуждать не стала. Если здесь так принято. Убедилась, что за цистернами ее никто со двора не увидит, повернулась спиной к провожатой. Когда она поднялась, девицы рядом не оказалось, исчезла непонятно куда. Рита, оправившись, подошла к деревянному щиту у стены, пошевелила. Как она и ожидала, две широкие доски легко разошлись в стороны, за ними в каменной стене была не заделана прореха, сквозь нее внизу видны были верхушки зеленеющего леска. Вот оно как, неопределенно соединялось в уме. Через проходную не все пронесешь, есть другой ход. На всякий случай. Неплохо. Хоть можно не думать, как отсюда выйти, не волноваться, что не выпустят.
Она вернулась во двор. Одновременно с ней через распахнувшиеся ворота на территорию въезжал блестящий, как черный громадный жук, внедорожник. Из машины, как маленький обитатель из огромного устрашающего панциря, вышел Георгий Георгиевич Жучков.
— Так я и думал, — на ходу разводил он руки, то ли удивляясь оправдавшемуся ожиданию, то ли в жесте приветствия, готовом перейти в объятия — приблизясь, ограничился, однако, условным чмоканьем ручки, — так я и думал, что застану вас здесь. Уже, как я понимаю, повидались? Побеседовали? — Короткого внимательного взгляда, паузы после каждого вопроса было достаточно, чтобы обойтись без ответа. — И как он вам? Что он вам о себе рассказал?
Рита неопределенно пожала плечами. Сработал профессиональный навык: лучше помолчать, пусть говорит сам.
— Понимаю, понимаю, — как будто удовлетворился Жучков. — Грустный случай, что говорить. Вы что, решили дождаться, — проверил на запястье время, — пока он пообедает? А сами останетесь без обеда? Нехорошо. Идемте, перекусим вместе, мне ведь тоже пора. Поговорить есть о чем, не правда ли? Да вы не беспокойтесь, — опередил ее — не слова, движение руки, — и Левушку пригласим к себе, само собой разумеется. Попозже, когда он освободится, здесь свой режим. Идемте, идемте.
В обволакивающей, журчащей речи улавливался обертон подозрительности, недоговоренности, — значит, ему было, что подозревать. Взаимно, усмехнулась про себя Рита. Помалкивать, пока можно, только бы прояснить для себя побольше. Они вошли в строение справа от церкви, поднялись по выщербленным каменным ступеням на второй этаж. В стенах держался застоявшийся с зимы холод. Жучков открыл массивную дверь своим ключом, распахнул приглашающе.
— Милости прошу в мою, так сказать, резиденцию. Не ожидали? Я ведь намекал, что занимаюсь не только своим институтом. У меня тут свои дела, свое рабочее место. Я даже иногда остаюсь здесь ночевать, — он заметил, что Рита задержала взгляд на зеленом не кабинетном диване с мягкими подушками. — Устраивайтесь, как вам удобнее. И курточку давайте снимайте, здесь тепло.
Она пока не садилась, продолжала оглядываться. В помещении с низкими сводами было действительно тепло, здесь, видно, еще топили. Компьютер с большим плазменным дисплеем стоял на широком столе, пульт с кнопками и тумблерами, толстая книга с золотыми стилизованными буквами названия. «Движение Ритмэра», прочла Рита. Немного поодаль имелся столик поуютней, возле него три кресла. На стеллаже среди разрозненных книг отблескивали две непонятные статуэтки из полированной бронзы.
— Подарок сотрудников, — Жучков продолжал следить за ее взглядом. — Все думают, абстракция, а это реализм, один к одному. Формы грибов, эти виды сослужили нам свою службу. Вот, прямо-таки мужской символ, не правда ли? Внушительный. Другой условно можно считать женским, полая чаша. Игра природы. Как вам? Искусство выявляет необъяснимую красоту даже в уродстве. Смотрите, смотрите…