Меня он покорил как раз потому, что он из той породы мужчин, которые всегда готовы ко всему.
Кейр помог Марианне усесться в такси, погрузил вещи и сказал шоферу:
— Уэверли.
Пока он втискивался между Марианной и вещами, она спросила:
— Мы поедем на поезде?
— Ага.
— Но это же очень долго.
— Вот и хорошо. В любом случае, мой «лендровер» стоит на парковке в Инвернессе. А ты не любишь поезда?
— По-моему, я ни разу на них не ездила. Это испытание не для слепых. Одна я бы просто не смогла доехать. В общем, путешествие на поезде мне в новинку.
— Я так и подумал. Наверное, ты в основном ездила на машинах, много-много длинных нудных переездов. Представляю, какая скука.
— Все зависит от того, кто за рулем и соответственно какие диски ставит в магнитолу. Луиза, например, изводит меня всякими безголосыми певцами. Полагаю, они красавчики, иначе непонятно, почему их терпят. А пересадку нам нужно делать?
— Нет, едем прямо в Инвернесс, там поедим, потом садимся в машину, и на запад, в сторону Кайла, потом по мосту на Скай.
— Знаешь, соединять маленький остров с основным… Это какое-то насилие над природой. Не уверена, что это правильно.
— Жила бы ты здесь, думала бы иначе. Изоляция — то еще удовольствие. И мосты — штука очень полезная.
— Чем, например?
— У нас появились куницы.
— Куницы? Это какие-то зверьки?
— Да. Млекопитающие. Размером с кошку.
— Пришли прямо по мосту?
— Ну да… Чемоданчик в лапу — и вперед.
Расплатившись с таксистом, Кейр нацепил свой рюкзак и вытащил чемодан Марианны. Потом, взяв ее под локоть, повел по переходам к платформе.
— А ты запросто ходишь без трости.
— Я и падаю запросто. Трость я захватила, но стараюсь обходиться без нее. Правда, я редко отваживаюсь ходить по незнакомой территории.
— Это что же, я вывел тебя в опасную зону?
— О да. Столько опасностей сразу… смеешься надо мной?
— И не думаю.
— Ложь, ты только что усмехнулся.
— Каюсь. Но как ты узнала?
— Профессиональное чутье.
— И каковы же улики?
— Резко замолчал, и еще рука у тебя дрогнула.
— Я чувствую себя доктором Ватсоном, присоседившимся к Шерлоку Холмсу. Похоже, я еще пожалею, что с тобой связался.
— Это я ой как пожалею, что с тобой связалась, — возразила она. — А не мог бы ты идти помедленнее? Не у всех же такие длиннющие ноги.
— Прости. Вот и поезд. Стой тут. Я пойду отыщу наши места и уложу вещи. Потом заберу тебя.
— Хочешь сесть у окошка?
— Чтобы любоваться видами?
— Нет, чтобы тебя не задевали сумками.
— Ой… извини, что вредничаю. Мне как-то не по себе. Все такое незнакомое.
— Не волнуйся. Пальто снимешь? Я положу его в сетку — она над головой.
— Спасибо. — Марианна вручила ему пальто и уселась.
— Места напротив свободны, можно вытянуть ноги.
— Я уже вытянула.
— Прости, я забыл, что другим для ног требуется меньше пространства. Я еще и поэтому предпочитаю сидеть у прохода. — Он устраивается рядом, и Марианну врасплох застает прикосновение его тела, сиденья узкие, отодвинуться невозможно.
— Когда мы будем в Инвернессе?
— Примерно в середине дня. Поедим, и сразу на Скай.
— Тебе не терпится показать мне твой остров?
— Это настолько очевидно?
— Да. Даже мне.
— Какой же он мой? Я всего лишь страж, так сказать опекун.
— Ты же там почти не бываешь.
— Да, грешен. Но, когда бываю, стараюсь заботиться.
— О ком?
— О тварях малых и больших…[15] не то чтобы забочусь. Они сами о себе неплохо заботятся. Я слежу, чтобы все было как было, чтобы не нарушили ничего. Не опекун, а скорее смотритель. По совместительству, — добавил он.
— И что же ты делаешь?
Кейр задумался.
— Стараюсь не впускать двадцать первый век.
— Гм… по совместительству, говоришь… тогда ты с ним точно не справишься.
Поезд замедлил ход, и Марианна обернулась к Кейру:
— Подъезжаем к станции?
— Да. К Перту.
— Ворота, ведущие к Высокогорью. — Она улыбнулась. — Мне нравится, как его произносят шотландцы. Пэарт. Гораздо мелодичнее звучит. Чем, например, Парт, похоже на отрыжку… О-о, кажется, гремит тележка с чаем и кофе. Мне, если можно, кофе. А ты что будешь?
— Она еще далеко. Когда подъедет, возьму два кофе.
— Ждешь звонка?
— Откуда ты знаешь?
— Все время хватаешь телефон. Слышала, как ты его взял и как снова положил на столик.
— Жду звонка? Вообще-то еще надеюсь, что его не будет.
Марианна подождала объяснений, но он молчал. Тогда она спросила:
— У вас там много бывает гостей? На Скае?
— У меня лично? Или ты имеешь в виду туристов?
— У тебя лично.
— Не сказал бы, что много. Ты первая.
— Правда? А ты давно там не живешь?
— Несколько лет бываю там только наездами.
— Тем более кого-нибудь бы позвал.
— Предпочитаю одиночество. В принципе, — добавил он.
— А я-то размечталась, что еду в отпуск, отдохну. А тут такая ответственность…
— Потому что ты первая гостья?
— Вот именно. Как подопытный кролик.
— Скорее как первооткрыватель.
— Ты прихватил меня, потому что я слепая? Захотелось сделать что-то доброе? По-моему, у тебя неизжитый комплекс бойскаутского детства.
— Прихватил я тебя, потому что ты первая из моих знакомых, кто способен, по-моему, воспринимать мир так же, как я.
— Чем мне его воспринимать-то?
— Человек воспринимает мир не только глазами, но и всем телом, и разумом.
Она нахмурилась.
— Что-то я не очень поняла.
Повернув голову, Кейр вгляделся в ее неподвижный, на фоне мелькающих пейзажей, профиль. По этой затаенной напряженности он понял, как Марианна взволнованна, как внимательно его слушает, и в который раз Кейр почувствовал растерянность, не зная, каким образом выразить то, что говорят глазами. Он перевел взгляд на маленькое ухо, с которого она убрала пепельно-белокурую прядь. Но один тонкий завиток все же выбился из-за изящной розовой раковины, и лег на щеку, он мерно покачивался в такт покачиванию вагона.
Кейр наклонился и почти шепотом стал говорить ей прямо в ухо:
— Звук проникает внутрь. И запах тоже. Ты услышала погромыхиванье тележки, и твое тело отреагировало на него. Ты уловила аромат кофе, и тебе захотелось его выпить. И на прикосновения твое тело тоже отзывается. Для верзилы вроде меня эти сиденья слишком узки, и ты чувствуешь, как мое плечо прижимается к твоему, верно?
— Да, чувствую.
— Если бы мы не были знакомы, ты восприняла бы это как насильственное вторжение в твое пространство. Впрочем, возможно, ты так это и воспринимаешь.
— Ничего подобного. Мне так даже спокойнее. Я знаю, что ты здесь.
— А когда смотришь, тело не задействовано. У глаз нет физического контакта с увиденным, никакого проникновения в организм.
Марианна чуть сморщила губы:
— А воздействие световых лучей на сетчатку?
— Согласен. Но ведь сам этого не ощущаешь. Когда что-то видишь — я говорю сейчас о зрячих, — этот процесс совершается вне твоего организма. Механизм зрения совсем другой. Звук проникает в ухо, запах — в нос. А увиденное никоим образом к тебе не прикасается.
— Потрясающе! Что ж, придется поверить тебе на слово.
Кейр развернулся и стал разглядывать пассажиров: кто-то читал, кто-то дремал, кто-то настукивал эсэмэски, а между тем поезд, миновав Перт, снова вырвался на сельские просторы.
— Это не у тебя ограниченное восприятие, Марианна. Это те, кто видят, частенько не умеют видеть.
Она улыбнулась:
— Ясно, ты прихватил меня именно потому, что я слепа.
Он наклонился к ней, и его плечо сильнее прижалось к ее плечу, Марианна невольно отпрянула, отодвинулась к окну. Кейр тоже отодвинулся, и это на миг ее раздосадовало.
— Если бы ты могла увидеть деревья, ты продолжала бы их трогать?
— Не знаю. Хочется думать, что да.
— Вот! Нормальная человеческая реакция! Недаром все мы в детстве так любили лазать по скалам и деревьям.
— Я не лазала.
— Но тебе хотелось?
— Очень.
— Всем хотелось. У человека есть потребность быть в телесном контакте с Землей, с другими живыми существами и стихиями — со всякими зверятами, с деревьями, с морем. Такими мы бываем в детстве. А потом все забываем. Мы… в общем, связь разрывается.
Он снова сел прямо и откинулся на спинку.
— Тогда и начинаются всякие неприятности.
— Неприятности?
— Некоторые искренне считают, что спасать надо животных. Особенно симпатичных. Этим чудакам и в голову не приходит, что, спасая зверье, люди прежде всего спасают себя. Ведь человечество занимается самоистреблением.
Помолчав, он с легким нажимом добавил:
— Мы звенья одной цепи. И она прочна, только если все звенья целы.
— Люди и животные, ты хочешь сказать?
— Всё вокруг.
Прибыла ритмично позвякивавшая (как барабанные тарелки) тележка, Марианна под аккомпанемент чашек и ложечек произнесла:
— Знаешь, у меня такое чувство, будто я еду учиться…
Марианна
Теперь голос Кейра стал совсем его. Я уже успела хорошо изучить «особые приметы». Глуховатый, как у всех горцев, и одновременно (тоже как у всех горцев) очень энергичный, это дает любопытный эффект: иногда кажется, что Кейр еле сдерживает смех или ярость. И вообще за его четкой и точной речью таится безудержная неукротимость. Да, акцент и тембр как у Харви, очень похоже. Но сама манера говорить, слова и паузы совсем другие.
Теперь я воспринимала Кейра как его самого, не смешивая с другим образом. Мне нравилось быть с ним рядом, разговаривать, чувствовать его внимание, даже то, что его плечо было тесно прижато к моему, рождало удовольствие. Но память упорно подсовывала мне воспоминания, которые так не хотелось ворошить. Чудесные, разнообразные радости, подаренные общением с Кейром, омрачались не менее разнообразными страхами. И самым явным, самым настойчивым был страх потерять. Но как можно было потерять то, что мне не принадлежало?