Я стала карабкаться на площадку, стараясь не думать о высоте и о том, спасет ли меня снежный сугроб, если грохнусь. Вскоре снова раздался голос Кейра:
— Отлично! Ты там! Можешь встать во весь рост, сверху достаточно места для головы.
— Нет уж, спасибо. Зачем испытывать судьбу? Посижу тут, подожду тебя.
— Жди.
Пока он лез, площадка чуть-чуть накренилась, и я намертво вцепилась в ручку. Я услышала, когда он оказался рядом, он взял меня за руки и помог подняться. Поежившись, я спросила:
— Теперь головы наши оказались среди веток? Я боюсь за свои глаза. Я ими дорожу, хоть от них никакого толку.
— Мы сейчас под навесом из сплетенных веток, под портиком, так сказать. Это часть домика. Тут твоим глазам ничего не грозит. А если подойдешь сюда… — он обнял меня за плечи и слегка подтолкнул вперед, — то окажешься как бы на открытом балконе. Мы на высоте двадцать футов. — Он прижал мою ладонь к ветке толщиной с мою руку. — А над нами шатер, крона дерева.
Обхватив ветку, я слегка ее качнула. Раздался тихий шелест, потом мягкий удар — на площадку упали снежные комья с более высоких ветвей.
— Попала в тебя?
— На этот раз мимо.
— Да, стрелок из меня никакой. Ой, а тут холоднее! Чувствуешь, как дует?
— Мадам, изволите горячего шоколаду? Или бренди?
— Так вот что у тебя в рюкзаке!
— То самое. Фляжка, с бочоночек на ошейнике у сенбернаров, но тяжелая, сволочь.
Послышался тихий лязг поднятого засова, потом жалобный скрип распахиваемой двери. Кейр приобнял меня.
— Прошу сюда, мадам. Сию минуту будет накрыт стол.
— Пространство небольшое. Ты запросто сможешь обследовать его руками. Но тут полно всяких любопытных вещиц и приспособлений.
— Да ну?
— Истинная правда. Дед у меня был замечательный. Строил этот дом для детей и внуков, но и сам любил тут отдохнуть.
Марианна сняла перчатки и, вытянув руки, приступила к обследованию. Посреди комнаты она наткнулась на что-то шершавое и округлое. Она сразу поняла, что это. От изумления она даже отдернула руки, но потом с радостью снова положила их на круглящийся бок.
— Это же ствол дерева! Дерево растет прямо в доме.
— Представь. Точнее, это огромный сук. — Кейр положил руку Марианны на развилку между стволом и суком. — Он делит комнату на две части. Мы с тобой сейчас в столовой, а с другой стороны спальный покой.
— И кровать?
— Ну да. Дед все всегда делал основательно. Тут две кровати и еще приделаны крючки для гамака. Справа от тебя, на полу, стоит деревянный сундучок, набитый старыми пледами и стегаными одеялами. Осторожнее, не споткнись. Я захватил с собой одну из палок, это тебе вместо трости. Держи.
Марианна взяла палку и стала водить ею, постукивая по мебели.
— Что тут еще? Очень даже интересно!
Обернувшись, Кейр посмотрел на нее, улыбнулся:
— Круглый столик и несколько полок с высокими бортиками, чтобы с них ничего не падало, когда налетит буря. Он хотел закрепить полки на шарнирах, но не знал, как это сделать. Ну и хорошо. Это дерево не особенно качается. Ветки — да, а ствол никогда.
— А ты бывал тут в бурю?
— Я тут спал во время бури.
Марианна ахнула и прижала пальцы к губам, как ребенок, услышавший что-то невероятное. У Кейра перехватило вдруг горло, и ему пришлось сглотнуть, прежде чем продолжить рассказ:
— Тут есть тарелки, кружки, ножи и вилки, пластиковые стаканчики. Словом, все необходимое для пикника или полуночного пиршества. Ну что, ты готова испить горячего шоколаду?
— Ты же знаешь, что готова. А стулья есть?
— Навалом. Универсальные стулья, табуреты. Они же деревенский вариант кофейного, журнального и прочих столиков. На табуретке можно сидеть, разложить закуску, задрать на нее ноги или поставить стакан с выпивкой. Компактные, одного размера, легкие, в общем, на все случаи жизни.
Он протянул Марианне прочную, прямоугольной формы табуретку, она села. Вторую он поставил перед ней, водрузил на этот столик две эмалированные кружки, налил из термоса шоколад.
— Пахнет умопомрачительно.
— Кружка прямо перед тобой. Проголодалась?
— Ну что ты! Я же съела огромный сэндвич с беконом.
— Это не в счет. В домике на дереве всегда хочется пожевать. Такое уж тут место.
Он достал с полки жестяную банку и встряхнул ее.
— У тебя тут запас еды?
— Для птиц. И для людей тоже есть, немножко. Что тут на крышке написано? Вполне еще пригодно. Я сюда две недели назад наведывался, провел чистку. Подставляй руку.
Марианна послушно протянула ему руку, и он положил ей на ладонь небольшой плотный кубик.
— Знаешь, в Эдинбурге я ко всяким тянучкам даже не прикасаюсь. Это же кошмар для зубов. — Она кинула тянучку в рот. — Совсем застыла от холода! Но очень вкусно!
— Голод — лучшая из приправ, — изрек Кейр, тоже жуя тянучку.
— Опиши мне этот домик. Как твой дед исхитрился задействовать в устройстве живые ветви, не погубив их?
— Домик расположен близко к стволу. Это вполне надежно, и не потребовалось его намертво прикреплять. Но надо было учесть, что случаются бури и что дерево растет. Поэтому он насажен на каркас, прилаженный кое-где к ветвям, на скользящих болтах, которые позволяют на несколько дюймов изменять наклон крепежных реек, конструкция подвижна.
— Но ствол тоже растет. Наверняка за столько лет он стал толще. А эта ветка в комнате? Она не разворотит со временем стену или крышу?
— И в полу, и в стене, и в крыше отверстия специально были проделаны побольше, на вырост. Теперь зазор стал меньше.
— Так там дыры? Но почему-то не чувствуется сквозняка, совсем.
— В них уложен якорный канат, закрепленный в доме, к дереву он не крепится. Это надежная преграда сквозняку. И смотрится очень неплохо.
— Как остроумно! А если дерево перерастет границы отверстий?
— При моей жизни точно не перерастет.
— А при детях?
— У меня нет детей.
— Я вообще говорю. Какие-нибудь племянники, племянницы.
— Пока не обзавелся.
— Жаль. — Марианна вздохнула. — Дом — настоящая сказка, особенно для детей, столько бы им радости.
— Мне самому он нравится не меньше, чем в детстве. А подростком я вообще сюда не заглядывал. Считал, что это детская забава, недостойная солидного, взрослого человека. Решил тогда, пусть теперь младшая сестра играет тут в куклы. А сестра устроила в домике склад сломанных игрушек. Некоторые и сейчас здесь. Думаю, уже навечно. Надо бы их выбросить, но ведь у них не меньше прав на это жилье, чем у меня.
— Игрушки. Расскажи мне про них.
— Деревянная лошадка, на колесиках. Ее можно было катать. Но больше не покатаешь, колесики отвалились и потерялись. Еще есть всякие деревянные звери, уцелевшие из коллекции «Клуб одиноких сердец».
— Почему ты их так назвал?
— Понимаешь, изначально их было по двое, и жили они в ковчеге. Дед сам их вырезал из дерева и потом раскрашивал. За долгие годы кое-какие фигурки растерялись, и бедные твари остались одни-одинешеньки. А старину Ноя кто-то случайно пустил на растопку костра. Миссис Ной с тех пор мыкается с детьми одна и со всем этим зверинцем.
— Вдова, в общем.
Кейр тихонько произнес:
— Да, получается, что так.
Марианна поставила на стол кружку с шоколадом.
— Прости. Я напомнила тебе про Энни, да?
— А я тебе про Харви.
Помолчав, Марианна, уже веселым голосом, спросила:
— А деревянные кролики есть?
— Этих-то полно.
Марианна рассмеялась:
— Можно мне подержать кого-нибудь из «Клуба одиноких сердец»?
Кейр протянул ей деревянную фигурку:
— Угадаешь, кто это?
Пока Марианна ощупывала деревяшку, Кейр изучал ее широко распахнутые, отрешенные глаза, дымчато-голубые, будто небо перед дождем. Ему было немного неловко, словно он за ней подсматривал, потом вдруг вспомнился олень, за которым он следил из-за деревьев, взгляд у оленя был внимательный, но не гневный. У Марианны еле заметно подрагивало веко и уголок рта, голова была чуть вскинута, как у зверя, нюхающего воздух. Она протянула Кейру сложенную ковшиком ладонь с игрушкой.
— Это не очень трудно. Жираф. Длинная шея, и еще я нашла пятна.
— Все верно. Правда, жираф этот смахивает на пса далматина. Дед был хорошим резчиком, но рисовал средне. Его манеру письма я бы назвал экспрессионистской.
Когда Кейр потянулся за жирафом, его взгляд уперся в жилки на запястье Марианны, ярко-голубые на бледной прозрачно-мраморной коже. Кейр положил пальцы на переплетение жилок, почувствовал, как от неожиданности запястье чуть дрогнуло и как холодная кожа начала теплеть под его пальцами.
— Щупаешь пульс?
— Нет. Но чувствую, как бежит кровь по твоим жилам. Пульсирует. У тебя такое маленькое, такое узкое запястье… захотелось прикоснуться. Прости, я должен был спросить, можно ли. — Он взял из ее ладони фигурку. — Можно? Я чувствую себя так, будто слежу тайком. Я всегда знаю, что ты вот сейчас делаешь или сделаешь, а ты — нет. Это не очень честно.
— Не очень, но иначе у меня не бывает. Я уже привыкла, что мужчины этим пользуются.
— Прости.
— Я не тебя имела в виду. Я говорю о других мужчинах. Это было так давно. На самом деле, я едва ли теперь вспомню о чем-то подобном. Моя жизнь состоит из прикосновений, я постоянно трогаю что-то, но мало что теперь трогает меня. Я о людях.
— Но в каком смысле?
— То есть?
— Ты хочешь сказать, что люди к тебе не прикасаются? — Взяв ее руку, он снова провел большим пальцем по узкому запястью, гладя выступающие жилки. — Или ты имеешь в виду именно то, что сказала: «Но мало что теперь меня трогает»?
Марианна молчала. Не отнимая у него руки, опустив голову, она думала. Наконец произнесла:
— Конечно, трогает музыка. Прогулки по Ботаническому. Твой остров. Сама идея то есть. И… ты.
Он перестал гладить ее запястье. И, собравшись с духом, спросил:
— Хочешь потрогать меня?
Она смущенно опустила ресницы, потом провела кончиком языка по пересохшим губам.