– Такое ему не под силу, – заверяет меня Габриель.
– А тут еще ты, – говорю я. – Не смей больше называть меня леди Рейн! Сегодня я впервые услышала это обращение, и оно мне жутко не понравилось. Совсем мне не подходит.
– Ладно, – говорит он. – Извини. Чем бы вы там с Комендантом ни занимались, меня это совершенно не касается.
– Да все не так! – едва не кричу я и хватаю его за плечи. Понижаю голос до шепота, чтобы нас не было слышно в коридоре. – Скорее ад замерзнет, чем я с ним пересплю, неужели тебе это не ясно?
Меня несет. Я чуть было не рассказываю ему о своем плане побега, но решаю все-таки промолчать. Пусть пока останется моим секретом.
– Ты мне веришь? – спрашиваю я.
– Я никогда и не сомневался, – уверяет меня он. – Но вот увидел его в твоей постели и… Ну, не знаю. Как-то проняло меня это зрелище.
– Да уж, знакомые чувства, – отвечаю я с легким смешком.
Габриель тоже коротко смеется. Отхожу от него и сажусь на край кровати.
– Что там с Сесилией?
Он качает головой:
– Не знаю. Здесь Распорядитель Вон. С ним несколько местных врачей.
Видит, что я меняюсь в лице.
– Послушай меня. Я уверен, что все будет хорошо. Если бы с ней было что-то серьезное, они бы уже отправили ее в городскую больницу.
Бросаю взгляд на свои лежащие на коленях руки и тяжело вздыхаю.
– Тебе принести что-нибудь? – спрашивает Габриель. – Может, чай? Или клубнику? Ты почти ничего не ела за ужином.
Не хочу я ни чая, ни клубники. Одного хочу: чтобы Габриель был мне не слугой, а другом, чтобы он мог здесь со мной немного посидеть и ему бы за это потом не попало. Мечтаю, чтобы мы оба оказались свободны.
Может, если я придумаю хороший план побега, смогу взять Габриеля с собой. Думаю, ему понравится наша гавань.
Не знаю, как сказать ему об этом так, чтобы он не подумал, что я бесхарактерная. Единственное, что приходит в голову:
– Расскажи мне о себе.
– О себе? – растерянно переспрашивает он.
– Да, – отвечаю я и жестом приглашаю его сесть рядом.
– Ты уже все знаешь, – говорит он, присаживаясь.
– Ничего подобного, – возражаю я. – Где ты родился? Какое время года больше всего любишь? Да все что угодно.
– Здесь. Во Флориде, – отвечает он. – Помню женщину в красном платье с темными вьющимися волосами. Маму, наверное, но я не уверен. Люблю лето. А ты? – спрашивает он, улыбаясь.
Улыбки не часто освещают его лицо, поэтому каждую из них я считаю своей маленькой победой.
– Обожаю осень, – отвечаю я.
Он уже знает про Манхэттен и о том, что мои родители умерли, когда мне было двенадцать.
Когда раздается стук в дверь, я обдумываю следующий вопрос. Габриель встает и разглаживает покрывало с того края, где он сидел. Хватаю с туалетного столика пустой стакан на случай, если понадобится предлог для присутствия в моей комнате слуги.
– Войдите, – говорю я.
Это Эль, помощница Сесилии. Ее глаза горят от возбуждения.
– Знаете, что у меня за новости? – спрашивает она. – Никогда не догадаетесь. У Сесилии будет маленький!
В течение нескольких следующих недель Линден находится при Сесилии почти неотлучно, и я снова превращаюсь в невидимку. Понимаю, что из-за сложившейся ситуации с побегом придется повременить, но пока без постоянного присутствия Линдена мне даже дышится как-то легче. У нас с Габриелем опять есть возможность разговаривать по утрам, когда он приходит ко мне с завтраком. Так как его обязанность – приносить нам еду, ко мне он может зайти пораньше, пока остальные жены еще не проснулись. Правда, из-за беременности спать Сесилия стала совсем плохо.
Проводить время с Габриелем совсем не то, что отбывать положенные часы с Линденом. С Габриелем можно быть откровенной, и я рассказываю ему о том, как сильно я скучаю по Манхэттену. Прежде он мне казался просто огромным, а сейчас превратился в маленькую точку на карте.
– Раньше весь город был разделен на пять районов – Бруклин, вроде бы Квинс и еще несколько. Потом, когда построили маяки, оборудовали гавани, всех их стали называть Манхэттен. Сейчас районы отличаются друг от друга по тому, что в них производят. Мой, например, это заводы и перевозки. В западном районе занимаются рыболовством, а на востоке расположены жилые кварталы.
– Как так получилось? – спрашивает Габриель, жуя тост с моего подноса.
Он сидит на диванчике у окна, и лучи утреннего солнца высвечивают пронзительную голубизну его глаз.
– Не знаю, – отвечаю я, переворачиваюсь на живот, руки кладу себе под подбородок. – Может, из-за прежних названий постоянно возникала путаница. Ведь промышленные постройки заняли все районы, кроме одного. Наверное, президенту недосуг было запоминать, что где находится.
– Тесновато у вас там, – говорит он.
– Есть немного, – соглашаюсь я, – но некоторым зданиям несколько сотен лет. Когда я была маленькой, то часто представляла себе, как будто выхожу за дверь и попадаю в прошлое. Представляла…
Умолкаю на полуслове. Провожу пальцем по строчкам на одеяле.
– Что такое? – спрашивает Габриель, наклоняясь ко мне.
– Я об этом еще никому не рассказывала, – признаюсь я, сама себе удивляясь. – Так вот, я представляла, что вдруг оказываюсь в двадцать первом веке. Там встречаю на улицах людей разного возраста и сама могу стать взрослой, такой, как они.
Наступает долгая тишина. Увлеченно рассматриваю одеяло. На самом деле прячу глаза, теряясь под пристальным взглядом Габриеля. Чуть помедлив, он подходит к кровати с моей стороны; матрас слегка прогибается под его весом.
– Ладно, брось, – говорю я с вымученным смешком. – Ерунда это все.
– Нет, – возражает он. – Не ерунда.
Его палец повторяет движения моего, двигаясь вверх-вниз по соседним строчкам. Наши руки почти соприкасаются. По моему телу пробегает теплая волна, губы сами раздвигаются в улыбке. Знаю, что никогда не буду взрослой, все мечты об этом остались в далеком прошлом. Мне бы даже в голову не пришло рассказать о своих фантазиях родителям, они бы очень расстроились, или брату, он бы назвал их глупыми. Поэтому я держала их при себе, уговаривала себя забыть о них. Но в эту минуту, наблюдая за тем, как наши руки двигаются по одеялу, словно следуя заранее установленным правилам и подчиняясь определенному ритму, я разрешаю себе вернуться в мир грез. Однажды я покину этот особняк и найду за его стенами целый мир. Здоровый, цветущий мир, где проживу прекрасную долгую жизнь.
– Ты обязательно должен его увидеть, – говорю я. – Ну, город то есть.
– Я бы с удовольствием, – отвечает он тихо.
Раздается стук. Из-за закрытой двери слышится голос Сесилии:
– Линден у тебя? Он должен был принести мне горячего шоколада.
– Нет, – отвечаю я.
– Но я слышала голоса, – настаивает она. – Кто там с тобой?
Габриель поднимается. Я разглаживаю одеяло, он тем временем подхватывает с туалетного столика поднос с моим завтраком.
– Попробуй позвонить на кухню, – советую я ей. – Может, там знают, где он сейчас. Или вызови Эль.
Недолгое молчание. Снова стук в дверь.
– Можно войти?
Сажусь на кровати, быстрым движением набрасываю на матрас одеяло, расправляю его, взбиваю подушки. Я не сделала ничего дурного, но мне почему-то неловко оттого, что она застанет у меня Габриеля. Пересекаю комнату и открываю дверь.
– Чего тебе надо? – спрашиваю я.
Протолкнувшись мимо меня, она впивается взглядом в Габриеля. Ее карие глаза ничего не упускают.
– Я пойду, надо отнести эти тарелки на кухню. – Видно, что Габриелю неловко.
Выглядываю из-за спины Сесилии. Хочу дать ему понять, что мне жаль, что все так получилось, но он в мою сторону даже не смотрит. Все его внимание приковано к своим туфлям.
– Раз так, принеси мне тогда горячего шоколада, – распоряжается Сесилия. – Обжигающе горячего. И не клади в него зефиринки. Вечно ты их добавляешь, а они тают и становятся противными, потому что ты слишком долго сюда поднимаешься. Положи их рядом на отдельное блюдце. А еще лучше, захвати целый пакет.
Он кивает и, пройдя мимо нас, выходит из комнаты. Сесилия высовывает голову в коридор и провожает Габриеля долгим взглядом. Когда за его спиной закрываются двери лифта, она резко оборачивает ко мне.
– Почему дверь была закрыта?
– Не твое дело, – огрызаюсь я.
Знаю, как подозрительно могли прозвучать мои слова, но ничего не могу с собой поделать. Разговоры с Габриелем – одно из редких доступных мне удовольствий. Нет у моих сестер никакого права вмешиваться в мою жизнь! Правда, и воспрепятствовать я им не в силах.
В раздражении сажусь на диванчик и делаю вид, что перебираю верхний ящик, где у меня хранятся заколки для волос.
– Он же слуга, – говорит Сесилия, неторопливыми шагами меряя мою комнату и ведя пальчиком по одной из стен. – Да и мозги у него куриные. Когда бы ни принес чай, всегда чего-нибудь не хватает: то сахара мало, то сливок. И двигается еле-еле: вечность пройдет, пока он к нам с кухни доберется! Все приходится есть холодным.
– Все у него в порядке с мозгами, – встреваю я. – Ты просто обожаешь жаловаться.
– Жаловаться? – У нее даже дыхание перехватывает от возмущения. – Жаловаться? Не тебя каждое утро выворачивает завтраком! Не ты торчишь весь день в постели, как привязанная. И все из-за этой дурацкой беременности. Не слишком многого я и прошу. Все, что требуется от этих недотеп, это выполнять свою работу – приносить мне все, чего я хочу.
Она плюхается на мой матрас и с вызовом скрещивает руки на груди: все высказала.
Со своего места я ясно вижу небольшой бугорок под легкой тканью ее ночной сорочки. Тонкий аромат духов не в силах замаскировать слабый, но стойкий запах рвоты, исходящий от девушки. Ее волосы растрепаны, лицо бледное. Хоть и не хочется в этом признаваться, но я понимаю причину ее раздражительности. Не должна столь юная девушка проходить через такое.
– Вот, держи, – вытащив из ящика один из красных леденцов, что подарила мне на свадьбу леди Роуз, я протягиваю ей. – Поможет успокоить желудок.