– Не могу не признать, ураган даже близко не стоит с воздуховодом, – раздается откуда-то сверху голос Вона.
Пытаюсь открыть глаза, но через приоткрытые щелочки вижу только сумрачное пятно – его темные прилизанные волосы. По венам разливается тепло. Боль в ребрах отступает, и тело сводит судорога облегчения.
– Ты знала, что выкинула твоя мертвая сестричка? Воздуховод! Она ухитрилась спуститься по вентиляционной шахте до самого низа, прежде чем мы ее нашли. Сообразительная была девчушка. Для одиннадцати-то лет.
Роуз… С моих губ не срывается ни звука.
Шершавые, словно наждачная бумага, пальцы касаются моего лба. Веки наливаются свинцом.
– Она, прямо скажем, была ни в чем не виновата, такой уж ее воспитали, – выдыхает он мне в ухо, обжигая горячим дыханием. – Я работал с ее родителями. Уважаемые хирурги были, вообще-то говоря. Потом, чего греха таить, рассудком повредились. Мотались по штатам со своими безумными побасенками про тайный сговор. Мол, раз уж у нас антидот создать не получается, значит, должно быть где-нибудь за безбрежным океаном еще одно выжившее государство, которое может нам помочь. Кормили ее своими россказнями про погибшие страны, будто была от них хоть какая-то польза.
По венам снова разливается тепло. Немеет тело. Что он мне вкалывает? Собираюсь с силами. С огромным трудом мне все-таки удается приоткрыть веки. В глазах двоится. Сфокусировав взгляд, понимаю, что Линдена рядом нет, да и сестры больше не толкутся у двери.
– Тшш… – успокаивающе шепчет Вон и, положив большой и указательный пальцы на мои веки, закрывает мне глаза. – Все хорошо. Послушай-ка мою сказку на ночь. Боюсь, правда, конец у нее не очень счастливый. Так вот, куда они ни ехали ересь свою распространять, всегда с собой дочку брали. И знаешь, что с ними приключилось? Машина на автостоянке оказалась начинена взрывчаткой. Секунда, и девчушка осталась круглой сиротой. Мир полон опасностей, верно?
Бомба. Я о них знаю по Манхэттену. Приглушенный грохот, доносящийся издалека, говорит мне, что только что погибли люди. Это не те воспоминания, в которые мне хочется вернуться, поэтому я инстинктивно пытаюсь отодвинуться. Но куда там! Из-за всех этих лекарств тело словно деревянное.
– В этом мире есть люди, которым противоядие не нужно. Они считают, что близится конец света, человечество обречено и лучше в это не вмешиваться. Они убьют любого, кто осмелиться помочь нам выжить.
Я знала! Я так и знала! Родителям постоянно угрожали из-за их лабораторных исследований. Существуют две противоборствующие стороны: приверженцы научного подхода выступают за изучение генома человека и поиски противоядия; а сторонники естественного подхода уверены, что уже слишком поздно что-либо изменить, и считают неэтичным сначала рожать детей, а потом ставить над ними эксперименты. Одним словом, «естественники» полагают, что вымирание человеческой расы – обычный природный процесс.
– Но тебе повезло, – говорит Вон. – У нас здесь тепло и безопасно. Уверен, ты не захочешь всем этим рискнуть. Ты особенная, хоть сама этого не понимаешь. Исчезнешь, и Линден этого не переживет.
Неожиданно мне становится ясно, почему Роуз отговаривала меня от побега. Совсем не затем, чтобы после ее смерти Линден не остался один. Она пыталась предупредить меня, уберечь от наказания вроде того, которому подверглась, когда ее попытка бегства провалилась. Сознание начинает путаться, и в ушах раздается шепот Роуз, а не Вона:
– Если тебе дорога жизнь, больше никаких попыток сбежать.
13
Линден, кажется, не подозревает, что я получила все эти травмы, когда пыталась от него убежать.
– Я сказала ему, что, когда налетел ураган, ты была в саду, – шепотом рассказывает мне Дженна как-то днем. Рядом тихонько спит Линден. Его рука покоится у меня на плече. Даже во сне он не может оставить меня без защиты. – Я видела, как ты выпрыгнула в окно. Что у тебя был за план?
– Не знаю, – отвечаю я. – В любом случае, он с треском провалился.
Она выглядит так, словно ей до смерти хочется меня обнять, но она не решается: мне даже дышать больно.
– И он тебе поверил? – интересуюсь я.
– Комендант Линден поверил, хоть и знает о выломанной сетке в твоем окне. Насчет Распорядителя Вона не знаю. На кухне все поручились, что видели тебя в саду перед самым ураганом. Сказали, ты попыталась вернуться в дом, когда услышала сигнал тревоги. Версия, по-моему, вполне убедительная.
– Что они сделали? – не веря своим ушам, переспрашиваю я.
Чуть улыбнувшись, она заправляет мне за ухо непослушную прядь волос.
– Думаю, ты им нравишься. Особенно Габриелю.
Габриель! Пронзительный взгляд голубых глаз и рев разыгравшейся стихии. Распахнутые руки. Вот он меня ловит. Уют его объятий. Потом темнота.
– Это он меня нашел.
– Тебя полдома искало, – говорит она. – Комендант Линден и тот присоединился к поискам. Всюду летали ветки, сучья. Так что ему тоже досталось.
Линден. В синяках. Спит рядом. Капля крови в уголке рта. Вытираю ее пальцем.
– Я думала, ты погибла, – признается она. – Когда Габриель принес тебя на кухню, на тебе живого места не было.
– Это недалеко от правды.
– Сесилия орала как резаная. Ее слуги до спальни буквально волоком тащили. Втроем. Распорядитель сказал, что, если она не успокоится, у нее будет выкидыш. Ну да все с ней в порядке. Ты же ее знаешь.
– А что с Габриелем? – спрашиваю я.
С тех пор как очнулась, ни разу его не видела. Не знаю даже, сколько времени я уже в сознании.
Линден что-то бормочет во сне, и я вздрагиваю от неожиданности. Он утыкается лицом мне в плечо, и кажется, еще секунду и откроет глаза, но дыхание его остается глубоким и размеренным.
С внезапно посерьезневшим видом Дженна наклоняется еще ниже. Мы и так едва шепчем, но она хочет быть уверенной, что нас никто не услышит.
– Не знаю, что там между вами происходит, но будь, пожалуйста, поосторожней. Ладно? Мне кажется, Распорядитель Вон что-то подозревает.
Вон. От одного упоминания его имени кровь стынет у меня в жилах. Я никому не говорила о том, что он рассказал мне о Роуз. В голове все перемешалось, и я не могу отличить свои видения от реальности. Вдобавок я боюсь того, как он может со мной поступить. Заставляю себя переключиться с мыслей о нем.
Не знаю, что ответить Дженне. Я ведь сама не понимаю, что происходит между мной и Габриелем. Все, о чем могу сейчас думать, так это о паническом страхе, который охватывает Габриеля всякий раз, когда Вон поблизости. Может, ему угрожают?
– Он в порядке? – судорожно сглотнув, спрашиваю я.
– В полном. Так, пара царапин. Он к тебе заходил несколько раз, но ты спала.
В достоверности ее отчета можно не сомневаться – она до мелочей знает обо всем, что происходит в этом доме. Тихая и незаметная как мышка, Дженна ничего не упускает из виду. Вспоминаю слова Вона о том, что неплохо было бы отправить ее на корм рыбам, о ее сестрах, которых расстреляли в том фургоне, и глаза сами наполняются слезами, горло перехватывает от рыданий.
– Не волнуйся, – шепчет она. – Я поищу его. Все будет хорошо.
– Не будет, – срывающимся голосом шепчу я в ответ.
Боюсь сказать лишнего. Вдруг услышит Распорядитель Вон. Он и так все про всех знает. У этого ужасного человека повсюду глаза и уши. Ему не стоит большого труда дергать нас за веревочки. И он прав. Я проведу в этом доме остаток своей жизни. Есть смысл устроиться здесь поудобней. У меня закрадываются подозрения, что он и есть мой настоящий тюремщик, а мужчина, посапывающий рядом, находится в столь же незавидном положении пленника, что и его жёны.
Дженна остается со мной некоторое время. Наконец у меня не остается сил даже на слезы, боль стальным обручем стягивает грудь, ноги, голову, и я проваливаюсь в небытие.
Первое, что я вижу, открыв глаза на следующее утро, это Сесилия, которая неловко мнется у двери. Беременность уже не скрыть. Руки и ноги девушки стали такими худенькими, что на их фоне изрядно округлившейся живот кажется просто огромным.
– Привет, – говорит она высоким детским голосом.
– Привет, – хрипло отвечаю я.
Мои слова звучат так, будто я пригоршню битого стекла проглотила, но откашляться я не решаюсь – знаю, что будет очень больно. Вспоминаю, что сказала мне о Сесилии Дженна. Мол, орала как резаная, когда меня принесли.
– Как ты? – спрашивает Сесилия.
Не успеваю я и рта открыть, как она вытаскивает из-за спины руку и демонстрирует мне вазу с белыми, похожими на звезды цветами.
– Лилии, как те, о которых ты рассказывала.
Они и вправду точь-в-точь как те, что выращивала мама, – с розово-красными, напоминающими след от разлитых чернил полосками по всей длине лепестка. Сесилия ставит вазу на прикроватный столик и кладет мне руку на лоб.
– У тебя небольшая температура.
Прямо как маленькая девочка, играющая в дочки-матери. Наверное, это все побочный эффект болеутоляющих, но я ее в данный момент просто обожаю.
– Обними меня, – говорю я ей и протягиваю руку, к которой подключена капельница.
Она, не колеблясь ни секунды, бросается ко мне в объятья. Проявляя осторожность, чтобы не задеть ребра, Сесилия сжимает в пальцах мою ночную сорочку. Шея становится мокрой от ее слез.
– Я так перепугалась, – признается она.
Этот особняк для нее все равно что сказочный кукольный домик. Здесь никому не положено болеть. И все должны жить долго и счастливо.
– Я тоже, – говорю я.
Мой страх никуда не делся.
– Могу ли я для тебя что-нибудь сделать? – спрашивает она, немного успокоившись и вытирая заплаканные щеки.
Кивком указываю на спящего подле меня Линдена.
– Вытащи его отсюда хотя бы ненадолго, – прошу я. – Ну кому польза от того, что он целыми днями сидит здесь взаперти и квохчет надо мной, как наседка? Может, уговоришь его сыграть во что-нибудь, или, ну не знаю, придумай сама.
Обрадовавшись моей просьбе, она кивает в ответ, мол, не подведет. У нее великолепно получается поднимать настроение нашему мужу. Кроме того, она никогда не упускает возможности насладиться безраздельным вниманием Линдена.