жалостно сказал он.
Наверное, он прав, думала Таня. Ну получит она диплом в тридцать три года, а дальше что? Серьезную специальность, где нужно проработать десять лет, прежде чем начнешь в ней разбираться, ей не потянуть, остаются профессии вроде физиотерапевта или гомеопата. Сидеть в поликлинике и назначать всем подряд УВЧ? Лучше уж подавать инструменты хирургам. Интереснее и пользы больше.
Она устроилась в клинику, благо та располагалась в пяти минутах ходьбы от дома.
Впервые увидев Миллера, Таня восхитилась его редкой красотой. Профессор ругался со старшей сестрой, требуя новые инструменты, и гнев чрезвычайно шел ему — он оживлял классические черты его лица. Наверное, на черно-белой фотографии с закрытыми глазами его запросто можно принять за древнеримский скульптурный портрет, подумала Таня, исподтишка наблюдая за красавцем.
Здравый смысл подсказывал, что мечтать о нем нельзя. Такой интересный мужчина ни при каких обстоятельствах не заинтересуется неказистой медсестрой. Тем более что сотрудницы уже просветили ее насчет особенностей его личности.
Слушая, как сестры наперебой рассказывают об ужасном характере Миллера, Таня скучно подумала: «Ясно, второй Боренька. Закоренелый эгоист, не интересующийся ничем, кроме собственных удобств. Только красивее, а значит, еще опаснее моего муженька. Мой поломал жизнь только мне, а этот наверняка мучает многих женщин, готовых на все, лишь бы быть рядом с таким неописуемым красавцем».
«А тебе-то до него какое дело? — спрашивал ее внутренний голос. — Он никогда тобой не заинтересуется. Но если даже случится такое чудо и у вас вдруг начнется роман, станет ли тебе от этого лучше? Вместо одного у тебя будут сосать кровь два упыря. Ну уж нет!»
…Но выкинуть Миллера из головы у нее так и не получилось. Осознав это, Таня ужасно рассердилась на себя и изуродовала висевший в холле его портрет.
А потом старшая сестра отправила Таню подавать ему на операции.
Сразу же выяснилось, что он совсем не такой, как ее муж. Мрачный вид, привычка начинать фразу со слов «Вы должны», угрожающее молчание, если приказ выполнялся недостаточно быстро, — да, все эти приметы мизантропа в Миллере присутствовали, но Таня почувствовала в нем и что-то еще… Светлое, теплое, тщательно скрываемое.
Старая истина — ничто не сближает людей так, как совместный труд. Поработав с Миллером несколько недель, Таня ощутила, что между ними протянулась тонкая, но прочная нить взаимопонимания и симпатии. Как ни странно, эта нить позволила ей избавиться от бесплодных романтических мечтаний. Почувствовав в Дмитрии Дмитриевиче надежного коллегу, она даже перестала воспринимать его как красивого мужчину.
Она представляла себе, как проработает с ним бок о бок много лет, поддерживая любые его начинания, все самые безумные проекты.
Избавившись от мимолетной влюбленности в мужчину, она искренне полюбила человека.
Тем не менее Таня страшно волновалась, прежде чем явиться к заболевшему Миллеру с миссией Красного Креста. Она думала, что он примет ее, напоит чаем, и это воображаемое дружеское чаепитие ее заранее разочаровывало. Дружба дружбой, но Таня знала, что обязательно будет разочарована. Она даже попыталась отдать малиновое варенье Ирине Анатольевне, но в ответ та лишь молча покрутила пальцем у виска.
«Судьба», — решила Таня и отправилась топить в профессорском чае последние надежды.
Дикая реакция Миллера изумила, но и обрадовала ее.
Просто коллега и друг не стал бы так беситься. Неужели влюблен?
— Ты, Таня, просто ужасная дура! — громко сказала она голубям. — Пересмотри исходные данные. Ты неверно записала условие задачи и получила неправильный ответ. С чего ты взяла, что ты друг Миллеру? Просто он ценит твою квалификацию, а на тебя саму ему наплевать. Вполне понятно, что вторжение постороннего человека взбесило его. Ну и пожалуйста. Надеюсь, он хотя бы поверил в искренность моих намерений, узнав, что я замужем. Впервые за десять лет замужество принесло мне пользу. Будем работать, словно ничего не случилось.
Закрыв за Таней дверь, Дмитрий Дмитриевич сел в кухне на подоконник и закурил. Почему он не подумал о том, что она может быть несвободна? Привык, что ли, к обществу одиноких дам, страстно желающих устроить свою жизнь?
Вот и все, вздохнул он и открыл форточку. Черт с ним, с воспалением легких! Пусть он тяжело заболеет, так будет даже лучше. Господи, сколько лет он сидит на этой кухне, глядя во двор-колодец, в котором никогда не бывает солнца…
Таня замужем, вот так сюрприз! И давно замужем, сказала она. Наверное, у нее и дети есть. Ну правильно, именно семейным благополучием и объясняются ее благожелательность и постоянно хорошее настроение. Ее отзывчивость и нежная женственность стали надежной гарантией прочного брака.
«Конечно, она счастлива. Почему я, самовлюбленный идиот, возомнил, что только мне удалось увидеть ее прекрасную душу? И что мне теперь делать?»
Разрушать чужую семью? Или сделать Таню своей любовницей, встречаться тайно, по углам, вздрагивая от каждого звонка мобильного телефона? Как скоро они возненавидят друг друга, вымазанные грязью адюльтера?
Миллер закашлялся. Раньше, думая о Тане, он боялся, что отношения будут складываться непросто, в первую очередь из-за его скверного характера. Но он не думал, что придется отказаться от Тани, даже не объяснившись!
Последние дни он часто представлял себе, как Таня готовит ему ужин, как они, взявшись за руки, гуляют в Петергофе…
Теперь ясно, что ничего этого не будет.
Глава 5
Миллер так боялся встречи с Таней, что даже не хотел выздоравливать. Это была не просто неловкость человека, позволившего себе бестактность — нет, его терзал настоящий страх. Ужас перед болью, которую он испытает, увидев ее, такую любимую и такую недостижимую.
Выздоровев, он решил отсрочить этот момент. Проассистировал Розенбергу на сложной, очень интересной операции, взял за свой счет две недели отпуска и полетел к сестре.
С тех пор как Ольга вышла замуж и уехала на Дальний Восток, прошло уже шесть лет, за которые им не довелось ни разу увидеться. Миллер не скучал по ней, для его душевного спокойствия достаточно было знать, что у нее все в порядке. Ему и в голову не приходило нестись на другой конец страны только для того, чтобы обнять сестру. Но сейчас, потерпев крах своих надежд, он, видимо, инстинктивно потянулся к единственному родному человеку на земле.
За последнее время в Ольгиной жизни произошли большие перемены. Она выходила замуж за военного, с комнатой в офицерском общежитии, но два года назад Всеволод ушел в бизнес, преуспел и обзавелся собственной квартирой. Ольга окончила заочное отделение пединститута, а теперь вот ждала ребенка.
Всеволод встретил его в аэропорту, привез домой, но сам к обеду не остался — извинившись, уехал по делам.
Пообедав, брат с сестрой устроились пить чай в большой кухне, оборудованной по последнему слову евро-стандарта. Отделку квартиры закончили недавно, и теперь она, с натяжными потолками, шелковистыми обоями, дорогой мебелью и сверкающей сантехникой, была похожа на гостиничный номер. Пройдя по комнатам, Миллер с удивлением обнаружил на стене в гостиной свою увеличенную фотографию.
— Какой ты молодец, что приехал! — в который раз повторила сестра, наполняя его чашку. — Я уже сама думала лететь к тебе, пока маленький срок. А то, думаю, родится ребеночек, и я тебя еще лет пять не увижу. С маленьким ведь так трудно выбраться.
— Да уж, занесло тебя на край света…
Сестра поднялась и прижалась к нему, легонько целуя в макушку. После мамы его никто так не обнимал. Он и сам не любил лишних физических контактов: сторонился людей, имеющих привычку приобнимать собеседника, да и женщин быстро отучал лезть к нему с нежностями. Но сейчас ему было очень приятно…
Он осторожно привалился к теплому Олиному боку и положил руку ей на живот:
— Толкается уже?
— Знаешь, да! По срокам до первого шевеления еще далеко, но я чувствую малыша. Будто у меня там рыбка бьется, что ли.
— Оль, а почему вы так долго детей не заводили? Ждали, когда с жильем вопрос решится?
Она грустно помотала головой:
— Не получалось. Я себя даже предательницей чувствовала.
— Ты о чем? Не понимаю.
— У нас все девчонки в общежитии рожали. Комната шкафом перегорожена, в ней две семьи с младенцами — обычное дело. Заходишь в душевую, а там из кабинок только попы торчат — все пеленки стирают. Коляска одна на несколько семей — не только потому, что денег нет, но и потому, что ставить негде. Детские вещи циркулируют по общаге. После первого отдают, а ко второму комбинезончики, одеяльца и кроватки обратно возвращаются. Я тоже всего этого хотела, Дим. Но не получалось. А теперь, когда трудности позади, бац…
Миллер засмеялся.
— Думаю, ты честно заслужила право растить своего ребенка в благоустроенной квартире. Намыкалась уже по гарнизонам.
— Да не мыкалась я! Дим, это была не жизнь, а сплошное веселье! Нам все было смешно. И гнилые макароны, и хозяйственное мыло…
Осторожно посадив сестру на стул, Миллер посмотрел на нее с удивлением:
— Что веселого в хозяйственном мыле?
— Чтобы им стирать, мы сначала сушили его на батарее, а потом терли на мелкой терке. А чтобы не вдыхать этот порошок, надевали на голову полиэтиленовый пакет.
Дмитрий Дмитриевич пожал плечами. Однако в свое время этот способ так развеселил Олю, что она и сейчас не удержалась от смеха:
— А один раз Севке весь паек выдали горчичным порошком. Так я по общаге собрала майонезные банки, приготовила горчицу и продавала у вокзала. Классно было! А селедка в банках, знаешь, железных, плоских, здоровенных таких. Нас как отоварят, мы потом всей общагой ими в коридоре в дискобола играем. Ты не представляешь, сколько блюд я умею из этой селедки готовить! Например, если взять две селедочки, пачку плавленого сыра и две сырые морковки и провернуть через мясорубку, получается суперский паштет. Да, сейчас у нас и квартира есть, и деньги, но, знаешь, это благополучие не принесло бы мне столько радости, если бы не нищие годы в общежитии. Мне есть с чем сравнивать.