Будь Таня его женой, Миллер скорее бы умер, чем позволил ей переступить порог тюремной больницы! Наверное, она недавно вышла замуж, и муж настоял, чтобы она сменила работу, вот она и появилась в клинике. Нет, не сходится, она сказала, что замужем давно…
— Как вы себя чувствуете? Я могу вам помочь?
Таня вдруг рассмеялась:
— Хорошо, что у вас нет при себе апельсинов или банки малинового варенья, а то я могла бы заподозрить неладное.
— Таня…
Он взял у нее кружку и поставил на стол. Еще секунда, и он поцеловал бы ее, но тут в сестринскую вошла Ирина Анатольевна.
Скользнув равнодушным взглядом по коленопреклоненному Миллеру и покрасневшей Тане, старшая медсестра надела поверх хирургической робы парадный халат и закурила любимый «Беломор».
— Ну как ты? — спросила она. — Температура спала?
Миллер не удержался, потрогал Танин лоб и отрапортовал, что нет, не спала.
— Знаешь, жаропонижающие тебе давать не хочется, иммунитет портить. Ты бы полежала пока, а вечерком Чесноков тебя домой отвезет.
— Я не могу лежать, — хихикнула Таня.
— Черт! Дмитрий Дмитриевич, вы же врач, посмотрели бы: вдруг там у нее нарыв?
— Да не надо.
— Не бойся, Дмитрий Дмитриевич вроде бы сегодня добрый. Я, конечно, не могла заменить ему тебя, но постаралась ничем не разгневать.
— Вы были великолепны, — галантно вставил Миллер. — Давайте, Таня, я посмотрю вас. Пойдемте ко мне в кабинет. Я вас уложу потом на свою кушетку, она с валиками, найдем удобное положение.
— Да уж идите, — захохотала Ирина Анатольевна, — давно пора. Это же святой долг хирурга — уложить сестру, с которой он оперирует, на свою кушетку.
Миллер почувствовал, что краснеет, а Таня и так уже была как помидор.
— Валериан Павлович целый день сидит у Тамары Семеновны, я тоже пойду в отделение, так что вы сможете спокойно отдохнуть. Если бы не наш новый заведующий, я прямо сейчас командировал бы Чеснокова, чтобы он отвез вас домой, но, боюсь, если Максимов узнает, и у вас, и у Чеснокова будут неприятности. А так ляжете, я запру кабинет, и никто вас не потревожит.
— Интересно, а если она захочет в туалет?
— Позвонит мне на трубку, я приду и открою.
Оказавшись с Таней наедине, Миллер сообразил, что для осмотра ей придется снять кофточку. Сможет ли он выдержать это испытание? Он боялся обмануть Танино доверие, ведь, раздевшись перед ним, она будет думать, что он смотрит на нее как врач…
Но давать задний ход было уже поздно. Посмотреть место прививки необходимо — возможно, температура и боль связаны не с реакцией организма, а с нагноением, поскольку нельзя поручиться, что прививка была сделана с соблюдением всех правил асептики. Оставлять Таню без медицинской помощи нельзя, а идти за другим врачом — все равно что прямым текстом признаться в своих чувствах. Если бы Криворучко пребывал на рабочем месте, можно было попросить о помощи его, как более опытного врача. Но Валериан Павлович, судя по всему, распивал чаи со своей любимой сестрой-хозяйкой…
Собравшись с духом, Миллер попросил Таню раздеться до пояса. «Хорошо еще, что прививку от дифтерии делают под лопатку», — мрачно подумал он.
Рука у Тани почти не двигалась, и ему пришлось помогать ей снимать кофточку. К концу этого священнодействия он был близок к обмороку.
Он задыхался и почти ничего не видел от любви, не ощущая при этом ни малейшего вожделения. Ему просто хотелось целовать эти полные белые плечи, потом уткнуться носом в ложбинку между грудей…
Вместо этого он грубовато развернул Таню спиной к себе и дрожащими руками расстегнул бюстгальтер. Голова кружилась, и вообще хотелось плакать, но он заставил себя сосредоточиться и принялся осторожно ощупывать место инъекции.
— К счастью, нагноения нет. Иммунитет у вас хороший, а прививка, наоборот, плохая, тяжелая. Администрация не балует нас импортной вакциной, закупает российскую по бросовой цене. Рука не работает потому, что на прививку отреагировали подмышечные лимфоузлы. Через пару дней должно пройти, — пробормотал он. — Сейчас помогу вам одеться.
Застегнул лифчик, и тут ему стало настолько плохо, что пришлось вскочить со стула и отвернуться к стенке.
«Ё-моё, я же взрослый человек, а веду себя как пионер!» И для укрепления духа Миллер мысленно выругал себя последними словами. Не помогло. Он чувствовал, что если сейчас обернется, то или бросится целовать Таню, или голова его просто лопнет.
— Простите, Таня, вы можете одеться самостоятельно? — глухо спросил он. — Я… я смущен, и при взгляде на вас у меня возникают совсем не докторские мысли.
— Ой! Я сейчас! Одну секунду…
— Не спешите. Я выйду, а вы спокойно одевайтесь. Но, если вам тяжело, я помогу.
— Все в порядке… — Судя по голосу, Таня была смущена не меньше его.
В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Максимов. При виде неодетой женщины любой нормальный мужчина извинился бы и закрыл дверь с той стороны, но Максимов продолжал стоять на пороге.
— Да выйдите же! — досадливо крикнул Миллер. — Дайте человеку одеться. И закройте дверь, простудите мне сестру.
Но вместо того чтобы следовать полученным инструкциям, Максимов вошел в кабинет и по-хозяйски уселся на диван:
— Это что еще за гребля с пляской? Жду объяснений.
— Разве вам не ясно, что я смотрю больную? — удивился Миллер. — Или вы хотите сказать, что теперь консультации сотрудников клиники должны проходить в свободное от работы время и оплачиваться через кассу? Да выйдите же отсюда, дайте женщине одеться!
Все это время Таня стояла, прижимая к себе кофточку. Миллер старался не смотреть на нее, но сходил с ума, оттого что Максимов видит ее голые плечи.
— Она может одеваться при мне. Все-таки я ее муж.
— Что?!
— Ах, она не поставила вас в известность, — усмехнулся Максимов и достал сигареты. Таня возилась в углу, одеваясь, но, похоже, он и не думал помогать ей. — Ну конечно, вы бы не стали заводить интрижку с женой своего начальника.
— Борис Владиславович! О чем вы?
— А что я должен думать, застав свою жену раздетой в вашем кабинете?
— Я смотрел, не нагноилась ли у нее прививка, только и всего.
— Что вы несете, какая прививка? — поморщился Максимов.
— Прививка от дифтерии.
Максимов поджал губы и задумчиво побарабанил по спинке дивана.
Миллеру ужасно хотелось схватить цветочный горшок и изо всех сил опустить его на голову начальника, ко в первую очередь следовало убедить его в невиновности жены. Не хватало еще, чтобы у Тани были неприятности!
— Ты что, не могла сама определить, есть у тебя нагноение или нет? — спросил у нее муж.
— Так ведь под лопаткой, как я увижу?
— Мы, кажется, договорились, что в клинике ты будешь называть меня по имени-отчеству и на вы. Хорошо, а почему ты обратилась к профессору Миллеру, а не ко мне? Или ты забыла, что я тоже врач?
— Вчера я говорила вам, Борис Владиславович, что у меня болит прививка, а вы сказали, через три дня пройдет.
— Профессор Миллер сказал тебе что-то другое?
— Нет…
— Вот видишь. Совершенно нечего было трясти сиськами перед посторонним мужчиной.
— Прекратите! Я не могу допустить, чтобы в моем присутствии оскорбляли женщину, даже если это ваша жена! — крикнул Миллер.
— А вы не учите, как мне разговаривать с собственной женой! Она трясет сиськами перед кем попало, а я что, должен ей за это полонез сплясать? И не надо мне тут пыхтеть, как самовар на веранде! Вы тоже, Дмитрий Дмитриевич, наивный человек, — усмехнулся Максимов. — Она же специально воспользовалась своей прививкой, чтобы вас соблазнить.
— Таня, выйдите! — скомандовал Миллер.
— Дмитрий Дмитриевич…
— Быстро выйдите! — рявкнул он.
В незастегнутой кофточке Таня покинула кабинет.
Максимов поднялся и тоже пошел к выходу. Миллер преградил ему путь.
— Я клянусь, что Таня ни в чем не виновата. У вас нет ни малейшего повода подозревать ее.
— Я лучше знаю свою жену. Она неравнодушна к интересным мужчинам, и, поверьте, ее добродетель не стоит того, чтобы мы с вами ссорились.
Миллер успел подумать, что делать этого нельзя ни в коем случае, но рука поднялась помимо его воли… Через долю секунды он ударил Максимова по лицу.
Тот схватился за щеку:
— Пропустите меня немедленно!
Миллер посторонился.
— Я предупреждал, что не позволю оскорблять женщину в моем присутствии, — сказал он устало.
В дверях Максимов обернулся:
— Учти, я этого тебе не спущу!
— Уверен был, что напоследок вы скажете что-нибудь эффектное.
Глава 8
Оставшись один, Миллер закурил и налил себе коньяка. Он страшно нервничал, но вовсе не потому, что только что засветил по физиономии непосредственному начальнику и этот поступок, наверное, поставит жирный крест на его карьере. Придется уволиться, этого требует элементарная порядочность, а после того как его прокатили с заведованием, хорошую работу он вряд ли найдет. Весь научный мир знает, что у него нет нужных связей, а значит, на руководящей работе он бесперспективен. А если Максимов еще и расскажет о том, что Миллер его ударил… Кому нужен работник, готовый, чуть что, пустить в ход кулаки?
Но самым ужасным в этой ситуации была отнюдь не перспектива потерять работу.
Таня — жена Максимова! Вот это был страшный удар! Миллер уже более или менее свыкся с мыслью, что она принадлежит другому, но знать, что этот другой — Максимов, было выше его сил.
Как такое возможно? Добрая, отзывчивая, чистая женщина — и рядом с ней такой урод? Как ей удалось сохранить уравновешенный характер и доброжелательность в браке с ним? По глубокому убеждению Миллера, нельзя было быть женой Максимова и одновременно хорошим человеком.
«О Господи, они же вместе спят! — Он почувствовал, что ему в сердце вогнали бетонную шпалу и с хрустом повернули. — Целуются и занимаются сексом!»
Часть омерзения, которое он испытывал к Максимову, перекинулась на Таню. Она утратила для него ореол женской чистоты. Разумеется, она ни в чем не виновата перед своим мужем. Несмотря на грязные максимовские намеки, Таня была ему верной и честной женой. Но как она могла?!