— Как вы?
— А вы?
— Дим, ты чего тут торчишь? — В дверях возник Розенберг. — Пойдем коньяк пить!
— Яш, дай поговорить с человеком. Ты знаешь, что Таня — лучшая операционная сестра в мире? Правда, когда я с ней работал, ее было заметно больше. Вы так похудели… Вы здоровы?
— Абсолютно.
— Точно здоровы? А может, это ты, Яша, ее обижаешь? Или испытываешь на ней новые секретные технологии липосакции? — Миллер нарочно говорил шутливым тоном, чтобы Таня не поняла, как он взволнован встречей.
Розенберг захохотал:
— А что, идея богатая. Новый метод снижения веса — берешь с дамочки деньги, вручаешь ей швабру и отправляешь на месяц санитарить в больничку. Эффект гарантирован.
— При чем здесь швабра? Надеюсь, ты не заставляешь Таню шваброй махать?
Розенберг фыркнул:
— А чем, по-твоему, я должен заставлять махать свою санитарку?
— Что? Таня? Вы — санитарка? Вы?
Она смущенно опустила глаза, а Миллер понял, что разозлился на нее, несмотря на радость неожиданной встречи.
— Как вы могли, Таня? Вы, сестра высочайшей квалификации!
— Дим, не ори, — поморщился Розенберг. — Что тут такого? Можно подумать, она Родине изменила. Человеку деньги нужны, не все могут за идею горбатиться.
— Я не против денег. Но с Таниной подготовкой можно даже в частной клинике претендовать на сестринское, а не санитарское место.
— Претендовать можно на что хочешь! — отрезал Яша. — Только с местами напряженка. Вряд ли она бы и на эту работу у меня попала, если бы Максимов не попросил за свою знакомую.
— Он сказал, что я его знакомая? — тихо переспросила Таня.
— Было бы странно, если бы он просил за незнакомую, — пожал плечами Розенберг. — Правда, непонятно, почему он не сказал, что вы — операционная сестра. Знай я об этом сразу, пристроил бы вас удачнее. У меня все вакансии заняты, но я обзвонил бы коллег и нашел бы вам место по специальности.
Таня нервно крутила в руках щетку для инструментов, и Миллеру показалось, что сейчас она сломает хрупкую деревяшку.
Она ушла из клиники сразу после того, как он ударил Максимова. Значит, не придумав, как отомстить ему, Борис Владиславович решил отыграться на ней! За что? За то, что нашелся человек, готовый вступиться за нее. Вот он и решил унизить ее, удалить из коллектива, в котором ее уважают и любят, доказать, что она — не больше чем поломойка. И уж совсем гадко, что Максимов не сообщил Яше о том, что Таня — его жена. Ну понятно, профессору ведь неприлично иметь жену-санитарку.
Бедная, с каким же подлецом она живет…
— Так мы идем пить или нет? Таня, вы, когда здесь закончите, бутерброды нам приготовьте. — С этими словами Розенберг взял Миллера за рукав и бесцеремонно потащил по коридору.
Они расположились в комнате отдыха, Розенберг достал коньяк, Миллер закурил, все еще переживая неожиданную встречу.
Вскоре появилась Таня. Пряча глаза, она приготовила большую тарелку бутербродов, сварила кофе. Миллер попытался было усадить ее на диван, но она пробормотала «потом, потом», вырвалась и убежала.
Через некоторое время он, извинившись перед Розенбергом, отправился ее разыскивать, но дежурная сестра сказала, что Таня ушла домой.
«Не хочет видеть меня, свидетеля своего унижения. Если бы она знала, что я чувствую…»
Глава 12
Неизвестно, чего она ждала от этих сборов, но все оказалось гораздо скучнее, чем она представляла. Она-то думала, что раз уж их, группу медиков МЧС, вывезли на природу в бывший пионерский лагерь, то заставят бегать по родным просторам с носилками, брать полосу препятствий и делать перевязки в военно-полевых условиях. Возможно, научат разворачивать подвижной госпиталь. Что-то вроде детской игры «Зарница», о которой ей рассказывал папа.
Но их даже не гоняли на утреннюю гимнастику. По утрам группа неспешно вставала, умывалась, наводила красоту, завтракала и шла в актовый зал слушать лекции. Изучаемый предмет назывался ОТМС — организация и тактика медицинской службы, и через десять минут заунывного бубнежа о действиях в очаге ядерного поражения Таню начинало неудержимо клонить в сон. Другие участники сборов либо дремали, либо перешептывались, вспоминая старые анекдоты по теме лекции.
«Что надо делать в очаге ядерного взрыва? — Держать автомат на вытянутых руках! — Почему на вытянутых? — Чтобы капли расплавленной стали не капали на казенные сапоги! — А еще что надо делать? — Замотаться в простыню и медленно ползти на кладбище! — А почему медленно? — Чтобы не создавать паники».
Этот древний юмор действовал освежающе в тягучей атмосфере лекционного зала.
После обеда начинались практические занятия, то есть группа решала ситуационные задачи или, для разнообразия, изучала противогазы и дыхательные аппараты.
Увы, Таня оказалась отстающей. Рассчитать, сколько надо машин и автобусов для вывоза людей из очага поражения, если дано количество людей и сила взрыва, было для нее непосильным. С противогазом тоже дело не заладилось. Она с опаской относилась к этому прибору, полагая, что надеть его можно только с одной целью — чтобы немедленно задохнуться. А уж бегать и стрелять с этим ужасом на голове — нет, спасибо!
Однажды, вызванная отвечать к стенду с изображениями различных моделей противогазов, она развеселила всю группу. Ткнув указкой в странный шлем с оборочками, очертаниями похожий на лошадиную голову, преподаватель спросил, для какой категории пострадавших предназначена эта модель. Модель называлась «противогаз КР».
— Может быть, для крупного рогатого скота? — предположила Таня.
Из-за всеобщего хохота ей так и не удалось узнать тайну противогаза КР.
«Ну и что? Пусть я не умею рассчитать мощность ядерного взрыва, но меня все равно не назначат начальником штаба. Зато я хорошо и быстро накладываю повязки и подаю инструменты. Я даже умею интубировать трахею».
Вскоре выяснилось, что Таня по недоразумению попала в группу врачей, и она мимоходом разозлилась на Бориса, зачем помешал ей окончить учебу. Впрочем, это была не настоящая злость, а эхо, слабый отзвук.
После того как она узнала, что Борис специально искал ей санитарское место и не признался, что состоит с ней в браке, ей стало наплевать на него.
Единственное, что ее теперь расстраивало, причем расстраивало ужасно, — это то, что о ее позоре узнал Миллер. Теперь он знает, что она жила с человеком, который не уважал ее, и это очень унизительно.
Поэтому Таня и убежала домой, когда Дмитрий Дмитриевич сидел у Розенберга. Зачем вести с ним беседы и растравлять свои раны? Все равно он никогда не будет рядом с ней.
На сборах она пыталась убедить себя, что скоро забудет Миллера, уже совсем не думает о нем, поскольку без ума от симпатичного доктора из Кингисеппа, похожего на Олега Ефремова в фильме «Дни хирурга Мишкина». «Мишкину» Таня определенно нравилась, он подсказывал ей на занятиях, а вечером приглашал в местный бар — единственную «культурную» точку на много километров вокруг.
Она сидела с ним в полумраке кафе, за низким столиком с претенциозной лампой-шаром, пила кофе, курила, но испуганно отшатывалась, стоило ему наклониться к ней слишком близко. «Мишкин» смущался сам и поспешно переводил разговор на профессиональные темы. Вскоре они уже увлеченно обсуждали ход удаления желудка, совсем забыв, что пришли в бар влюбляться…
За два дня до конца сборов за участниками приехал автобус. Задание было — эвакуировать пациентов и персонал больницы, находящейся в зоне риска лесного пожара.
Июнь выдался ужасно засушливым, леса горели, сухие деревья занимались, как спички, поэтому был серьезный риск, что больница, беспечно размещенная в лесной усадьбе, попадет в зону огня.
— Вот видите, — улыбнулась Таня «Мишкину», устраиваясь рядом с ним на жестком сиденье, — никто не просил меня считать количество машин для эвакуации. Нашлись люди, сделавшие это за меня.
Предстоящее приключение приятно будоражило ее, происходящее напоминало игру. Тем более что никакой реальной опасности не было. Огонь еще очень далеко от больницы, сказал инструктор МЧС, ехавший вместе с ними. Но поскольку эвакуировать целую больницу — дело непростое, руководство решило подстраховаться.
Больница напоминала английское поместье, как их показывают в кино. Красивые, как тортики, корпуса, красные с белыми колоннами и затейливой лепниной, прятались среди сосен. Но времени любоваться пейзажем не было.
Таню, как самую маленькую, поставили комплектовать автобусы. Она должна была отмечать в списках фамилии больных и следить, чтобы всем хватило места и чтобы больные из травматологии правильно устроили свои загипсованные конечности.
Было немного стыдно, что она занимается такой ерундой, в то время как коллеги носят на себе больных и тяжелое оборудование, которое тоже решено было вывезти после некоторых препирательств и криков «А гори оно огнем!».
Специальная милицейская машина с шиком увезла наркотики.
Светило солнце, никто не паниковал, больные чинно рассаживались по местам, даже дети не убегали и не прятались. Было совершенно непонятно, почему все это называется холодным и страшным словом «эвакуация».
Когда уехал последний автобус, Таня, как положено, подошла к инструктору и доложила, что все ходячие больные согласно спискам эвакуированы из зоны поражения.
Инструктор улыбнулся ей и сказал, что она может загорать на травке или, если хочет, ехать в город ближайшим транспортом. Но Таня решила остаться до конца и сделать еще что-нибудь полезное. Она пошла к реанимационному подъезду, откуда выносили тяжелых больных.
Первым же человеком, которого она там увидела, был Дмитрий Дмитриевич Миллер! Высокий, длинноногий, он стоял на крыльце, держа в руках пачку историй болезни, и что-то раздраженно выговаривал мужчине в милицейской форме. Судя по усам и большим звездам на погонах, тот был главным по вывозу больных.
Таня подошла поближе.
— При чем тут форс-мажор? — услышала она знакомый голос. — Все равно вы могли позвонить, уточнить…