Странное внимание и подсчеты наше подсознание распознает как нарушение границ. Пусть такой человек посчитает то, чем сам обладает. Или займется занимательной математикой. Лучше перевести разговор на другую тему и посчитать что-нибудь другое. Не имеющее к нам отношения…
во Франции до сих пор издают и очень любят. Графиня начала книги писать в 57 лет для своих внуков; их было двадцать. А до этого рассказывала истории своим детям – их было восемь. Детей графиня очень любила и баловала. Устраивала музыкальные вечера, представления, сочиняла сказки для них. Она жила любовью к детям. И была отличной мамой и бабушкой.
Она была русская, графиня де Сегюр; Ростопчина. Это ее папа-генерал сжег Москву при вторжении Наполеона. А мама тоже могла запросто что-нибудь сжечь. И ей бы ничего за это не было, я так думаю. Сама графиня де Сегюр о матушке почти не писала, но ее сестра оставила некоторые воспоминания о детстве.
У графини де Сегюр была странная привычка укрываться газетами. То есть, использовать их вместо одеяла; это в детстве маменька не давала детям теплых одеял. И они спали при открытых окнах, – чтобы не изнежились. Умненькая графиня тайком укрывалась газетами. От них гораздо теплее! Вот и привыкла. И еще детям не давали пить между приемами пищи. Чтобы они не изнежились. Маленькая графиня нашла выход – она пила из собачьей миски тайком. Если уж жажда становилась невыносимой. Еще маменька порола детей розгами. Чтобы они не изнежились. И лишала еды – тоже с этой целью. Запрещено было также прикасаться к маменьке руками. Обнимать и дотрагиваться. Чтобы дети не изнежились, естественно. Можно было отвечать на вопросы, находясь на почтительном расстоянии. Это можно. Это разрешено. Учтиво отвечать на вопросы маменьки.
И еще много всего было, очень странного, мягко говоря. На мой взгляд, по маменьке сумасшедший дом плакал. Или исправительное учреждение, где с ней следовало обращаться так же, чтобы она не изнежилась…
Но вот так прошло детство будущей детской писательницы.
И она не свихнулась, не ожесточилась, не стала всем рассказывать о душевных ранах. Толку-то? Только обсуждать начнут и сплетничать.
Она стала совсем иначе относиться к своим детям. Она усвоила урок жизни; очень жестокий урок. Но она его правильно поняла. И стала совсем другой матерью и бабушкой.
А дети ее любили. И не изнежились; многого достигли в жизни. Дети ее и по сей день любят; другие дети. И читают добрые веселые истории даже не подозревая о том, каким на самом деле было детство автора.
Нежное сердце и добрая душа остаются такими же. Даже если пил из собачьей миски и газетами укрывался после побоев.
Не всегда жестокость порождает жестокость. А выбор всегда есть.
Не всем, а некоторым. Я в электричке наблюдала такую сцену: все места заняты. А на скамеечке для трех пассажиров сидят только двое: простой такой мужчина в курточке и в шапочке вязаной. И очень полная большая дама с немного свирепым лицом. И с бровями как у Брежнева. А в вагон зашла стройная дама в элегантном пальто и с изящной сумочкой. И тоже с бровями, но с красиво сделанными. И с красиво сделанными губами. Вообще очень красиво сделанное лицо у нее. И духами от нее пахнет так хорошо. Только немного сильно, так, что у меня слезы потекли.
Мужчина протеснился и прижался к большой свирепой даме. Стройная дама в элегантном пальто смогла сесть. И как начала ругать мужчину немного визгливо! Мол, воспитанные мужчины не подвигаются, а встают и уступают место даме. Так поклонятся, прижав руку к груди, и уступят место! А не ерзают, как тарантул, уступив крошечный кусочек сиденья. На котором трудно разместиться, не помяв элегантное пальто!
А крупная дама стала пихать мужчину локтем изо всех сил. И басом ругаться, что он совсем затолкал ее в угол, она даже дышать не может. И привалился к ней, как маньяк. Наглость какая!
Мужчина стал весь красный и вскочил. Он стоял и держался за ручку на сиденье. А дамы продолжали его бранить на весь вагон. Одна визгливым голосом, а другая – басом. За некультурность, хамство и грубое поведение! А друг на друга они смотрели с одобрением и очень ласково так. И кивали друг другу, и поддакивали.
А мужчина в шапочке стоял и краснел.
Потом мы вместе вышли из электрички, а дамы поехали дальше. Им вполне хватило места на лавочке без мужчины, который чуть не плакал. Но потом он посмотрел на меня, а я – на него. И мы засмеялись.
Потому что это было очень смешно. Хоть и немного грустно. Некоторым дамам не угодишь…
это весна приближается. А у магазина музыка играет, стоят тележки, а в тележках – пакеты с подарками. Фрукты, конфеты и еще много всего. Большие такие пакеты. Это – день рождения магазина; сквозь музыку слышно поздравления и объявления. Это маленький праздник. Молодые сотрудники в жилетках с логотипом будут раздавать подарки старичкам. Вот и старички стоят; совсем старенькие дедушки и бабушки.
Приятная музыка и приятное дело! Мы прошли мимо и зашли в другой магазин, перчатки купить. И туда же просеменила старушка в сереньком пальто и в серенькой пуховой шапочке – как у ребенка, с ушками, под подбородком на бантик ушки завязаны. Старушка на мышку похожа. Встала у прилавка и стоит робко.
В магазин зашел юноша в жилетке, оглядываясь по сторонам. Увидел старушку, подошел и стал ей ласково говорить: «Ну зачем же вы ушли? Пойдемте на праздник! Сейчас будут раздавать подарки!»
Старушка подняла морщинистое личико и тихо сказала, что стесняется. Нехорошо как-то брать бесплатно подарки. Вдруг кому-то не хватит? А у нее пенсия нормальная. Она сыта. Она просто подошла музыку послушать.
Юноша так добродушно ее взял под руку и повел за подарком, продолжая тихонько уговаривать. Там чай с булочками горячими дадут сейчас! И музыка еще долго будет играть! И пакетов хватит на всех, пойдемте!
Старушка кивала головой в пуховой шапочке и улыбалась несмело. А юноша ее бережно вел; мы вышли и видели, как он осторожно поддерживал старушку. И они медленно шли по льду и грязи прямо на праздник, туда, где подарки и музыка.
Как хорошо, что стеснительных людей все же находят и отводят на праздник, за подарками. Робкие честные люди стоят в уголке; их и не увидишь даже. Надо, чтобы кто-то их взял за руку и повел. И вручил самый лучший, самый хороший подарок. И на этом свете, и на том…
Там море, горы, солнце, минеральная вода. А в Шлиссельбургской крепости из всего перечисленного была только вода; она сочилась прямо из стен и стояла в подвалах, там даже крыс не было. Печи плохо топились, сплошной дым, тепла не было. Кормили плохо. Это же тюрьма. Ужасная темница. Народовольца Фроленко бросили в этот страшный каземат с гангреной и на последней стадии чахотки. Через двадцать лет он вышел оттуда бодрым и крепким. И прожил еще тридцать с лишним лет, до девяноста дожил. Другого народовольца, Морозова, доставили в крепость в бреду и с кровохарканием. Он вышел через 25 лет абсолютно здоровым, стал академиком и на девятом десятке бодро выполнял сложные физические упражнения. Веру Фигнер, террористку, занесли в крепость на носилках. Она умирала. А через двадцать лет пошла по этапу на Сахалин вполне энергично. Выздоровела. И еще немало таких удивительных примеров; люди попадали в смертельные условия, сами были на пороге смерти, а потом раз! – и выздоравливали чудом. И жили гораздо дольше, чем те, кто их заточил и издевался над ними.
Я думаю, дело в режиме и прекращении саморазрушительной деятельности. Стресс проходил. Люди переставали разрушать себя и других, агрессивно себя вести, нападать, орать, ругаться, бросаться на кого-то. Им приходилось смирно сидеть в четырех стенах и читать религиозную литературу. Или научную. Они мало спорили, дискутировали; перестукиванием особо не поспоришь. И сохранили энергию жизни, которую так бездумно расточали в агрессивной деятельности. Вот и выздоровели. Даже в чудовищных условиях. Сохранили ум, исцелились от смертельных болезней.
Дело не в крепости. И, возможно, не в курорте даже. Хватит себя убивать агрессией и спорами. И других тоже хватит убивать. Лучше почитать хорошую книжку или помечтать о светлом будущем…
Впрочем, в крепости все же умирали. Шпики и доносчики, которых подсаживали к заключенным, недолго держались: пару месяцев. Все верно: они-то оставались в стрессе, вот в чем дело.
Так что для выздоровления иногда надо перестать злиться и причинять вред другим. Или себе. Что иногда – одно и то же, оказывается…
насчет ионизации воздуха, он сел на телегу и поехал за белыми крысами. Это давно было, в 1919 году. Чижевский погрузил клетки с крысами на телегу и поехал домой; он хотел лечить крыс отрицательными ионами. Ученый ехал на телеге по грязи, весь погруженный в свои научные гипотезы, а за ним брела толпа граждан. Они комментировали. Одни говорили, что Чижевский будет разводить крыс на мясо. Делать из них «каклеты и хрюкадельки», а потом продавать доверчивым людям. Другие говорили, что ученый будет дрессировать крыс и потом откроет цирк. И будет собирать деньги с доверчивых ротозеев, показывая крысиные бега. Третьи высказывали мысли о том, что Чижевский хочет заразить весь город чумой. И с этой вредительской целью решил разводить крыс.
Чижевский имел глупость ответить на комментарии. И в него полетела грязная брань, оскорбления и угрозы.
Печальная картина. Едет ученый с крысами на телеге. А за ним бредет толпа мрачных озлобленных людей и комментирует…
Впрочем, мало что изменилось, не так ли? Отвечать нет смысла иногда. Цирк так цирк. Хрюкадельки так хрюкадельки. Чума так чума. К чему спорить? Вступать в дискуссии? Надо ехать, да и все. Не спеша, не слишком раздражаясь, двигаться к своей цели. К своим. Хотя иногда так трудно не отвечать…