ьным. Раньше смеялся и шутил, а сейчас плачет… Или за должность любили, за власть. Или за деньги, которых не стало, как у одного мужчины.
Он был богатый. И семья его жила хорошо: жена, сын и дочь. Прекрасные отношения были у них. Дочь училась в престижном заведении, сын в хорошей гимназии, жена выступала на сцене. Для души; платили-то копейки. Она самореализовывалась.
Ездили по всему миру; везде побывали. Комфортабельные купе и каюты; шикарные отели. Играли всей семьей в гольф и в теннис. И все было отлично, пока не кончились деньги.
У мужчины отняли бизнес. Долго рассказывать; он и сам был виноват, конечно. Но работы не стало. И он сидел в кресле в своем кабинете и думал, что делать. А делать было нечего. Только устраиваться на работу, да и все. Полное банкротство, крушение жизни.
Но самое плохое было в том, что его разлюбили. Стали попрекать, требовать, обвинять, а потом, когда увидели, что без толку – стали презирать. Любовь кончилась. И жена, и дети стали называть его «этот». Такое имя ему дали. И говорили с ним сквозь зубы, отрывисто. Потому что это он был во всем виноват! Он все потерял!
Он собрал чемоданчик и ушел из дома. Если продать его вещи, можно прожить жене и детям несколько лет безбедно. В чемоданчике были документы и смена белья. Он ничего не взял.
Ну, а потом устроился водителем работать. Жил у старенькой мамы; в комнате, где жил в детстве. И на стене висела картинка с корабликом – он ее отлично помнил.
Он и сейчас там живет. С мамой. Которая любит его не за что-то, а просто так. И ни в чем не обвиняет. Он работает, подумывает начать бизнес с грузоперевозками. И потихоньку встает на ноги.
А жене и детям он отдает часть зарплаты – как положено. И звонит, конечно. Но они очень сухо разговаривают. А иногда просто не берут трубку…
Ничего не поделаешь, такова жизнь. Невозможно заткнуть уши и зажмурить глаза, хотя, честно сказать, впечатлительные взрослые люди так делают иногда – во время страшного фильма. Или переключают быстренько канал. А в жизни нет кнопки переключения. И мы добровольно выслушиваем печальные и трагические истории людей. Друзей, знакомых, родственников… Или жалобы больных слушаем и сочувствуем. Видим их страдания. Или из СМИ узнаем о трагическом случае и проникаемся сочувствием. Мы же люди. Это нормально – слышать, видеть, знать, участвовать.
Но так плохо потом на душе! Мы постоянно думаем о том, что узнали. Это влияет на наше настроение и на наше здоровье в итоге. А может произойти вот что: с нами случится похожая история. Болезнь, авария, травма… Почему? А потому что мы подсознательно включились в чужой сценарий. Мы как бы сказали себе: «Это может произойти с каждым! Никто не застрахован. Жизнь непредсказуема!» Собственно, сочувствие и происходит потому, что мы представляем себя на месте другого. А от представления до реального воплощения события всего один шаг. Особенно, если вы впечатлительный человек.
Надо помогать и сочувствовать. Но «волшебная кнопка» для переключения каналов все же есть. Ее даже дети знают. Есть такое детское присловье: увидел мертвого голубя, например, надо быстро сказать: «Тьфу-тьфу-тьфу три раза, не моя зараза!» Смешно? Немножко смешно. Но это момент психогигиены. Мы осознаем, что это не наша ситуация. Не наша судьба. То, что случилось, не имеет к нам отношения. Это не наша история, это печальная история другого человека. Нам она не принадлежит.
Мы окажем помощь, если нужно. Если нужно, выразим негодование или поддержим. Примем посильное участие, если оно необходимо. Но иногда от нас вообще ничего не зависит, мы увидели в сети или в телевизоре что-то неприятное, страшное… И надо сразу, как можно быстрее, осознать: это не наша история. У нас своя судьба. Свой жизненный путь. Мы не берем себе эту неприятную историю и не запечатлеваем ее в подсознании. Запечатлеть – значит, запечатать. Принять. А этого делать не надо.
Так и скажите себе мысленно: «Это не моя история. Чужая. Я не беру ее себе!» И этого вполне достаточно, чтобы защитить ранимую душу. И сэкономить силы для деятельной помощи, если она нужна. Врач не может думать о каждом пациенте сутками, он утратит работоспособность. И меры безопасности против инфекции врач обязан применять. Так и с добрым впечатлительным человеком. Надо переключиться на конструктивную деятельность. И дальше жить и работать. А «кнопку» переключения нажать просто. «Это не мое!» – дайте себе мысленный приказ и разъяснение. Этого достаточно для самосохранения.
Притягиваются друг к другу. Особенно это заметно на отдыхе. По берегу бегал мускулистый старик. Энергично бегал, седой, бодрый, высоко поднимая колени. Остановится, сделает упражнения, и опять бежит. Сейчас с ним бегает такая же женщина в возрасте, тоже мускулистая и бодрая. Даже колени так же поднимает. Они вместе останавливаются, и пожилой спортсмен учит ее делать упражнения. Хотя они на разных языках говорят; ну и что? Им хорошо вместе бежать!
Или на берегу сидел тоже старенький местный житель. С удочкой. В ведерке – две крошечных рыбки-малявки, зато сколько дел! Нацепить наживку, забросить удочку, потом еще раз забросить, заботливо проверять поплавок… И глаза у него горят; ждет добычу! А сейчас с ним дама ловит рыбу. Высокая худощавая дама с большими белыми зубами. Она ужасно увлечена рыбалкой, тоже глаза у нее горят! И зубки сверкают! И ежик на голове прямо ощетинился. Она командует местным рыбаком; отрывисто так, по-немецки. Хальт! Ахтунг! Айн, цвай, драй! Тащи скорее, не зевай! С раннего утра они вместе ловят рыбу.
И полный мужчина, который просто лежал на шезлонге у бассейна со сладким коктейлем в руке; просто лежал и ничего не делал, – теперь лежит рядом с такой же дамой. Они, улыбаясь, пьют что-то сладенькое и пахлавой заедают. И молчат. Чего говорить-то, если все так хорошо и понятно? Силы надо беречь. Пахлаву кушать…
Даже крошечная старушка, сгорбленная, как гномик, та, что ходила с лыжными палками, идет рядом с таким же древним старичком. Было две палки, сейчас четыре. Два гномика идут по берегу моря…
Для каждого найдется пара. Для каждого. Ничего особенного делать не надо. Надо просто быть собой и заниматься своим делом. Даже если просто есть пахлаву – кто-нибудь присоединится.
Главное, с удовольствием чем-то заниматься. Искренне. Увлеченно, не слишком приставая к другим; просто жить с удовольствием. И подойдет свой. Рыбак рыбака видит издалека…
и высказал свою точку зрения на горчичники. Мол, они бесполезны в определенной ситуации. Но все равно помогают. Температура снижается у ребенка.
«Но это же парадокс! Противоречивые вещи вы говорите, доктор! Взаимоисключающие!» – возмутились некоторые родители. А доктор пояснил: я, мол, говорю из личного опыта. Горчичники помогают маме, а не ребенку. Но потом и ребенку помогают!
Все еще пуще рассердились на врача, который то ли говорит загадками, как Сфинкс, то ли несет чушь.
А дело вот в чем. Мама напугана температурой ребенка и вызывает врача. Врача надо дождаться. И одни мамы начинают метаться бессмысленно по квартире, а другие в тяжелом отчаянии сидят рядом с ребенком и поминутно щупают ему лоб в тревоге. И градусник ставят. Всем своим видом транслируя страх и тревогу.
А третьи мамы начинают действовать. Мочить полотенце для компресса или клеить горчичники на икры – вот про эти горчичники говорили. Мамы что-то предпринимают, действуют, оказывают помощь, энергично участвуют в ситуации. Они стараются что-то исправить и чувствуют себя нужными. У них нет отчаяния и невыносимой тревоги; деятельность препятствует этим деструктивным чувствам. И ребенку становится лучше. Даже от бесполезных, по мнению доктора, горчичников. Температура снижается.
В трудной ситуации лучше действовать, чем сидеть в оцепенении или метаться, заламывая руки. Действовать конструктивно, в тех рамках возможностей, которые у нас есть. Компресс приготовить, воды налить, проветрить комнату, применить безвредные средства, – пока ждешь помощи, надо действовать.
Паника и оцепенение равно опасны. А горчичники – они могут помочь. Вот по такому принципу даже, как описал доктор.
Но он кратко намекнул. А надо разъяснить подробно. Состояние матери передается ребенку. Деятельность улучшает состояние мамы. И ребенку становится легче.
Это не только про мам и детей. И не только про горчичники. Это про жизнь.
Папа мой отправлял нас с мамой каждое лето на море. На месяц. Мы жили в комнатке, в домике, увитом виноградом. Старушка сдавала комнаты отдыхающим. А в садике был летний душ; поднятая над землей железная бочка. А в комнатке – две кровати и тумбочка. И ковер с оленями на стене. Шикарно. Тогда не все могли себе позволить так роскошно отдыхать на море.
Море шумело, светлячки вечером летали по саду, мне разрешали рвать черешню – в виде исключения. В пять лет еще делают исключения! Хороший отдых на море…
А папа не любил отдыхать. Он оставался на работе. У него было две работы и лаборатория для исследований. Папа просто не любил отдыхать на море. Он любил купаться в пруду на окраине города. В воскресенье поедет на автобусе и искупается. Если захочет. Никакой разницы с морем. Работать гораздо интереснее и полезнее, чем на море отдыхать.
Это он так говорил. И я уверена была, что папа любит работать. А плавать он в пруду предпочитает, в воскресенье. Когда насладится работой как следует!
Я только сейчас поняла, что врачи маловато зарабатывали. И чтобы мы с мамой могли месяц отдыхать, папе надо было работать без отпуска, вот и все. Он старался. Потому что он мужчина. А его жене и ребенку нужны солнце и витамины.
А я это море всю жизнь помню. Светлячков, черешню, волны и камешки. Даже когда долго не было отпуска, этот отдых – воспоминание о нем, – придавал сил. Отдых, который папа мне заработал.