И вот почему: женщина поняла, что девочка ей чужая. От нее пахнет не так. В квартире поселился совершенно чужой и непредсказуемый человек, неуправляемый, который превратил нормальную жизнь в ад. Разговоры и убеждения не помогали. Ребенок врал, издевался, в садик девочку не брали пока. А отпуск без содержания не мог длиться вечно. Надо работать. Иначе от жизни вообще ничего не останется. Руины…
И женщина поняла, что не справится. Она стояла, смотрела на бесноватую девочку, которая закатила очередной скандал. И приняла решение: надо отдать ребенка обратно в детский дом. Иначе произойдет что-то страшное. Уютная квартира превратилась в комнату пыток; на работу не уйти. Чужая девочка отравила все существование.
Можно осудить женщину. Она сама себя миллион раз осудила. Но не видела выхода в отчаянии. И решила на следующий день увезти девочку обратно. Моментально стало легче на душе. Она уложила ребенка спать с облегчением и стала представлять себе, как хорошо и спокойно будет жить без этой чужой девочки.
А ночью ребенок заболел сильно. Поднялась температура; лекарства не помогали. Женщина вызвала «Скорую». Девочка лежала вся красная от жара и горячей рукой держала женщину за руку.
И говорила: «Мама, пусть я умру. Ты не плачь. Меня закопают в могилку, я буду на кладбище лежать. Я плохая девочка. Только ты иногда приходи меня навещать, как в детский дом приходила. Пообещай мне, что будешь приходить. Жалко только, что ты столько денег на игрушки потратила. Ты их отдай хорошей девочке, лучше возьми другую, хорошую девочку!»
Ребенок не плакал и не жаловался. Просто вот давал все эти наставления. А потом девочку увезли в больницу и сказали, что болезнь опасная.
Мать бегала из храма в храм – куда еще бежать в такой ситуации? И сидела на лавочке у больницы, заливаясь слезами. И горько жалела о своем решении; не о первом – взять девочку, а о втором – отдать.
Девочка выжила. И все изменилось волшебным образом, странным. Женщина приняла девочку. Она стала «ее». Ее девочкой. Ее дочкой. А она стала матерью. Нормальной обычной матерью, которая трясется над своим ребенком и иногда кричит на него. А потом просит прощения и обнимает. Ну, как обычно, когда любовь. Когда мама и непослушный, но любимый ребенок.
К ним пришла любовь. И все изменилось.
А имен нет, потому что это – из самой настоящей жизни, непростой, противоречивой, не слишком доброй, – обычной. Из жизни обычной мамы и обычной дочери. Которые живут обычной жизнью: работа, садик, ужин, мультфильмы, книжки, кино по выходным и небольшие ссоры из-за мороженого или шапки. Или неубранных игрушек, которые не пришлось никому отдавать…
И одни люди отбирают у других что-то ценное, важное. Только иногда отобранное оборачивается против них, вот и все.
В компанию пришел новый энергичный сотрудник. Он моментально стал интриговать, наушничать, подставлять девушку, которая возглавляла проект. Все мыслимые способы он применил, чтобы ее опорочить, обесценить ее работу, унизить в глазах начальства; он прыткий был парень, большой ловкач. Проект ему отдали; он стал руководителем. Но руководить и работать он не умел; только плести интриги. И проект с треском провалился, огромные деньги компании ушли в никуда.
Или одна актриса сживала другую со свету разными способами. Очень подлыми. И получила чужую роль; вышла на сцену и так плохо, бездарно сыграла, что зрители ушли после первого акта. Интриганка при всех продемонстрировала полное отсутствие таланта. Это был публичный позор!
Отобрать чужой велосипед можно; только может оказаться, что ездить на нем отобравший не умеет. И моментально упадет в канаву, расквасив нос. И отобранные сапоги могут на три размера меньше оказаться, их невозможно носить. А отнятое счастье моментально превратится в золу и пепел в чужих алчных руках. Это чужое счастье. Им невозможно попользоваться.
Отобрали, отняли, заставили отдать – а толку-то? На велосипеде надо ездить, над проектом работать, на сцене – играть. А этого-то они и не умеют…
Нас может обогреть солнце или теплая печка; это просто спасение. Мы согреваемся, возвращаются силы – мы оживаем! При этом мы ведь не забираем ничего ни у солнца, ни у печки – мы им не вредим. Просто греемся. Получаем тепло. Так и в трудный, «ледниковый» период жизни можно согреться рядом с людьми, которые излучают счастье, умиротворение, здоровье, жизнерадостность, живут в достатке и любви.
Одна женщина меняла квартиру: ей надо было разъехаться с пьющим жестоким мужем. Предстояло найти скромное маленькое жилье. Риелтор предлагал варианты, в основном в неказистых панельных домах на окраине. Очень неприглядные дома, очень непривлекательные квартирки… Изрисованные грязные подъезды, мрачные дворы. Но делать нечего, надо жить по средствам. Женщина увидела рядом с убогой «панелькой» новый дом. Ах, какой замечательный! Как в рекламе. Двор прекрасный, цветник разбит, беседки, скамеечки… Она зашла и присела – так хорошо стало на душе! Ребятишки играют, стоят в ряд красивые машины на парковке, деревца цветут. Люди красиво одеты… Она сидела, а потом почувствовала прилив сил и энергии. Словно согрелась.
Квартиру она купила плохонькую, но начала ремонт. Каждый вечер ходила в красивый двор и сидела на лавочке – охранник пускал всех нормальных людей. Она привела квартиру в порядок; пока делала ремонт, ей зарплату удвоили и дали повышение. Здоровье улучшилось. Встретился мужчина достойный. А потом она смогла купить квартиру в этом хорошем доме, у которого отогревалась в холодное время.
Ученые тоже заметили – если мы просто находимся рядом с успешными и благополучными людьми, если часто бываем там, где этих людей много, живем в таком доме или районе, отдыхаем в хорошем месте, – это благотворно влияет на наше здоровье и достаток. Мы словно согреваемся, получаем энергию. Причем это не вредит никому; мы греемся у чужого костра. Если при этом нет деструктивных чувств вроде зависти, – это восполняет наш запас энергии. Делает нас счастливее, здоровее, даже богаче. Так что надо использовать возможность согреться! А потом мы тоже сможем кого-то обогреть и подпитать, даже не зная об этом и ничего не теряя…
давным-давно, на заре туманной юности. Лет шестнадцати от роду ехали из Ленинграда в Свердловск, с подружкой. А на вокзале мы потеряли кошелечек с деньгами. Какие там деньги, – копейки, но даже за постельное белье заплатить было нечем, так вышло. И вообще – мы потеряли всю сумку, а в сумке – бутерброды и курица, их бабушка Роза дала нам в дорогу. Говоря литературным языком, мы были несколько обескуражены. Да.
Ехать надо было двое с лишним суток. Недолго. И умереть с голоду за это время было невозможно. Даже наоборот – полезно очень не есть двое суток, так ведь? Мы похудеем. Это прекрасно! Так мы решили. Мы даже радовались. И воображали, какими стройными мы выйдем из вагона, вот так! Это потому, что нам было шестнадцать лет, понимаете? Сейчас даже не знаю, что я испытала бы, оставшись в плацкартном вагоне без денег, без телефона, без еды и без постели.
Что-то просить у закусывающих пассажиров нам бы и в голову не пришло. Не те времена и не то воспитание. Мы ехали и худели с каждой минутой. Смотрели в окошко, это очень интересно. И болтали, как могут упоенно болтать девочки-подростки. А потом легли спать. А потом встали и снова стали болтать и смотреть в окошко. Воды попили. Воды сколько хочешь можно пить.
А потом к нам подошел солдат. Лицо у него было со следами ожогов. Он держал в руках большие яблоки, апельсины и булки – булки он в поезде купил, по вагонам ходили тетеньки с корзинками и продавали еду. Хороший такой солдат. Черные волосы и глаза раскосые. А на кисти руки – татуировка.
Он все положил нам на столик – мы на боковых сиденьях ехали. И грубо сказал: мол, жрите, девки. Вы совсем ничего не жрете. Наверное, у вас денег нет, да? Так я дам! У меня есть!
Мы снова были обескуражены, даже не поблагодарили от удивления. А солдат вдруг улыбнулся так широко, ясно, искренне. И сказал: «А я живой домой еду. Живой! Наших всех в Афгане убили. А я живой домой еду! Вот счастье-то выпало!»
И так он это радостно сказал, что и мы разулыбались. И взяли по яблоку – от них особо не растолстеешь. А от денег отказались, конечно. Мы же не такие. Мы не возьмем!
Солдат ушел на свое место и все глядел на нас, улыбался. И подходил еще несколько раз – чай приносил в подстаканниках. И сахар в бумажных упаковочках. И конфеты. И еще булки. Те-то мы съели, не удержались…
Он просто остался живой. Это большое счастье – быть живым. От этого улыбаешься и делишься всем, что у тебя есть с другими живыми людьми. Пусть тоже живут!
А на прощанье он мне подарил платок с люрексом из валютного магазина. Он сам так сказал. Такой щедрый солдатик оказался. Живой.
Про это как-то забываешь. Тревожишься, переживаешь, сетуешь на неудобства. Булок просишь или чаю требуешь.
Быть живым хорошо. Просто жить.
и горячо обсуждали одну семью: эта странная семья купалась в море. По мелководью ходил отец с мальчиком лет восьми. А мама держала на руках довольно крупного ребенка, тоже мальчика. Большого даже, лет пять ему на вид можно дать. А она его не спускала с рук и нежно окунала в воду. Не давала ни ходить, ни плавать. Таскала большого мальчугана на руках. А он впился в нее, как краб. И не просится в воду. Маменькин сынок растет!
И вся соль-то вот в чем: папа, мама и старший мальчик – белые. Европейцы. А маменькин сынок на руках – чернокожий. Африканец, как сейчас говорят.
Сколько пищи для домыслов и рассуждений! Люди прямо глаз не сводили с этой матери. И некоторые даже давали ей указания, мол, что вы не отпускаете своего мальчика? Пусть побегает! Или поплавает! Но в основном просто жарко шептались и пальцем показывали.