Не помогали – и хорошо. Мы совершенно ничего не должны. Мы остались свободными от обязательств. Если и делаем этим людям хорошее – то исключительно по собственной воле и по собственному желанию. Без обид и горьких воспоминаний о том, как они не помогли. Фактически, мы избежали рабства и пожизненной долговой тюрьмы.
Потому что помощь иных людей убивает. А отсутствие помощи делает нас сильнее и выносливее. Это хорошо, что когда-то мы им были безразличны. Хорошо, что они не догадались дать нам корочку хлеба, а сейчас собирать урожай с наших полей и мучить выдуманным долгом. Они сами по себе. Мы сами по себе.
А что было бы, если бы мы приняли их помощь? Даже думать про это страшно. Куда страшнее, чем вспоминать тяжелые времена, которые мы преодолели самостоятельно. И остались свободными людьми.
Но что в них толку иногда, если сломана жизнь? Если причинены страдания, которые отравили лучшие годы, лишили счастья, здоровья, семьи?
Это у Мопассана умирающая младшая сестра просит прощенья у старшей, – оказывается, это она отравила жениха сестры. Из зависти и ревности. И сестра осталась старой девой, больше не смогла никого полюбить. Или в сериале «Рим» любовница просит прощенья за то, что убила жену и ребенка любимого мужчины. Извините, как говорится, но так вышло. Хочется снять камень с души перед смертью и избежать наказания в загробном мире.
Эти перед смертью извинились. А бывают довольно будничные истории. Мать в старости заболела и дочь преданно ухаживала за ней. И мать, расчувствовавшись, извинилась за то, что крала из почтового ящика письма от молодого человека из армии. Он писал; тогда не было мобильных телефонов, на весь поселок был один телефон на почте. А мать крала письма и сжигала в печке. Убеждала дочь, что солдат ее бросил. Что он из плохой семьи, подлый парень, он нашел себе другую. И всячески высмеивала чувства дочери… Много ли надо восемнадцатилетней девушке, которая верила маме безоговорочно? Дочь под диктовку мамы написала прощальное письмо. Проявила гордость. И потом спустя годы неудачно вышла замуж без любви… А потом муж ее оставил и она осталась одна. Так сломалась жизнь человека. Но перед ней же извинились!
Одного мужчину обвинили в краже на работе. Обвинили, давили на него психологически и требовали признаться в том, что он не делал. В полицию не обратились, не хотели выносить сор из избы, но допрашивали и уговаривали признаться. Весь коллектив считал мужчину вором; он уволился. Его довели до увольнения. А потом он начал пить, мужчины иногда так поступают от оскорбления и унижения. Потом перенес инсульт и стал инвалидом. Он шел с палочкой по улице в больницу, прошло лет пять. И встретил бывшего начальника, который принес извинения. Честный оказался человек. «Не хочу, – говорит, – жить с грехом на душе. Извини, Сергей, вора нашли потом. Зря мы на тебя давили и заставляли признаться. Это был не ты. Я тебе звонил даже, но номер сменился. Давай пожмем друг другу руки и не держи зла!»
Вот что толку от этих извинений? Есть в них что-то подлое. Мало того что эти люди сломали жизнь и причинили непоправимый вред, они еще и хотят снять камень с души. Со своей. И этот камнем придавить окончательно и без того растоптанную душу того, кого почти убили…
Это не раскаяние. Это что-то другое, но не искреннее раскаяние. И невозможно исправить вред; кто нам вернет здоровье, молодость или любовь и семью? Кто вернет радость жизни и потерянный сон по ночам, когда сердце сжималось от боли?
Но извинить все-таки надо. И пойти дальше, опираясь на палочку. Как этот мужчина, которого просто обвинили по ошибке…
А может, не надо извинять. В душе простить, но не пожимать руку-то? Не проявлять излишней нежности и гуманизма. Слишком запоздалые это извинения…
оказались на плоту посреди океана – кораблекрушение произошло. Они умирали от жажды под палящим солнцем. Матрос дал страдающему юнге свинцовую пулю и сказал: «Ты подержи ее во рту. Выработается слюна и тебе станет полегче!» Бедный матрос больше ничем не мог помочь, только вот этим маленьким трюком облегчить страдания юноши. И юнга держал пулю во рту. А потом пошел дождь, он спас и матроса, и мальчика. Дождь их спас. И нелепый кусочек свинца во рту позволил продержаться. Дождаться спасения.
Так и бывает в жизни. Иногда так человек страдает, в таких жестоких обстоятельствах находится, а помочь ему почти нечем. Нет у нас средств для помощи. Почти нет. Но есть какие-то простые средства, домашние, пустяковые, которые могут облегчить страдания – хоть чуть-чуть, хоть на минуту. Лист подорожника или слова поддержки. Кажется, это такая мелочь, такое бесполезное дело, что и предлагать не стоит! Но именно эта мелочь поможет продержаться и отвлечет внимание от страданий – хотя бы ненадолго.
Можно «заговаривать зубы», так лечили раньше зубную боль; отвлекали внимание, шептали доброе внушение. И в минуту душевной боли так говорят человеку: «Все пройдет, все наладится, потерпи…» Можно дать витаминку или налить чаю с мятой – это помогает, когда больше нечем помочь. Можно выслушать и поддержать, утешить, дать выговориться. Или укрыть пледом, чтобы стало человеку теплее. Много есть мелких средств, безвредных и почти бесполезных. Почти – потому что крошечная польза в них есть. Они помогают продержаться.
А потом может пойти дождь. Могут произойти спасительные события. Иногда их просто надо дождаться. А дождаться спасения помогают вот такие пустяковые и почти бесполезные средства, как кусочек свинца в пересохшем рту. Или витаминка. Или подорожник. Или слова утешения и поддержки…
И мы нуждаемся в этом почти бесполезном средстве спасения. Оно и позволяет переждать трудные и опасные времена, полные страданий. И за этим средством мы идем к другим людям или сами даем его страждущим, отлично понимая – толку маловато! Это вряд ли спасет!
Может, и не спасет. Но позволит продержаться до тех пор, пока не пойдет дождь…
нашла в шкафу у мамы одна женщина. Мамы уже не было, а платье осталось. Оно висело в шкафу, сплюснутое между старым зимним пальто и старым демисезонным. В шкафу было много вещей; заштопанных, зашитых, потертых, потерявших форму… И вот среди них было это платье, заботливо укутанное простыней. Светло-розовое нарядное платье с ценником и этикеткой. Старомодное платье, такие носили в девяностых, с «плечами» и с золотыми пуговицами. Но очень нарядное, с вырезом на спине. Странно это – человека нет, а платье висит. Совершенно новое.
Дочь стала вспоминать праздники, на которые можно было надеть это платье. И ни одного праздника не вспомнила. Нет, праздники-то были, конечно. Родня папы приезжала на месяц из деревни и каждый вечер мама готовила ужин, все садились за стол вместе. Чем не праздник? Мама всех обслуживала и на стол подавала. А во что она была одета – дочь не помнила.
Потом были в школе праздники у дочери. Выпускной, например. К выпускному мама заказала шикарное платье дочке в ателье, а сама была в коричневом костюмчике. Скромном и практичном. Еще был праздник – Новый год. Тоже дома отмечали обычно. И мама была одета… А вот невозможно вспомнить, как она была одета. Но точно во что-то неяркое и немаркое, она же дома была. Какой смысл наряжаться? А на работе у мамы как-то тоже не было особых праздников. Какие праздники в библиотеке? То есть, праздники были. Но такое платье туда не наденешь.
И вроде, все это было недавно. Недавно еще это платье было модным и сногсшибательным, шикарным. А маме было столько же лет, сколько сейчас дочери; примерно. И ни разу не было повода «выгулять» это платье. После папиной смерти мама стала одеваться совсем по-старушечьи. Но платье розовое берегла; простыня свежая на нем. Белоснежная. Как снег, который все укутывает белым покрывалом. Как саван. Как будто мама похоронила платье в шкафу, как в склепе…
Много чего передумала эта дочь, разглядывая шикарное платье. Даже приложила его к себе. Но оно странно выглядело, как экспонат из музея. Как мумия платья…
Надо, чтобы были праздники. Надо носить элегантные туфли на каблуках и розовые платья с вырезами. Или какие хотите; какие душа желает. И прически надо делать модные, пока волосы не поседели и не поредели. И духи покупать самые лучшие. И сумочки, – если вы все это любите, конечно. Если нравится. И надо износить столько туфель и платьев, сколько положено. Сколько для красоты и радости положено – столько и истратить.
Потому что все останется в шкафу. Вся радость и счастье, все праздники жизни так и останутся в шкафу. И тем, кто нас любил, станет горько и стыдно, что у нас не было праздников…
Так считает человек, когда у него это есть. Просто есть – и все. Руки, ноги, зрение, слух, верный друг, здоровые дети, работа, дом, хлеб с маслом, вода из крана. Так и должно быть.
Потом только он понимает, что он сказочно хорошо жил. Так одна женщина жила с хорошим, любящим, заботливым мужем. Хорошо жила. Муж еще и по дому все делал, хлопотал, золотые руки у него были и золотое сердце.
Ничего не случилось плохого. К счастью, ровным счетом ничего плохого не случилось. Просто женщина повзрослела, постарела немного и поняла. Легла спать с мужем, обняла его и поцеловала его золотые руки. И положила голову на его золотое сердце. Муж ужасно смутился и спросил: ты чего, мол? Что с тобой? А она сбивчиво рассказала ему, какой он хороший. И какое счастье, что он у нее есть.
«Но ведь так и должно быть!» – Муж удивился.
Не должно. Ровным счетом ничего не должно. И то, что у нас есть хорошего, – оно не «должно быть». Оно просто есть. Ну вот свезло нам. И это все есть.
И надо это ценить. Даже воду из крана и хлеб. И сердце, которое удивительным образом бьется само по себе.
Но ведь так и должно быть. Откуда эта уверенность? Мы и сами не знаем. И ценить начинаем тогда, когда теряем.