«в общей сложности на всей линии нашей армии на восьмитысячевёрстном направлении […] противник от 500 до 600 тысяч, причём не все резервы противника [были] взяты на учёт […]»[1084]. Если бы А.В. Колчак услышал откровение от С.И. Аралова, он бы, наверное, расхохотался: с такими войсками адмирал взял бы Москву, либо вздёрнув большевиков на виселицу, либо отправив их писать мемуары в эмиграции и готовить «красную весну». Вероятно, Аралов и сам был в курсе сильного искажения действительности, вследствие чего даже назначил сам себя «унтер-офицерской вдовой», уделив специальное внимание крайне неудачной постановке агентурной и войсковой разведки[1085]. Подобные признания были довольно рискованны, учитывая, что Аралов, помимо постов члена Реввоенсовета Республики и военного комиссара Полевого штаба РВСР, занимал и пост начальника Регистрационного управления Полевого штаба, основной функцией которого с января 1919 г. (после «потери» ведомством Л.Д. Троцкого военной контрразведки[1086]) как раз и стала военная разведка.
После С.И. Аралова с его отчётом — характеристикой положения на фронтах, весьма благоприятной для высшего военного руководства, выступил Е.М. Ярославский. Он справедливо заклеймил позором Г.Я. Сокольникова и группу меньшинства военной секции, не пожелавших продолжать работу после поражения в голосовании[1087], и доложил о принятии за основу тезисов В.М. Смирнова с внесёнными поправками, уделив особое внимание снятию из этих тезисов 10-го пункта — о критике Совета Обороны, Реввоенсовета Республики и Наркомата по военным делам с рядом его подразделений (пункт был зачитан далеко не весь, и основная критика до сведения собравшихся доведена не была). Ярославский констатировал, что «этот пункт был большинством секции опровергнут» и заменён другим пунктом: «военным комиссарам предоставляется право решающего голоса во всех вопросах, кроме оперативного, т.е. и в вопросах формирования, и в целом ряде других вопросов, кроме оперативного»[1088]. Однако от критики Л.Д. Троцкого и его окружения Е.М. Ярославский отнюдь не отказался, правда, он, как на этом и настаивал на заседании военной секции К.Е. Ворошилов, соблюдал сугубую осторожность. Искрой, которая должна была разжечь пламя, должна была стать «Пермская катастрофа» — в 3-й армии Восточного фронта, вина за которую не вполне заслуженно пала на плечи Л.Д. Троцкого и ударила по авторитету в партии Я.М. Свердлова. Е.М. Ярославский не согласился со словами С.И. Аралова о причинах падения Перми и напомнил об итоговом Отчёте Комиссии ЦК в составе И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского, но прямо не процитировал основные тезисы документа. Суть отчёта состояла в том, что РВСР и подчинённый ему Наркомвоен обвинялся в расстройстве «т.н. директивами и приказами [аппарата] управления фронтом и армиями», а основной вывод напрямую затрагивал Троцкого и его сторонников: «Без соответствующих изменений в военном центре нет гарантий на успех на фронтах»[1089]. «Доклад, который был сделан Центральному комитету [Сталиным и Дзержинским], — сказал Ярославский, […] — рисует совершенно иную картину падения, чем [та, что] нам нарисовал т. Аралов. И если бы мы всем [делегатам] указали, в чём причина поражений […], то, несомненно, этих поражений было бы гораздо меньше»[1090]. Таким образом, в критике Троцкого и поддержавшего его ЦК партии Ярославский предложил заочно поучаствовать членам ЦК Сталину и Дзержинскому. Ленинской установкой на отстаивание Троцкого Сталин был поставлен в крайне двусмысленное положение. Со стороны Ярославского это был блестящий полемический ход, который, к несчастию военной «оппозиции», т.е. большинства военных делегатов, так и не стал началом массированной атаки.
Г.И. Сафаров, получивший слово вслед за Е.М. Ярославским, подчеркнул отсутствие принципиальных различий в программах «большинства» и «меньшинства» и правоту Г.Я. Сокольникова о том, что основная проблема якобы заключалась в мелкобуржуазности среднего крестьянина, составлявшего костяк РККА. По словам Сафарова, было необходимо, чтобы Красная армия стала «не только орудием пролетарской диктатуры», но и «школой политического воспитания, школой организационной […] для воспитания широких масс, которые мы вовлекаем в армию»[1091]. Кроме того, Сафаров указал на необходимость создания стройной системы политических органов в армии под руководством ЦК РКП(б) вместо оторванного от партячеек в действующей армии Всебюрвоенкома, для того чтобы «комиссары, [рассеянные] по ротам, полкам и дивизиям […] каким-то образом были связаны с вами, т. Ленин (! — С.В.), […] партийной связью»[1092].
Затем слово было предоставлено сторонникам Л.Д. Троцкого — на сей раз А.И. Окулову, который, как это ни «странно», вернул дискуссию в изначальное русло, т.е. к обсуждению вопроса о привлечении военных специалистов в контексте взаимоотношений Троцкого и большевиков, находившихся на центральной работе, с военными партийцами на фронтах. Окулов обрушился на царицынцев с критикой их баржей смерти[1093], политики на местах, вызвавшей озлобление населения, признаниями бывшего члена РВС 10-й армии Ф.К. Минина, что этот военный совет «называется революционным потому, что он имеет право отменять все законы центра в революционном порядке»[1094]. Последнее обстоятельство не вызвало бы ни у кого удивления ещё в 1918 г., когда Наркомат по внутренним делам РСФСР боролся с аналогичными заявлениями тысяч местных советов, не подчинявшихся центральному правительству, но в марте 1919 г. казалось опасным анахронизмом. Тем более дико было то, что светлую мысль о природе революционности озвучил видный большевистский организатор. Итоговый призыв также соответствовал остроте момента — призвать «к железной дисциплине […] друг друга и всех товарищей по партии»[1095], т.е. задушить оппозицию и оппозиционеров на корню. Причина такой открытости ясна: за А.И. Окуловым теперь стоял не только весьма сомнительный, по крайней мере, для военных делегатов, авторитет Л.Д. Троцкого, но и ленинский ЦК РКПб), включая связанного партийной дисциплиной И.В. Сталина[1096].
К.Е. Ворошилов ответил достойно: контробвинением А.И. Окулова в показательных командировках в Царицын с целью «разогнать, дезорганизовать и уничтожить» 10-ю армию только за то, что эта армия была «образована […] не военспецами» и «обходилась безо всяких военспецов»[1097]. И сослался, как до него Е.М. Ярославский на доклад членов ЦК И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского, на авторитет… председателя РВСР Л.Д. Троцкого, который, обследовав организацию конницы, «расцеловавшись с командиром, заявил: «Нас пугали, что мы не в состоянии организовать кавалерии, но то, что я вижу, я не видел никогда, ни на одном фронте, это кавалерия, которой не было в царской армии»»[1098]. Понимая, что Троцкого уже не свалить, Ворошилов решил, по крайней мере, добиться того, чтобы с мнением оппозиционеров считалась. Упрекнув Ленина за поддержку сторонников регулярной армии в вопросе о «взятии» Украины, он призвал учитывать «обстановку» и специфические условия конкретных армий и регионов вместо бездумных угроз тюрьмой за самочинные захваты городов[1099].
И.В. Сталин фактически предал военную «оппозицию», нехотя выступив по просьбе В.И. Ленина в защиту тезисов ЦК: против своей же — царицынской — группировки[1100]. Впрочем, в предсъездовские дни он честно попытался уговорить своих соратников разъехаться по фронтам. Начал И.В. Сталин всё же с возражений A.И. Окулову и с реверанса К.Е. Ворошилову, С.К. Минину и другим соратникам по обороне «Красного Карфагена»: «положение [в Царицыне] в течение двух месяцев не улучшалось, в виду неорганизованности аппарата снабжения в центре. Об этом знают т. Окулов, т. Троцкий, Совнарком и другие товарищи (судя по построению фразы, под термином «СНК» Сталин зашифровал Ленина. — С.В.). Я это говорю для того, чтобы снять тот позор, который набрасывает т. Окулов на армию. Плохо ли, хорошо ли, но она отстояла Царицын, который теперь у Красновских сторонников называется Карфагеном…». (На своём экземпляре стенограммы, как раз над восхвалением Царицына и критикой председателя РВСР, Ворошилов жирно указал: «т. С[талин]»[1101].) После реверанса и обвинения Окулова в искажении фактов, Сталин высказался по основному вопросу совещания: представленный B.М. Смирновым проект «неприемлем, т.к. он может лишь подорвать дисциплину в армии и исключает возможность создания регулярной армии»[1102].
Но завершил свою речь «чудесный грузин» по-настоящему чудесно: призвав проголосовать за тезисы Сокольникова, Сталин упомянул о результатах совместной с Дзержинским ликвидации «Пермской катастрофы». А конкретно — о том, что в нарушение декрета о мобилизации «элемента только пролетарского» на Южном и Восточном фронтах Всероссийский главный штаб направил части, сформированные из «полубелогвардейцев», и даже поставил во главе одного из полков кулака, обложенного чрезвычайным революционным налогом