Сара передала документ сержанту Куперу.
– Что вы думаете? Жаль, если Джек не сможет получить деньги. Это его вторая крупная продажа.
«Она действительно рада за этого подонка», – подумал с удивлением Купер. Что за странная пара. Он пожал плечами:
– Я не эксперт, но всегда считал, что долги умершего выплачиваются из наследства. Если бы вы постелили ей новый ковер, за который она не заплатила, то счет, несомненно, был бы оплачен. Не вижу причин, почему с картиной должно быть по-другому. Особенно с картиной, на которой изображена покойная. Вы ведь вряд ли сможете продать ее кому-либо еще? – Детектив посмотрел на холст. – Хотя у вас могут возникнуть проблемы с доказательством, что это действительно миссис Гиллеспи.
– Где я должен буду доказывать? В суде?
– Возможно.
Глаза художника блеснули.
– Я рассчитываю на тебя, Сара.
– То есть?
– Попроси душеприказчиков не платить. Мол, ты не веришь, что это портрет Матильды. Судебные тяжбы – прекрасный способ привлечь к себе внимание и обрести известность.
– Не говори глупостей. Я прекрасно знаю, что это Матильда. Если твой контракт предусматривает выплату из наследства, они будут вынуждены заплатить.
Но Джек уже не слушал. Он побросал краски, кисти и баночки с растворителем в сумку и снял портрет Джоанны Лассель с мольберта.
– Мне нужно идти. Послушай, я не могу пока забрать все остальное, так как еще не подыскал студию, однако постараюсь освободить комнату на этой неделе. Хорошо? Я пришел только за сменой одежды: после ночи в машине она несколько помялась.
Художник направился к двери, закинув сумку на плечо и засунув портрет под мышку.
– Минутку, мистер Блейкни. – Купер встал и преградил ему путь. – Я с вами еще не закончил. Где вы были в ночь смерти миссис Гиллеспи?
Джек посмотрел на Сару.
– Я был в Стратфорде, – сказал он спокойно, – с актрисой по имени Салли Беннедикт.
– Как я могу с ней связаться?
– Через Королевскую шекспировскую труппу [16]. Она играет Джульетту в одном из их спектаклей.
– Спасибо. Да, и еще одно: как человека, близко знавшего умершую, я должен предупредить вас – если вы и дальше собираетесь спать в машине, то потрудитесь показываться в полицейском участке каждый день, в противном случае я буду вынужден выписать ордер на арест. Нам также нужны ваши отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с теми, что мы нашли в «Кедровом доме». В среду утром в фонтвилльском здании прихода будут работать дактилоскописты. Если не сможете прийти, вам придется сдать отпечатки в участке.
– Я приду.
– Где вас искать в случае необходимости?
– Я сейчас на попечении миссис Джоанны Лассель, «Кедровый дом», Фонтвилль.
Джек толкнул дверь ногой и вышел в коридор. Судя по количеству пятен и царапин на двери, он проделывал это не впервые.
– Джек! – крикнула Сара.
Он повернулся и посмотрел на нее, вопросительно изогнув брови.
– Поздравляю, – тихо сказала она, кивнув на портрет Матильды.
Джек одарил ее удивительно интимной улыбкой и захлопнул за собой дверь.
Два человека, оставшихся в студии, прислушивались к шагам художника по лестнице, пока он поднимался наверх за одеждой.
– А он себе на уме, не так ли? – сказал Купер задумчиво.
– Одна из самых ярких индивидуальностей, – отозвалась Сара, повторяя характеристику Матильды, данную Джеком. – Только с такими индивидуальностями очень тяжело жить.
– Понимаю. – Детектив нагнулся и затушил окурок о край мусорной корзины. – Но думаю, еще тяжелее жить без них. Ваш муж оставляет после себя нечто вроде вакуума.
Сара отвернулась и посмотрела в окно. Там, конечно же, ничего не было видно – уже стемнело, – но полицейский мог видеть ее отражение, словно в зеркале. Лучше бы ему держать язык за зубами, подумал он; увы, открытость семьи Блейкни оказалась заразительной.
– Он не всегда такой, – промолвила Сара. – Джек редко бывает настолько откровенным. Не знаю, ради кого он старался – ради меня или ради вас. – Она замолчала, осознав, что высказывает вслух свои мысли.
– Ради вас, разумеется, – отозвался детектив.
Они услышали, как открылась и вновь закрылась входная дверь.
– Почему «разумеется»?
– Я не делал ему больно.
Отражения их взглядов встретились на оконном стекле.
– Жизнь – это сущее наказание, не правда ли, сержант?
Джоанна имеет все большие виды на мой кошелек. Оказывается, во всем виновата я: она не может найти работу, ее жизнь так пуста, что она была вынуждена выйти за Стивена, и опять-таки моя вина, что она оказалась с нежеланным ребенком на шее. Я сдержалась и не стала говорить, что ее никто не заставлял прыгать в кровать к первому попавшемуся еврею, ну а противозачаточные таблетки изобрели задолго до того, как она забеременела. Меня так и подмывало перечислить те кошмары, через которые пришлось пройти мне: изнасилование, брак с извращенцем-пьяницей, вторая беременность, едва я только оправилась от первой, и то мужество, которое пришлось собрать, чтобы выбраться из бездны отчаяния... Конечно, я не стала этого делать. Джоанна и так доставляет много хлопот, с ее холодной ненавистью по отношению ко мне и Рут. Боюсь даже представить, что с ней будет, когда она узнает, что Джеральд был ее отцом.
Джоанна говорит, будто я скряга. Что ж, может, и так. Деньги были мне единственными хорошими друзьями, и я храню их так же бережно, как другие хранят свои секреты. Видит Бог, мне пришлось использовать каждую капельку хитрости, чтобы заполучить их. Если бы в саване были карманы, я бы взяла деньги с собой. «В геенну верность!»
Не мы обязаны нашим детям, а они нам. Единственное, о чем я жалею, что не увижу лица Сары, когда она узнает, что я ей приготовила.
Старина Говард процитировал мне сегодня «Гамлета»: «Нам хочется забрать клочок земли, который только и богат названьем» [17]. Я засмеялась. Иногда он может быть очень даже забавным. И ответила ему словами из «Венецианского купца»: «Кто собственным доволен делом, тот признает, что с щедростью ему заплачено...» [18]
ГЛАВА 7
Вайолет Орлофф нашла мужа в гостиной, когда тот просматривал вечерние новости. Она убавила звук телевизора и закрыла своим угловатым телом экран.
– Вообще-то я смотрю, – сказал Дункан с легким раздражением в голосе.
Жена не обратила внимания на его фразу.
– Эти ужасные женщины, наши соседки, сейчас орали друг на друга, точно базарные бабы, и я расслышала каждое слово. Нужно было последовать совету агента и настоять на двойной звуконепроницаемой перегородке. Что будет, если дом продадут хиппи или семье с маленькими детьми? Да мы с ума сойдем от их криков.
– Поживем – увидим, – ответил Дункан, складывая пухлые руки на коленях. Он все никак не мог понять – почему к нему с возрастом пришло спокойствие, а к Вайолет, напротив, лишь агрессивное разочарование в жизни. Он даже испытывал легкое чувство вины по этому поводу, Не следовало ему привозить Вайолет сюда и заставлять ее жить в такой близости от Матильды. Это было все равно что поставить маргаритку рядом с розой и предложить найти отличия.
Вайолет бросила на супруга сердитый взгляд:
– Иногда ты просто невыносим. Если сидеть сложа руки, потом будет поздно что-либо предпринимать. Думаю, мы должны потребовать принятия каких-то мер до того, как дом продадут.
– Ты разве забыла, – нежно напомнил Дункан жене, – что мы смогли приобрести этот дом в первую очередь из-за того, что здесь нет звукоизоляции и Матильда согласилась снизить цену на пять тысяч фунтов после того, как агент указал на этот недостаток? Мы не в том положении, чтобы предъявлять требования.
Однако Вайолет пришла, чтобы обсудить совсем другое.
– Эти базарные бабы, – снова повторила она, – орали друг на друга. Кстати, полиция теперь считает, что Матильду убили.
А ты знаешь, как Рут называет свою мать? Шлюхой. Она заявила, что ее мать – лондонская шлюха. Вернее, она выразилась еще хуже. Рут назвала Джоанну, – ее голос упал до шепота, пока губы старательно выговаривали, – грязной шлюхой.
– Господи помилуй. – Дункан наконец вышел из состояния блаженного спокойствия.
– То-то. А Матильда считала Джоанну сумасшедшей, потому что та пыталась убить Рут, а еще она тратит деньги на что-то плохое. Но хуже всего то, что Рут была в доме в день смерти Матильды и взяла ее серьги. А еще, – она сказала с особенным ударением, словно не повторяла слов «а еще» до этого, – Рут воровала и другие вещи. Полиции они наверняка ни о чем подобном не признавались. Думаю, мы должны сообщить куда следует.
Дункан выглядел слегка встревоженным.
– Ты уверена, что это наше дело, дорогая? В конце концов, нам ведь жить здесь и дальше. Мне не хотелось бы других неприятностей.
То, что Дункан называл спокойствием, другие назвали бы апатией, и все-таки сонное осиное гнездо, разбуженное две недели назад криками Дженни Спед, стало очень неуютным.
Жена посмотрела на Дункана маленькими хитрыми глазками:
– Ты с самого начала знал, что это убийство, не так ли? И ты знаешь, кто его совершил.
– Не говори глупостей, – сказал он. По голосу было слышно, что Дункан вот-вот разозлится.
Вайолет сердито топнула ногой:
– Почему ты обращаешься со мной как с ребенком? Ты думаешь, я не знала? Да я знала все сорок лет. Бедная Вайолет. Только вторая. Всегда вторая. Что она сказала тебе, Дункан? – Ее глаза сузились до щелочек. – Я знаю, она сказала тебе что-то.
– Ты опять пила, – заметил он ледяным тоном.
– Матильду ты никогда не упрекал за то, что она пила. Как же, ведь она была само совершенство. Даже пьяная Матильда была совершенной. – Вайолет задрожала. – Ты собираешься сообщить полиции о том, что я слышала, или мне самой придется это сделать? Если Джоанна и Рут ее убили, то они не заслуживают того, чтобы им сошло это с рук. Надеюсь, ты не станешь говорить, что тебе все равно.