– Ты должна мне пообещать, что никогда ничего не скажешь. – Он положил голову на спинку кресла, с трудом дыша. – Если я ее отец, то уверен, что Матильда ей ничего не сказала. Иначе она сама пришла бы сюда. – Его глаза наполнились слезами. – У Сары уже есть любящий отец, который отлично справился с задачей ее воспитания. Не заставляй ее выбирать между нами, дорогая. Это очень больно, когда тебя отвергают.
Джейн нежно убрала редеющие волосы со лба мужа.
– Возможно, некоторым тайнам лучше оставаться тайнами. Давай сохраним этот секрет между нами и иногда будем позволять себе помечтать немного. – Она была мудрой и щедрой женщиной, которая признавала, что благодаря предательству Матильды смогла лучше узнать и себя, и Пола. «В конце концов, – подумала она, – сейчас у нас больше поводов праздновать, чем печалиться».
Джоанна сидела на любимом месте матери – в кресле с жесткой спинкой возле стеклянных дверей, выходящих в сад. Она слегка повернула голову, чтобы посмотреть на сержанта Купера.
– Доктор Блейкни знает, что вы мне это говорите? Он покачал головой:
– Нет. Я очень рассчитываю на то, что вы сделаете первый шаг и откажетесь от своих претензий на наследство в обмен на ее согласие выполнить волю вашей матери в той форме, в какой она выразила ее в письме к Рут. Небольшая уступка никому не помешает, миссис Лассель. Думаю, в общих интересах оставить все позади, а вам вернуться в Лондон.
– Это в интересах доктора Блейкни, а не моих.
– Я говорю скорее о вашей дочери. Она еще очень молода, смерть бабушки потрясла ее больше, чем вы думаете. С вашей стороны, – он поискал подходящее слово, – разумно уладить дело полюбовно и не продолжать болезненную конфронтацию. У юристов есть неприятная привычка раскапывать подробности, которые лучше было бы оставить в покое.
Джоанна поднялась.
– Я не намерена больше обсуждать эту тему, сержант. Это не ваше дело. – Ее светлые глаза ожесточились. – Вы идете на поводу у Блейкни так же, как и моя мать, и только по одной этой причине я не буду ничего улаживать с ними полюбовно. Я до сих пор не понимаю, почему вы не предъявили Джеку Блейкни обвинение в нападении, а Рут – в воровстве, и я прослежу, чтобы мой адвокат поднял эти вопросы в разговоре с начальником полиции. Лично для меня ясно, что доктор Блейкни, поощряемая моей дочерью, использует своего мужа и вас, чтобы выжить меня из дома и беспрепятственно занять его. Я не доставлю ей такого удовольствия. Чем дольше я здесь остаюсь, тем больше у меня прав на дом.
Купер усмехнулся.
– А у вас есть адвокат, миссис Лассель? Надеюсь, что нет, потому что вы зря тратите деньги, если он дает вам такие советы. Благодарите свою дочь и супругов Блейкни за то, что я до сих пор не арестовал вас за незаконное хранение героина. А я хотел бы, не сомневайтесь. Только, как я и сказал вам раньше, в общих интересах, и в ваших тоже, если вы отсюда уедете. По правилам я должен передать всю информацию о вас в столичную полицию, но я не стану этого делать. В любом случае они сами все скоро узнают. Потому что вы не справитесь с собой. Вам не хватит суммы, которую доктор Блейкни намерена вам выплатить. Ежемесячных чеков больше не будет, миссис Лассель; пожилая женщина, которую можно было терроризировать, умерла. Что вы делали, чтобы заставить платить?
Джоанна смотрела в окно, и прошло несколько минут, прежде чем она заговорила.
– Мне не нужно было ничего делать. Достаточно того, что я была ее дочерью. Мать решила, будто я такая же, как она. И поэтому она меня боялась.
– Я не понимаю.
Она повернулась и бросила на сержанта пронзительный взгляд.
– Я видела, как она убивала своего отца. Она боялась, что я проделаю с ней то же самое.
– А вы собирались?
Неожиданно она улыбнулась, и ее красота ослепила Купера.
– Мне хоть и близок по духу Гамлет, сержант, но я не сумасшедшая. Вы, может, не поверите, да только я всегда больше боялась, что это она меня убьет. В последнее время я хоть сплю спокойно.
– Вы вернетесь в Лондон? Она пожала плечами:
– Конечно. «Когда устанешь от Лондона, устанешь от жизни». Вы читали Сэмюэля Джонсона [36], сержант? Он был куда более великим писателем, чем Шекспир.
– Обязательно почитаю, миссис Лассель.
Джоанна вновь отвернулась к окну, из которого открывался прекрасный вид на ливанский кедр, возвышавшийся над садом.
– Предполагаю, что, если я начну судиться с доктором Блейкни, вы передадите информацию обо мне в столичную полицию?
– Боюсь, что да. Она усмехнулась:
– Маме тоже всегда хорошо удавался шантаж. Жаль, что вы ее не знали. Блейкни присмотрят за Рут, сержант? Мне не хотелось бы, чтобы она голодала.
Купер подумал, что это наибольший знак внимания и любви, который Джоанна проявила по отношению к дочери.
– Они оставят ее у себя на некоторое время.
(«Рут понадобится вся наша эмоциональная поддержка, – сказала Сара. – И ваша, Купер, тоже, если ей придется пройти через аборт и суд над Дэйвом Хьюзом». «А если Хьюза оправдают?» – спросил Купер. «Не оправдают, – заявила Сара уверенно. – Против него согласились свидетельствовать еще три девушки. У женщин достаточно смелости, когда они не прижаты к земле с приставленным ножом к горлу».)
– А потом? – спросила его Джоанна.
– Если завещание не будет опротестовано, доктор Блейкни учредит трастовый фонд для Рут в тот момент, когда она передаст вам ту сумму денег, которую хотела завещать вам ваша мать.
– И для этого Сара продаст сад?
– Не знаю. Сегодня утром она сказала мне, что из «Кедрового дома» получится неплохая частная лечебница.
Джоанна яростно сжала руки.
– Мать бы, наверное, в гробу перевернулась, если бы узнала, что за пожилыми леди Фонтвилля будут присматривать за ее счет. Она их терпеть не могла.
Купер про себя улыбнулся. В этом действительно была доля красивой иронии. Особенно если учесть, что первым клиентом клиники будет скорее всего несчастная, сбитая с толку Вайолет Орлофф.
Джек наблюдал за Сарой краем глаза, пока сидел за мольбертом и делал последние штрихи на портрете Джоанны. Она бесцельно смотрела из окна в сторону лесистого горизонта, прижавшись лбом к прохладному стеклу.
– О чем думаешь? – спросил он.
– Что? – Сара повернулась к нему.
– Я спрашиваю, о чем думаешь?
– О, ни о чем, просто... – она покачала головой, – ни о чем.
– О детях? – предположил муж, как всегда, иронично. Сара вышла в центр комнаты и посмотрела на портрет Матильды.
– Ну хорошо, ты прав, но тебе не о чем беспокоиться. Я не пребываю в оптимистичном ожидании. Думаю, иметь детей – действительно неблагодарное дело. Они не приносят ничего, кроме душевных страданий. Так что я скорее всего избавлю себя от будущих мук.
– Жаль, – пробормотал Джек, окуная кисточку в растворитель и вытирая ее о полотенце. – А я уже начал свыкаться с этой мыслью.
Она намеренно сохранила шутливый тон.
– Я могу стерпеть многие твои шутки, Джек, кроме тех, которые касаются детей. Салли Беннедикт разрушила мою веру в тебя, когда исправила ту маленькую ошибку.
Джек выглядел очень задумчивым.
– Ради интереса – ты обвиняешь в совершенном именно меня, потому что я мужчина? Или ты собираешься по прошествии времени и на Рут возложить бремя вины за сделанный аборт?
– Это другое дело.
– Разве? Я не вижу разницы.
– Рут не изменяла своему мужу, – произнесла Сара сквозь крепко сжатые зубы.
– Тогда мы говорим не о детях, Сара, а о неверности. Разные вещи.
– По-твоему – возможно, по-моему – нет. Хранить обязательства по отношению к другому человеку – то же, что и проявлять стойкие убеждения. И если ты не оплодотворил свою жену, то почему так легко позволил забеременеть любовнице? – На ее щеках горели два алых пятна, она резко отвернулась. – Что было, то прошло. Не хочу больше говорить об этом.
– Почему же? Я прекрасно провожу время. – Джек сцепил пальцы за головой и смотрел улыбаясь на неподвижную спину жены. – В последние двенадцать месяцев ты устроила мне настоящий ад. Вытащила меня из Лондона, даже не спросив, хочу ли я этого. Засунула в настоящую дыру со словами «или принимай все как есть или убирайся прочь, мой дерьмовый муж». – Его глаза сузились. – Я смирился с этим петушком Робином Хьюитом, который пожирал тебя глазами, а на меня смотрел, словно я собачьего дерьма не стою. Я улыбался, пока деревенские недоумки плевали на мою работу – как же, я всего лишь бездельник, живущий за счет жены. Но хуже всего был Кейт Смоллетт, который постоянно читал лекции о твоих достоинствах. Лишь один человек все это время относился ко мне нормально – Матильда. Если бы не она, я бы ушел еще в сентябре, предоставив тебе вариться в своем собственном самодовольном соку.
Сара все еще стояла спиной к Джеку.
– Почему же не ушел?
– Потому что она постоянно твердила мне, что я твой муж! – воскликнул он. – Господи, – да если бы я не считал, что наш брак стоит чего-то, то зачем было вообще жениться? Меня никто не заставлял, пистолет у виска не держал. Я сам хотел этого.
– Тогда почему?.. – Она не продолжила.
– Почему я позволил Салли забеременеть? Я не позволял. Я даже не спал с этой ужасной женщиной. Я рисовал ее портрет; она решила, что я добьюсь успеха, когда продавец с Бонд-стрит договорился о моей единственной сделке. – Джек усмехнулся. – Салли намеревалась примазаться к восходящей звезде, как она примазывается ко всем знаменитостям, встречающимся у нее на пути. Что я, собственно, и нарисовал – ленивого паразита с претензиями на величие. С тех пор Салли меня возненавидела. Если бы ты сразу сказала, что она называет меня отцом ее нежеланного ребенка, я бы расставил все по местам. Но ты не доверяла мне и поэтому решила смолчать. – Его голос стал тверже. – Ей же ты поверила, хотя тебе она даже не нравилась.
– Она была очень правдоподобной.
– Конечно, она была правдоподобной! – закричал Джек. – Она ведь актриса, черт подери! Когда ты собираешься открыть глаза, женщина, и увидеть людей целиком, с их темными и светлыми сторонами, с их сильными сторонами и слабостями? Господи, ты должна была дать волю чувствам, выцарапать мне глаза, оторвать мне яйца – да что угодно! – если думала, что я изменил тебе. – Его голос смягчился. – Неужели ты любишь меня не достаточно, чтобы возникла ненависть, Сара?