А с этой весны, как в свое время сказал дед Щукарь, все пошло наперекосяк. И началось это с мальков, будь они неладны!.. Слава криушанского колхоза «Новые всходы» не давала покоя Пафнутию Ивановичу. «Они от рыбоводства, — говорит, — двести тысяч берут, а я прочерки в этой графе проставляю… Люди вон пруды строят, а у нас целое озеро попусту плещется. Кинуть туда по весне мальков размером с дамский пальчик, глядишь, к осени вода забурлит, как в котле: карп зажирует, и каждый весом будет не с карася, а с порося!»
Бухгалтер говорил так складно, что председатель колхоза Кузьма Егорович тут же навел на себя самокритику:
— И как это я, дурень, до сих пор без карпа обходился?! Выписывай командировку, Пафнутий Иваныч, езжай на рыбопитомник, только не забудь — прихвати цистерну. Да побольше этих самых мальков покупай… Они, видать, дешевые?.. Небось, на копейку дюжина.
Привез бухгалтер цистерну с мальками и выплеснул в пруд.
— Водись, рыбка, большая и маленькая! — напутствовал он юных карпенят.
— А как относительно рациона? — поинтересовался шофер. — То есть, какой харч им по вкусу?.. Может, специалиста из Криуши пригласить?..
— Да мы и сами с усами! — возразил бухгалтер. — Не лыком шиты… Еще посмотрим, кто кому нос утрет!.. Рацион у карпа известный: жрет все, как свинья. Но обожает кутью.
Рыбоводом назначили деда Спиридона, что сторожит бахчи. На берегу озера сложили кирпичную печку, вмуровали в нее котел. Пафнутий Иванович выписал Спиридону полторы тонны ячменной дранки и сотню утиных яиц.
— Это, — говорит, — тебе на первое время. А потом еще подброшу.
Спиридон почесал затылок и нерешительно осведомился:
— Яйца сырыми швырять аль отваривать?
— Да ты очумел, Спиридон, что ли? До седой бороды дожил и — на тебе — азбуки не знаешь… Яйца, как и кутью, следует варить вкрутую, затем чистить и сечь, да помельче. Что касается витаминов, то этого добра в пруду невпроворот… Вот так, значит, Спиридон… Действуй!..
Спиридон — мужик хозяйственный. Натесал кольев, собрал десятка три старых шелевок и на отмелях построил мостки. Наварит кутьи с яйцами, насыплет в лукошко, взойдет на мостик и посевает туда-сюда, как сеял рожь в бытность единоличником.
Прошло два месяца. Утки, важно переваливаясь с боку на бок, повели к озеру свои выводки. Старые кряквы недоверчиво покосились на Спиридонову кухню, обошли мостки и плюхнулись в воду. За ними бархатными мячиками с писком покатились желтые утята.
— Кря-кря! — кричали пернатые матери, скликая свое потомство.
А те, проворно работая лапками, скользили по воде, как невесомые пушинки, расплывались по сторонам, ныряли, барахтались…
Анюта стояла на берегу и не могла нарадоваться.
— Ишь, косолапенькие резвятся!.. Глянь-ка, дед Спиридон, что выкамаривают! Будто высшую школу плавания прошли.
Но вот пловцы выкарабкались на берег… И Анюта не досчиталась семерых бархатных мячиков.
— Утя, утя, утя! — кликала она.
Ответа не последовало.
— Что за оказия?! Дед, куда они могли запропаститься?
— Ну и дуреха ты, Анюта, как погляжу. Русским же языком сказано: «Утят по осени считают». А до осени еще глаза проглядишь!
Анюта, однако, всякий день выводки считала. И ума не могла приложить: что происходит с утятами на озере? Одна неделя пройдет чинно-благородно, а на другую — что ни день, то потеря. Как в воду канут утята.
…Однажды Спиридон, запыхавшийся, но сияющий, прибежал в правление, к бухгалтеру, и поделился с ним великой радостью:
— Ну, Пафнутий Иваныч, доложу я тебе, корм в коня! Не карпы, а карпищи вымахали!.. Сижу сегодня на бережку, природу наблюдаю. Озеро, что зеркало. И вдруг у камыша, будто поленом хлобыстнул кто-то по воде. Аж вздрогнул я! Не успел прийти в самочувствие, как в другом месте хрястнуло. Потом в третьем. И пошла такая свистопляска, скажу я тебе, Пафнутий Иваныч, что камыш ходуном заходил!
Бухгалтер засиял, как ясное солнышко.
— А чья инициатива, Спиридон?..
— Что и говорить. Вы у нас голова, Пафнутий Иваныч!
— Ладно, ладно, — застеснялся тот. — Но ты, Спиридон, не благодушествуй. И мой совет тебе — не жалей корму. Вот получай наряд… Подкидываем тебе тонну овсяной сечки и сотню буханок черного хлеба… Хлеб не дроби — бросай буханками. Карпы мигом их на шматки раздерут!
— Будет исполнено! — козырнул дед.
Только он ушел, приковыляла бабка Семениха. Долго не могла отдышаться… Крестится старуха, а слова не вымолвит, будто язык проглотила.
— Сгинь, говорю, нечистая сила! — наконец запричитала Семениха. — И что я видала сейчас на озере, Пахнутий! Утенок-то один отстал от кряквы и к камышу прибился. Попискивает горемычный… Гляжу на него, ан какая-то морда из-под воды высунулась… Цап… и нет утенка… Царствие ему небесное!
— Испей-ка, бабка, кваску студеного… От эдакой жары мало ли что может померещиться, — успокоил Семениху бухгалтер.
Сигналу старухи Пафнутий Иванович не придал никакого значения.
— Карп не акула, — рассуждал он с собою наедине. — Кит — эвон какая махинища, и тот утенка не слопает: глотка не позволяет. А карп, он киту подобен: с узким горлышком.
Но сегодня после второго налета птичницы Анюты бухгалтер призадумался. Что ж это за наваждение?! Неужто карпы озверели?
…Спала жара, похолодали зори, на озеро по утрам ложились туманы. Наступило «бабье лето».
— Пожалуй, время тащить карпа! — заключил Спиридон. — А то, того гляди, на дно ляжет…
Сформировали рыболовецкую бригаду, купили в потребсоюзе бредень. Артельные бондари смастерили десяток кадок, окунули их в воду, чтоб понабухли.
— Живую рыбку повезем в магазины! — потирал руки Пафнутий Иванович.
Карп, известное дело, ловится на зорьке. Поэтому рыбаки пробудились с первыми петухами. А чуть показалось на востоке солнышко, к озеру высыпала вся деревня.
Лова, однако, не начинали. Дед Спиридон стоял на мостике и пристально глядел в сторону Криуши. Вскоре запылила дорога. Спиридон подмигнул Пафнутию Ивановичу:
— Везет Кузьма Егорыч ихнего бригадира. Не хотел бы я быть на его месте! Как бы человек от зависти не лопнул…
Из «газика» вышли председатель колхоза Кузьма Егорович и криушанский бригадир-рыбовод Краснощеков.
Отлов карпа начался. Спиридон, словно капитан, отдавал распоряжения с мостика:
— Никишка! Левей, левее держи, охломон ты этакий!.. Ванятка, чего ворон считаешь? Закругляйся проворней, на мель выволакивай!.. А вы, народ, наддайте назад! Очистите площадь для рыбы!
Люди посторонились. Но пришел невод с… одною тиной… Хоть бы лягушонка подцепили!
От такой неожиданности Спиридон оступился и… бултых в воду! Счастье деда, что свалился на отмель, а то бы не миновать беды.
Затянули бредень в другой раз, не вдоль, а поперек пруда… И опять ни шиша!
Пафнутий Иванович незаметно переселился из переднего ряда собравшихся в задний.
— Опоздали… Карп на дно лег, — сказал Спиридон, отжимая ватник, и украдкой глянул в сторону Краснощекова.
Тогда решили прибавить грузил, чтоб бредень по дну проволочь. Кузнец Аким привез тачку всякой всячины — гаек, шестеренок, поршневых колец и даже щербатый шкив от молотилки.
— Привязывай, ребята!
Тяжело было тащить, но в бригаде подобрались молодец к молодцу, сдюжили. Вытащили!.. Трое парней подхватили полную мотню, приподняли и вытряхнули… Звякнула пустая бутылка, покатилась консервная банка, шмякнулся раскисший чобот с оторванной подошвой, в куче зеленого ила сверкнул золотистою чешуей карась величиною с… утиную лапку. Бедняга подпрыгнул разок и остепенился: сопротивляться при таком стечении народа было бессмысленно.
Средь гробового молчания раздался приглушенный голос Анюты:
— Неужто он крал утиные выводки?
— Быть этого не может! — решительно опроверг Спиридон. — Не по Сеньке шапка… Но ежели рассудить иначе, то кто ж, братцы, хлобыстал хвостом по воде?
— Водяной! — крикнула бабка Семениха и осенила себя крестным знамением.
— Истину глаголешь, мамаша! — подмигнув Спиридону, сказал криушанский бригадир Краснощеков. — Сейчас этого водяного мы выудим!
— Его только словом можно изгнать, сынок, — пояснила Семениха.
— Мы его и бреднем вытащим!.. А ну-ка, ребята, вооружайся палками, садись в лодки и давай, шуруй в камышах, мути воду, да шуми побольше! Ну, а мы, Спиридон Тихоныч, с бреднем навстречу пойдем, по краю заросли.
Закипела вода под ударами палок да весел, зашумел камыш на озере… Бредень что-то рвануло в сторону, повело назад…
— Живей, живей! — подбадривал Краснощеков.
Сильные руки парней ловко вымахнули бредень на траву.
— Акулу поймали! — закричали ребятишки.
В мотне извивались могучими телами и высоко подпрыгивали три громадные щуки с крокодильими пастями. За три захода рыбаки взяли дюжину озерных разбойниц с волчьим аппетитом.
— Эх, Спиридон, свет мой Тихоныч! — укоризненно покачал головой Краснощеков.
— Каюсь, дорогуша, обмишурился… И Пафнутий Иваныч, дай бог ему здоровьичка, помог… Человек грамотный!
— Мало им, прожорам, утят, ан и карпов всех слопали, — отозвалась Анюта.
— Карпиками-то вы их и откормили, — заметил Краснощеков.
Председатель колхоза хмуро покосился на бухгалтера и молвил:
— Да, Пафнутий Иваныч, сеяли пшеничку, а пожали плевел!.. Пассивный баланс с карпами получился.
— Пригласили бы вы, Кузьма Егорыч, специалиста, — заключил Краснощеков, — и был бы баланс активный… Посудите сами: кто же в одной отаре овец с волками пасет?!
Мешок и порошок
Надоела Усману Саидову гостиница, как горькая редька. Соскучился по родному дому и вкусному плову. Третья неделя на исходе, а конца-края командировки не видно.
Вчера звонил председатель колхоза.
— Ты что там застрял, Усман? — спрашивает. — Почему не едешь в кишлак? Или дела не сделал?
Саидов недвусмысленно ответил председателю восточной поговоркой:
— Лепешку, нарисованную на стене, легко увидеть, да трудно съесть!