Но каково было изумление ребят, когда они увидели свой листок в косую линейку и… пришпиленные к нему тридцать три препроводиловки! Ответа же на «спорный» вопрос начинающих географов не было и в помине.
— Байки! — возразят иные. — Такого не бывает!
Нет, не байки! Вот послушайте!
Есть на Украине небольшой такой поселок Любар. А в этом поселке есть одна очень важная для села производственная ячейка — межколхозный совет. А у этого совета есть два механических агрегата, именуемых «СМ-296А». Хорошие, прямо-таки расчудесные агрегаты! Ну, посудите сами: поработают они часок — получай 2 400 кирпичей. А ежели работать по восемь часов в день да перейти на две смены… Короче говоря, агрегаты выдавали на-гора́ миллионы кирпичей в год. То-то радость была у колхозников! Бери, возводи хоромы, перестраивай деревню на новый лад!
И вдруг заело. Да так заело, хоть кричи караул. Намертво! Ничто не вечно под луной: поизносились шестеренки. Крохотные такие, малюсенькие.
— Чепуха! — заключил технолог Владимир Якимчук. — Я думал, что-либо серьезное. А это тьфу, пустяк!
— Но у нас нет этих пустяков в запасе, — тревожно заметил председатель совета Терентий Иванок. — Придется обращаться к руководителям ремонтно-технической мастерской.
Обратились и попросили. А те удивленно развели руками.
— Господи, да откуда же быть у нас таким деталям?! Кирпичом мы не занимаемся. Вот в Житомире этими шестеренками хоть пруд пруди!
Заявка порхнула в житомирский «Сельхозснаб». Выручайте, мол, дорогие снабженцы. Из-за мелочи горим. Шестеренки, будь они неладны, подвели!.. Любарцы бьют тревогу, а снабы и в ус не дуют. «И чего раскудахтались! Писали бы в Кемерово, заводу-изготовителю. У них, у сибиряков, этих самых побрякушек, небось, горы-вершины».
— Спасибо, земляки, за добрый совет! — поклонились умудренным снабам кирпичных дел мастера Иванок и Якимчук. — Для страждущего и семь верст не крюк. Будем бить челом кемеровцам.
Долго ли, коротко ли ковыляла бумага по «крюку» в четыре с половиной тысячи километров, но до Кемерова добралась. Читают изготовители и диву даются:
— Эка угораздило их в такую даль писать! За морем телушка-полушка, да рубль перевозу. Обратились бы вы, братцы, куда-нибудь поближе. Ну, допустим, в Горноуральск. Слыхивали, наверно, есть в этом славном граде Дом промышленности, а в том доме контора под вывеской «Уралстроймашсбыт». Вот эта контора и занарядит вам шестеренки.
Лиха беда — начало. Писать так писать!
— Садись, Владимир Петрович, — сказал Иванок своему технологу. — Да только ты не суши, не суши слово-то! Посочнее, пожалостливее выводи! Слезу неплохо бы пустить…
И вот уже заявка со слезой в Горноуральске, в Доме промышленности. Прочли ее уралстроймашсбытовцы и начали пожимать плечами: «Ишь ты, ласточка залетная, с Украины пожаловала! Никак, бедняжка, с пути сбилась?! Михал Михалыч, голубчик, направь-ка ты ее в Госплан. Пусть плановики обмозгуют, что к чему!»
Не думала, не гадала трехкопеечная шестеренка о таких высоких почестях. «Эвон какие инстанции занимаются моей персоной!» И возгордилась, нос задрала. А все это благодаря проказам «канцелярской о.».
В Госплане заявку вручили не рядовому, а ответственному лицу. «Экую канитель развели!» — возмутилось это лицо. Вызвало стенографистку и решительно продиктовало. Что продиктовало? Приказ? Нет, не приказ. Лицо продиктовало текст препроводиловки: «Начальнику Укрглавтяжмаша тов. Шеру. Прошу рассмотреть прилагаемое на двух листах и ответить Любарскому межколхозному совету». И порхнула заявка в Киев.
Там она буквально обрела крылья. Летала вольной птахой от одного особняка к другому, поднималась на лифтах, прыгала по этажам. Ею любовались высокие киевские дядьки, что сидят в Главсельснабе, в Министерстве сельского хозяйства, в совнархозе. Полюбовались, похвалили ее за резвый характер и… указали путь на Житомир. «Лети, голубка, ближе к своим пенатам. Авось, Чипоренко попотчует тебя шестеренками. У него наверняка припасены».
Прилетает она в Житомир — и прямо в кабинет к начальнику областного снабженческого треста Кузьме Никанорычу Чипоренко. Упала на стол, бьется бумажными крыльями, а сама еле дух переводит.
— Уф, устала я… Какой круг сделала! Какой круг!..
— Ну, уж на этот раз с пустым клювом я тебя не выпущу, — смилостивился начальник. — Бери вот этот узелок и дуй на Любар. До него рукой подать.
У любарских кирпичников от радости дыхание замерло, когда они увидели свою разведчицу с драгоценной ношей. «Наконец-то, голубушка, добыла! Умница!» Развернули узелок дрожащими руками и… ахнули:
— Да ты что принесла?
— Как что?! Стеклорезы! Дядя Кузьма, дай бог ему здоровья, удружил…
…Наступило гробовое молчание. Иванок и Якимчук смотрели друг на друга и ничего не понимали. Но каждый из них думал про себя: и зачем нам эти стеклорезы? Ведь мы же не стекольщики! Да и в сельмаге от стеклорезов полки ломятся.
— А шестеренки! Где шестеренки?! — простонал Якимчук.
— Где?! — откликнулся ему эхом удрученный Иванок.
…Нет, вы как хотите, а я за то, чтобы устроить конкурс на лучшую «Канцелярскую о.». Он помог бы нам выявить мудрецов, кои водят добрых людей за нос по кругу.
Учитесь фантазировать
У Димки Рыжова на письменном столе под стеклом лежит расписание уроков. Расписание как расписание! Димка изучает родную литературу, анатомию, познает законы физики и химии, осваивает премудрости математических наук. Уроки самые обыкновенные. Как у всех ребят из восьмого «Б».
Только вот по пятницам, с пяти до семи, у Димки бывает какой-то необыкновенно таинственный урок. От этого урока веет романтикой, в ушах слышится рокот морского прибоя, в воображении встают далекие, неведомые страны. Ой, как обожает Димка этот увлекательный предмет! В расписании он вывел его каллиграфическим почерком и заключил в рамку, украшенную замысловатыми вензелями:
«ВООБРАЗИТЕ СЕБЯ КАПИТАНОМ!»
— Это еще что за невидаль?! — воскликнула Димкина мама, увидев расписание. — Ишь, Магеллан выискался! Васко да Гама!
Димка сгреб в охапку портфель и ринулся вниз по лестнице.
— Опаздываю, мама, на капитанский мостик! — отозвался он с площадки.
К вечеру вернулся с работы Димкин папа, Илья Васильевич. Супруга набросилась на него с гневными упреками:
— Вот плоды твоего демократического воспитания! Полюбуйся, чем наш сын занимается!.. Я давно говорила, Жюль Верн до добра не доведет…
— Да что стряслось-то? — опешил Илья Васильевич.
— А вот то! — распалилась жена. — Твой сын собрался бежать на море…
Илью Васильевича будто обухом огрели по голове. Он никак не мог сообразить, о чем ему говорят. Наконец до него дошли обрывки фраз, сказанных женой: «…сын бежит на море… бросает дом родной».
И Рыжов-старший решил поговорить с Рыжовым-младшим.
— Димитрий! — крикнул Илья Васильевич. — Поди сюда! Бери стул, садись. Смотри мне в глаза и рассказывай!
Димка неловко усаживается на стул и положительно не знает, о чем рассказывать. Девчонок за косы не дергал, с ребятами не цапался, замечаний по поведению не получал. Сидит и хлопает своими серыми глазищами. Веснушчатое Димкино лицо заливается краской.
— Ну, так рассказывай, в какие края ты нацелился? — строго допрашивает отец.
— Мы с Павкой собирались на каток, — мямлит Димка, — а у него конек сломался.
— Да я не о катке завожу разговор. Ты расскажи лучше о капитанском мостике. Каких это штурманов вы из себя корчите?
Младший Рыжов обрадовался такому неожиданному повороту и даже заулыбался.
— Во-он ты о чем, папочка! О, это очень интересно. Приходи к нам завтра в семнадцать ноль-ноль. Сам увидишь! И завуч Полина Сергеевна наказывала. Говорит: «Твой папа шефствует над школой десять лет, а ни разу не заглянул к нам».
Краска с Димкиного лица вмиг перекочевала на папино. Рыжов-старший смутился. Он отвел глаза в сторону и размышлял про себя: «Полина Сергеевна права. За десять лет не удосужился побывать в школе…»
Илья Васильевич возглавляет солидное предприятие. К нему не раз обращался директор школы как к своему шефу. А чем помог ему Илья Васильевич? Однажды задумал было выступить в школе с докладом, да и то не собрался. Вызвал из механического цеха двух девушек и дал наказ: «Сходите к подшефным, поиграйте с малышами в кошки-мышки! Картинок поярче захватите. Картонных зайчиков наклейте, зверюшек каких-нибудь позабавнее».
— Да, брат Димка, нехорошо получается у нас с тобой! — заключил свои размышления вслух Илья Васильевич. — Нехорошо!
…На следующий день в «семнадцать ноль-ноль» Рыжов-старший отправился в школу. Над городом спускались ранние зимние сумерки. Илья Васильевич незаметно зашел с черного хода. Переступив порог, он огляделся, прислушался к доносившимся откуда-то голосам. Затем прошел по коридору, свернул вправо и увидел…
Что увидел Илья Васильевич, он и сам понять не мог. На площадке стояло что-то громоздкое и несуразное. То ли это был макет допотопной конки, то ли остов отслужившего свою службу комбайна. Но самое удивительное было другое. Илья Васильевич смотрел и глазам не верил. Родной его сын Димка и еще тридцать два ученика из восьмого «Б» стояли возле этого бесформенного чудища и ждали преподавателя. Явился учитель машиноведения — молодой, красивый юноша.
— Представьте себе, ребята, — начал он оптимистически, — что этот агрегат действующий. Вы стоите на мостике у пульта управления, словно капитан у штурвала, а вокруг вас — целая гамма звуков. Все вертится, жужжит, грохочет, шелестят трансмиссии…
— А вы, Кирилл Петрович, стояли когда-нибудь на мостике живого агрегата?
— Случалось… Водил речной катерок на переправе у Троице-Лыково. Но вы не перебивайте, ребята! Побольше фантазии!
Рыжов-старший, крадучись, на цыпочках, чтобы не скрипнула половица, вышел из своего укрытия и направился к выходу. На душе у него было горько, лицо хмурое, как осеннее утро, шаг неуверенный. Возвращался домой и ворчал под нос: «Ах, и пострел же ты, Димка! Отца перехитрил!»