Холод, охвативший Амитивилль, не ослаблял свои ледяные объятья. Утро было облачным, по радио по-прежнему обещали снег на Рождество. Термостат в прихожей дома Лютцев все так же указывал 80 градусов, но Джордж все равно сидел в гостиной и упорно растапливал докрасна и без того ревущий камин. Он говорил, что мерзнет, что мороз пробирает до костей, и никак не мог понять, почему Кэти и детишки не чувствуют того же.
Замена дверной ручки и врезного замка парадной двери была слишком сложной операцией даже для такого умельца, как Джордж. Местный слесарь, как и обещал, приехал к двенадцати. Он долго и неторопливо осматривал повреждения, затем многозначительно посмотрел на Джорджа, но спрашивать, как такое могло произойти, не стал. Тем не менее на починку ушло не так много времени, а уходя он сказал, что Дефео вызывали его два года назад.
– У них были проблемы с дверным замком эллинга, – сообщил он.
Его вызвали, чтобы заменить врезной замок. Дверь запиралась изнутри, и ее заклинило, к несчастью, кто-то из членов семьи очутился внутри эллинга и никак не мог выйти. Джордж хотел было рассказать кое-что еще об эллинге, но Кэти выразительно взглянула на него, и он тут же прикусил язык. Не стоило давать повод для сплетен о том, что в их доме номер 112 по Оушен-авеню происходит нечто странное.
Было около двух часов дня, на улице потеплело, но брызнул легкий дождик, и детей оставили в доме. Джордж так и не приступил к работе, он все так же то сидел в гостиной перед камином, подбрасывая поленья в огонь, то спускался в подвал проверить масляную горелку. Судя по грохоту, Дэнни и Крис резвились в детской комнате на третьем этаже. Кэти снова занялась домашним хозяйством. Наведя порядок в нескольких комнатах, она собралась было продолжить уборку в своей спальне на втором этаже, но по пути заглянула в комнату Мисси. Малышка сидела в детском кресле-качалке, напевая песенку, и внимательно смотрела в окно в сторону эллинга.
Кэти хотела что-то сказать ей, но тут зазвонил телефон. Подхватив телефонную трубку, она ушла в спальню. Звонила мама. Она хотела сообщить, что завтра, в канун Рождества, приедет к ним в гости, и что Джимми, брат Кэти, в подарок на новоселье привезет им рождественскую елку.
Кэти сказала, что очень рада, и для нее будет облегчением, что не надо заботиться о елке, потому что у них с Джорджем уже нет сил собраться и пойти в магазин за покупками.
Разговаривая, краем глаза Кэти заметила, что Мисси покинула свою комнату и направилась в швейную. Мать продолжала говорить, но Кэти слушала уже вполуха. Что Мисси понадобилось в швейной, где мухи роились за стеклом за день до этого? Кэти наблюдала, как ее пятилетняя дочь, напевая, маневрировала между еще нераспакованными картонными коробками.
Кэти собралась было прервать мамину болтовню, но увидела, что Мисси возвращается из швейной комнаты. Малышка шла по коридору, направляясь в свою спальню, и по-прежнему что-то напевала. Озадаченная поведением дочери, Кэти, снова поблагодарив мать за елку, повесила трубку. Молча она подошла к порогу комнаты Мисси и встала в дверях.
Мисси сидела в кресле-качалке спиной к Кэти, все так же глядя в окно. Девочка снова запела песенку, мотив которой ее мать слышала впервые. Кэти хотела было заговорить с малышкой, но Мисси внезапно замолчала, а затем, не оборачиваясь, спросила:
– Мама, скажи, ангелы разговаривают?
Кэти удивилась. Мисси знала, что мать здесь, рядом! Только Кэти хотела подойти к дочке, как прямо над их головами раздался громкий треск. Мальчики! Там мальчики наверху! Не на шутку испуганная Кэти бегом поднялась по ступенькам наверх в детскую. Крепко схватившись, Дэнни и Крис катались по полу, они пинали и колотили друг друга что было сил.
– Это что за безобразие! – закричала Кэти. – Дэнни! Крис! А ну прекратите немедленно, я кому говорю!
Она попыталась растащить мальчиков, но не тут-то было: они яростно вцепились друг в друга, глазенки сверкали от ненависти. Крис вопил, разгневанный донельзя.
Братья подрались впервые в жизни!
Кэти надавала обоим звонких пощечин, а потом потребовала признаться, кто начал первым.
– Дэнни начал, – сказал Крис, шмыгнув носом.
– Врешь, Крис, первым начал ты! – хмуро отозвался Дэнни.
– Начал что? Что вы не поделили?
Ответа не последовало.
Мальчики разошлись по разным углам. Что бы между ними ни произошло, Кэти поняла, что это их дело, и ей вмешиваться не следует.
Терпение ее лопнуло, и она закричала:
– Да что тут происходит, в конце-то концов? Сначала Мисси с ее ангелами, а теперь вы, два дуралея, чуть не поубивали друг друга! Все, с меня хватит! Послушаем, что скажет отец, и решим, что с вами делать. А сейчас – сидите по углам, и чтоб ни звука! Слышали? Ни звука!
Пошатываясь, Кэти спустилась к себе, чтобы продолжить уборку. «Тихо, спокойно!» – говорила она себе. По пути она заглянула к Мисси; девочка по-прежнему тихонько напевала ту странную песенку. Кэти захотелось зайти, но, передумав, она направилась в свою спальню. «Надо понять, что все это значит, а уж потом поговорить с Джорджем», – решила она.
Как только Кэти открыла дверцу гардеробной, отвратительный запах резко ударил ей в нос.
– Господи, а это что такое!
Она потянула за легкую цепочку, свисавшую с потолка. Включился свет. Кэти осмотрела полки. В узкой гардеробной ничего не было, кроме одной вещицы. В самый первый день, когда Лютцы въехали в новый дом, она повесила распятие на внутреннюю стену напротив двери в эту гардеробную, так же, это было в их доме в Дир-Парке. Этот отлитый из серебра красивый крест в качестве свадебного подарка им преподнесла подруга. Распятие было примерно двенадцать дюймов длиной[7] его освятили задолго до того, как оно досталось Лютцам.
Кэти смотрела на него круглыми от ужаса глазами. От кислого запаха у нее першило в горле, но она не могла отвести взгляд от креста – он висел вверх ногами!
Наступила среда, 24 декабря 1975 года. С той поры, как отец Манкусо посетил дом по адресу Оушен-авеню, 112, прошла почти неделя. Воспоминания о жутких событиях того дня и той ночи не покидали его, но он не обсуждал их ни с кем: ни с Джорджем, ни с Кэти Лютц, ни даже со своим исповедником.
В ночь на двадцать третье число он заболел. Священника то знобило, то бросало в пот, и когда, в конце концов, он измерил температуру, термометр показал 103 градуса[8]. Он принял аспирин, надеясь сбить жар. В пору перед Рождеством на священнослужителе лежит множество церковных обязанностей, поэтому в это время лучше не болеть. Отец Манкусо уснул беспокойным сном. В канун Рождества, около четырех часов ночи, он проснулся, чтобы измерить температуру. Градусник показал страшную цифру 104[9]. Он позвонил пастору, тот решил вызвать доктора другу. Ожидая врача, отец Манкусо снова и снова возвращался в мыслях к семье Лютц.
Было нечто такое, чего он никак не мог понять. Он вспомнил комнату, которая, насколько он помнил, находится на втором этаже. Голова тогда шла кругом, но то, что священник увидел, совершенно ясно отпечаталось в его мозгу. Когда он освящал дом, комната была забита нераскрытыми коробками, а также он вспомнил, что из ее окон был виден эллинг.
Отец Манкусо вспоминал позднее, что пока он болел и лежал в постели, ему на ум пришло слово «зло». Однако он считал, что это всего лишь высокая температура могла сыграть недобрую шутку с его воображением. Он также помнил, что у него возникло желание, граничившее с одержимостью, позвать Лютцев и убедить их держаться от этой комнаты подальше любой ценой.
В то же самое время Кэти Лютц у себя в Амитивилле также думала о комнате на втором этаже. Время от времени она чувствовала необходимость побыть в одиночестве, поэтому решила, что эта комната должна стать ее личной.
Мысли о швейной сменились размышлениями о кухне. «А вот третья спальня на втором этаже может послужить гардеробной для хранения одежды моей и Джорджа, которой становится все больше», – рассуждала Кэти.
Среди коробок в швейной комнате хранились ящики с рождественскими украшениями, которые собирались годами. Настало время распаковать игрушки, разобрать их и повесить на елку, которую матушка и брат обещали привезти вечером.
После ланча Кэти попросила Дэнни и Криса перенести эти коробки вниз в гостиную. Джорджа больше интересовали поленья и розжиг очага, поэтому он без особого энтузиазма занимался рождественскими огнями, проверяя многочисленные цветные лампочки и распутывая провода. В следующие несколько часов Кэти и детишки разворачивали тонкую бумажную упаковку, доставая из нее хрупкие яркие шары, ангелочков, сделанных из дерева и стекла, Санта Клаусов, коньков, игрушечных балерин, оленей и снеговиков, которых покупали и дарили из года в год по мере того, как подрастали дети.
У каждого члена семьи были любимые украшения, и они нежно и бережно раскладывали их на полотенцах, заботливо расстеленных на полу. Среди игрушек были те, которые купили еще в том году, когда Дэнни отмечал свое первое Рождество. Но в этот день дети восторгались украшением, которое Джордж принес в свою новую семью. Это была настоящая семейная реликвия, единственная в своем роде: полумесяцы и звезды, отлитые из чистого серебра и обрамленные золотом чистотой в двадцать четыре карата. Украшение длиной шесть дюймов крепилось к елке при помощи застежки. Его сделали в Германии более века назад, Джорджу его подарила бабушка, а та, в свою очередь, получила его от своей бабушки.
Доктор посетил дом приходских священников, в котором жил отец Манкусо. Он поставил диагноз: у больного был грипп, и ему необходим постельный режим на день-другой. Жар, охвативший организм, не спадет в ближайшие двадцать четыре часа. Мысль о том, что придется лежать без дела, отец Манкусо воспринял с раздражением: необходимо было проделать слишком много работы. Он согласился с тем, что какие-то мероприятия, отмеченные в его деловом календаре, можно отложить на неделю, но некоторым его подопечным нужна была его поддержка в самое ближайшее время, и об отсрочке не могло быть и речи.