Недавно Катя завершила ремонт в теткиной квартире и собралась туда перебраться, съехав из съемного жилья. Никаких следов трагедии не осталось: будто и не бушевал тут огонь, не кричала от боли Анна Петровна.
Обходя комнаты, Катя задержалась в той, что прежде была тетиной спальней. В углу на стене, под потолком темнело еле заметное, крошечное пятнышко. Наверное, следы сажи: рабочие проморгали.
Вызвать их, что ли, пускай замажут, подумалось Кате.
Но потом она махнула рукой: стоит ли огород городить, обращать внимание на такие мелочи? Если не приглядываться специально, то ничего и не видно. Катя выкинула пятно из головы.
Все же она была совсем не похожа на свою педантичную тетушку.
Проклятый венец
В городок со смешным названием Кузякино Лидочка попала случайно. Сама толком понять не успела: жизнь завертела, закрутила, да и выбросила на незнакомый берег.
То, что случилось, для нее было трагедией, о которой можно целый роман написать: про бурю чувств, про то, как на первом курсе влюбилась в Костю с параллельного потока, как они встречались три года и она уже платье свадебное стала потихоньку присматривать, ведь Костя говорил, мол, окончим пятый курс — сразу в загс… А дальнейшее можно уместить в пару строк эпитафии: Костя влюбился в Лидочкину подругу Алису (угораздило же познакомить с этой хитрющей лисой!), и теперь свадебное платье следовало выбирать ей.
Чтобы сбежать от сочувственных взглядов мамы и тона, каким она теперь говорила с дочерью (как с тяжелобольной), Лидочка после сдачи сессии согласилась поехать в Кузякино: в деканате сказали, там требовался работник в архив, разбирать документацию. И практика, и заработаешь на булавки, напутствовали девушку, молодец, Лидия.
Конечно, молодец… Будь у нее или у мамы деньги, она поехала бы зализывать раны куда-нибудь к морю, но нищим студенткам и скромным учительницам начальных классов дорога одна — в какое-нибудь Кузякино.
От местечка с таким названием Лидочка ничего хорошего не ждала, и Кузякино не обмануло ожиданий: скучные улицы, одно- и двухэтажные дома, притихшая на каникулах школа, поликлиника, куда лучше не попадать — залечат насмерть, почта, аптека, магазины и здание городского совета, где Лидочке предстояло трудиться до конца лета.
Тоска зеленая. Даже гипсовый Ильич на маленькой площади смотрел печально: куда, дескать, ты попала, Лидочка? Совсем закиснешь.
— Питание в нашей столовой обеспечим бесплатное. Работаем с девяти до шести, без опозданий, пожалуйста. Жить будете вот по этому адресу. — Седая работница отдела кадров протянула Лидочке листок бумаги. — Хозяйка дома — женщина положительная. У вас вход отдельный. Тут недалеко, пешочком на работу дойти можно. — Она замялась. — Это окраина города, там недалеко кладбище.
— Кладбище? — растерялась Лидочка.
— А что такого? — ринулась в атаку кадровичка. — Вы же комсомолка? Глупым суевериям, надеюсь, не верите?
— Конечно, нет, — нетвердо ответила девушка.
— Вот и славно.
Жилье оказалось вполне приличное: большая комната («зала») и спальня, а перед крыльцом — маленький дворик, можно выйти и посидеть на лавочке под яблоневым деревом.
Мебель старомодная, но чисто, удобно, да и хозяйка приветливая. Дома она почти не бывала: работала в две смены на местной фабрике, а еще ходила к дочери на соседнюю улицу — с внуками помогать.
Кладбище, конечно, малость портило впечатление: видно его не было из-за деревьев в саду, но сам факт… Улица заканчивалась, а метров через триста — уже и оно.
Лидочка сказала себе: вот она, твоя новая жизнь. Маленький дом на краю тихой улочки, работа, по вечерам — книги, кино и новости по телевизору, можно по парку погулять. Привыкай, а про прошлое, про этих двух предателей старайся не думать.
Потянулись дни. Первая неделя, вторая, третья… Лето мелкими шажочками двигалось в сторону августа. Лидочка просыпалась в половине восьмого, не спеша одевалась, приводила себя в порядок и шла в свой архив.
Завтракала в столовой: каша, хлеб с маслом и кусочком сыра, чай с ватрушкой. Потом — работа: ворох бумаг, карточки, записи в толстых книгах учета, неспешные беседы с главным архивариусом Зоей Викторовной. Потом обед, снова работа, конец рабочего дня, ужин, дорога домой.
Иногда она покупала у старушек на площади ягоды или семечки в свернутых из газеты кулечках, заходила в хлебный магазин за булочкой с изюмом, а в молочный — за кефиром или сметаной. По субботам шла на почту и заказывала разговор с мамой, информируя ее, что все просто замечательно. Порой Лидочке даже казалось, что так было всегда: лениво, спокойно, размеренно, никакой Лисы-Алисы, которая разрушила ее счастье.
На четвертой неделе Лидочкиного пребывания в Кузякино все изменилось.
В половине девятого в дверь постучали. Это не могла быть хозяйка: она ушла ночевать к дочери. Соседей Лидочка почти не знала: так, здоровались на улице.
— Ты ведь Лида? Очень приятно. А я Лера, — заявила стоящая на пороге высокая черноволосая девушка в белом платье. — Скучаешь?
Лидочка удивилась и гостье, и вопросу, поэтому от неожиданности ответила честно:
— Немножко.
— Выходи, проветришься. Чего дома сидеть?
В Лере была удивительная убедительность: невозможно противиться и возражать. Лидочка накинула кофту и вышла во двор, села на скамью под яблоней. Лера стояла рядом, внимательно глядя на нее. Глаза у новой знакомой были шальные, горячечные.
— Ты здесь живешь? — спросила Лидочка. — Я тебя прежде не видела.
— Ага, тут, недалеко. — Девушка неопределенно махнула рукой.
Лидочка хотела было рассказать о себе, но новая подруга потрясла головой: ее это, видимо, не интересовало.
— А давай прогуляемся? — предложила Лера.
— Куда? В парк?
— Вот еще! Там скукота, бабки на лавочках! Пошли на кладбище.
— На кладбище? Вечером?
— А что такого? Тишина, зелень, дорожки широкие — одно удовольствие бродить.
— Скоро стемнеет.
— Трусиха! — захохотала Лера. — Ну, стемнеет и стемнеет, боишься, покойники повылезут? У-у-у-у-у, как страшно!
Это было немножко обидно.
— Ничего я не боюсь. Пошли.
Лидочка встала со скамейки, и девушки вышли за калитку.
До кладбища было рукой подать, и чем ближе они подходили, тем серьезнее становилась Лера. У входа на погост им встретилась старуха, что жила через дом, Лидочка иногда покупала у нее смородину. Та смотрела настороженно, выжидательно, и девушка чуть смущенно проговорила:
— Погода хорошая. Вот, прогуляться решили перед сном.
Лера ничего не сказала, просто прошла мимо. Старуха тоже промолчала.
— Охота тебе было перед этой старой ведьмой оправдываться? — Лера заломила бровь.
На кладбище стояла тишина — кладбищенская, конечно же. Полная и густая, как сваренный мамой клюквенный кисель. Деревья склонились над могилами, многие из которых заросли травой. Низенькие деревянные и металлические оградки, кресты и памятники, аллеи, посыпанные камешками, заросшие травой дорожки. Кладбище было довольно большое и старое, в отдалении виднелось несколько каменных склепов.
Страшно Лидочке не было, хотя день уже догорал, рыжее солнце целовало на прощание макушки деревьев. Девушки медленно брели по центральной аллее, а потом Лера воскликнула:
— Ого, какая земляника!
Справа от них, на полянке под раскидистым деревом красовалась россыпь крупных ягод. Лера побежала туда, принялась собирать. Лидочка колебалась: все же рядом могилы, хотя, судя по всему, старые, заброшенные.
— «Кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет»! Помнишь стихи? Давай, попробуй! Чего ты такая робкая!
Робкая. Так и Костя говорил. Его это, похоже, раздражало в Лидочке, вот он и выбрал бойкую Алису.
Земляника оказалась ароматная, душистая. Девушки сидели прямо на земле, наслаждаясь вкусом.
— Смотри! Никогда таких красивых цветов не видела! — восхитилась Лидочка, заметив ярко-алые бутоны растений неподалеку. — Маки, что ли? Нет, не похоже.
Лера, недолго думая, легко поднялась на ноги, собрала букет диковинных цветов.
— Умеешь венки плести? — спросила она.
Лидочка умела, но плохо.
— Городская ты барышня, — усмехнулась Лера. Ее ловкие длинные пальцы орудовали так быстро, что Лидочка не успевала понять, как и что она делает.
— У тебя пальцы как у пианистки. Ты не музыкантша?
Лера нахмурилась.
— Была.
— А что…
— После расскажу, — отрезала она. — Вот, смотри, красота какая.
Это был не венок, а прямо-таки корона, которую Лера торжественно водрузила на голову Лидочки.
— Носи, не снимай!
Они еще немного посидели, поговорили о том о сём, а после засобирались домой. Солнце давно зашло, по потемневшим аллеям ползли тени, и Лидочке было не по себе.
— Хорошая вышла прогулка, — улыбнулась Лера, когда они подходили к воротам кладбища. — И вовсе не страшно, верно?
Лидочка согласилась. Не страшно, и не случилось ничего, а все же, оказавшись возле своего дома, она почувствовала облегчение. А еще удивилась: где же Лера? Улица была пуста. Наверное, зашла в один из соседних домов.
Но почему не попрощалась? Обиделась на что-то? Странная она все же, подумалось Лидочке. Придя домой, девушка почувствовала, что очень устала. Слабость накатила такая, что она еле добралась до кровати и сразу же заснула.
Проснулась разбитая, с тяжелой головой. Венок, что сплела Лера, лежал на столе, от цветов шел тяжелый сладкий аромат.
«Может, поэтому голова чугунная», — предположила Лидочка.
Выкинуть бы, а жалко: цветы свежие, не увяли ничуть. Вынесла венок на крыльцо, повесила на вбитый в стену за какой-то надобностью большой гвоздь, кое-как оделась и вышла из дому.
Аппетита не было, сил работать — тоже.
— Ты чего вялая какая? Не захворала? — спросила Зоя Викторовна.
Лидочка пожала плечами.
— Вроде все в порядке. Спала плохо, — отговорилась она. — Завтра пройдет.
Однако не прошло. Следующие два дня Лидочка прожила точно в тумане. Есть не могла из-за приступов дурноты, а если и удавалось что-то проглотить, ее потом мучительно рвало. Лидочка похудела, лицо осунулось. Сил не было — оно и неудивительно, девушка с трудом приползала на работу, заставляла себя трудиться.