1
Вскоре произошло ужасное событие, оставившее неизгладимый след в душе Маринуса Бикнелла Виллетта и на добрый десяток лет состарившее доктора, молодость которого и без того осталась далеко позади. После долгих переговоров доктор Виллетт и мистер Вард сошлись во мнении насчет нескольких вещей, по поводу которых психиатры подняли бы их на смех. Они не сомневались, что в мире есть какая-то злая сила, чья непосредственная связь с некромантией куда более давняя, чем салемское колдовство. То, что по крайней мере два здравствующих человека – и еще один, о котором они не смели даже подумать, – были в полной власти разумов или личностей, которые существовали в 1690 году или того раньше, они считали доказанным, хотя это и противоречило всем известным законам природы.
Из писем и других сведений, добытых в прошлом и настоящем, было совершенно ясно, что эти чудовищные существа – и Чарльз Вард тоже – делали или пытались сделать. Во все времена они опустошали могилы, включая могилы самых знаменитых и самых мудрых людей, в надежде получить от воскрешенного праха все возможные знания.
Дьявольские создания наладили между собой сообщение, благодаря которому с безмятежной расчетливостью школьников, обменивающихся переводными картинками, посылали друг другу славные кости, а с помощью исторгнутых из праха знаний они обретали такое могущество и такую мудрость, какие недоступны обыкновенному смертному человеку или даже группе людей. Найдя святотатственный способ сохранять живым свой разум в одном и том же или разных телах, они, несомненно, знали способ, как выкачивать знания из мертвых, которых заполучали в свои руки.
Наверное, создатель химер Бореллий все-таки что-то знал, когда писал о приготовлении «основных солей» из истлевшего праха для вызова тени давно умершего человека. Есть даже формула для вызова тени и другая формула, чтобы прогнать ее, причем действо так отработано, что ему с успехом можно научить кого угодно. Надо только тщательно проверять могилы, потому что с течением времени и на кладбищах тоже происходят изменения.
Виллетт и мистер Вард содрогались, делая один вывод за другим. Нечто – тени или голоса – могут быть вызваны из неведомых бездн, а не только из могил, но тут надо соблюдать осторожность. Джозеф Карвен наверняка совершал немало такого, что даже у колдунов считается запретным, а Чарльз – что же Чарльз? Какие силы из «потусторонних сфер» настигли его из времени Джозефа Карвена и обратили его разум к забытому? Они направляли его, и он был им послушен. Он беседовал со страшным человеком в Праге и долго гостил у владельца замка в горах Трансильвании. Скорее всего, ему удалось найти могилу Джозефа Карвена. Заметка в газете, а также то, что его мать слышала по ночам, лучшее тому подтверждение. Потом он кого-то вызвал, и тот пришел. Громкий голос, слышанный всеми в Страстную пятницу, и разные голоса в запертой лаборатории на чердаке. Чьи они – необычно глухие и как будто извлекаемые из пустоты? Возможно, предшественников зловещего доктора Аллена с его резонирующим голосом. Недаром мистер Вард испугался, лишь один раз поговорив с этим человеком – человеком ли? – по телефону.
Дьявольский разум или голос, тень или живое существо явилось в ответ на тайные призывы Чарльза Варда в запертую лабораторию? Голоса спорили… «Кровь нужна три месяца…» Боже милосердный! Не после ли этого появились вампиры? Оскверненная могила Эзры Уидена, крики в Потюксете… Чей разум спланировал месть и отыскал забытые кошмары? Потом появились бунгало и бородатый незнакомец, поползли слухи, люди испугались.
Ни отец, ни доктор Виллетт не осмеливались обсуждать безумие Чарльза, но они знали – на землю вновь явился разум Джозефа Карвена, чтобы продолжать злое дело. Неужели не выдумка то, что называется «одержимость дьяволом»? Аллен имеет к этому прямое отношение, и сыщики должны разузнать о нем как можно больше, ибо самое его существование угрожает жизни молодого человека. Тем временем, коли под бунгалом в самом деле есть нечто таинственное, надо узнать, что это. Виллетт и мистер Вард, предвидя скептическое отношение психиатров, во время своей последней встречи решили сами все досконально разведать. Они договорились встретиться наутро возле бунгало, не забыв прихватить сумки, лопаты и другие инструменты, необходимые для наземных и подземных поисков.
Утро шестого апреля выдалось солнечным, и в десять часов следопыты были на месте. Мистер Вард ключом открыл дверь, и работа началась. Судя по беспорядку в комнате доктора Аллена, профессиональные сыщики здесь уже потрудились, и сыщики-любители загорелись надеждой, что их труд не был напрасен. Конечно, главное – это подвал. Не теряя времени даром, доктор Виллетт и мистер Вард отправились вниз по лестнице, осматривая все по дороге, как они уже делали это по отдельности и в присутствии молодого безумца. Поначалу все было безрезультатно.
Утоптанный земляной пол и каменные стены казались столь непроницаемыми, что невозможно было представить даже щель, которая вела бы дальше, в глубь земли. Виллетту пришло в голову, что подвал устроен человеком, понятия не имевшим ни о каких катакомбах, поэтому вход в настоящее подземелье должен быть в другом месте, и это место, вероятно, там, где молодой Вард и другие обитатели бунгало совсем недавно копали землю в поисках старых ходов, о которых могли узнать нечестивым способом.
Доктор попытался представить себя на месте Чарльза, чтобы понять, откуда бы он начал, однако этот метод не сработал. Тогда он решил действовать по-полицейски, то есть методом исключения, и вновь осмотрел и выстучал пол и стены подвала. Вскоре пространство его поисков резко уменьшилось, и наконец остался лишь небольшой участок пола возле труб, который он уже один раз и совершенно напрасно осматривал.
Теперь, проэкспериментировав как только было возможно и приложив вдвое больше сил, Виллетт обнаружил, что плита поворачивается и скользит в сторону, а под ней оказалась залитая цементом поверхность с железным люком посередине, к которому тотчас бросился взволнованный мистер Вард. Поднять крышку оказалось нетрудно, и отец Чарльза уже почти справился с этим, как мистер Виллетт заметил, что он переменился в лице. Он покачнулся и бессильно опустил голову, когда в нос ему ударило зловоние из черной дыры, показавшейся доктору довольно большой.
Доктор тотчас уложил терявшего сознание мистера Варда на полу и с помощью холодной воды привел его в чувство. Мистер Вард начал подавать слабые признаки жизни, однако видно было, что ядовитые испарения сильно повредили ему. Не желая рисковать, доктор Виллетт поспешил на Броуд-стрит за такси и отправил слабо сопротивлявшегося мистера Варда домой.
После этого доктор вооружился фонариком, надел на нос и рот стерильную повязку и отправился осматривать обнаруженный им вход в подземелье. Зловонный поток немного ослабел, и доктор смог направить луч света в стигийскую тьму. Бетонная труба с железной лестницей на стене шла вниз, насколько видел доктор, футов на десять, а за ней начиналась истертая каменная лестница, верхние ступени которой, по-видимому, находились южнее бунгало.
2
Виллетт не скрывает, что вспомнил все известное ему о Карвене и не сразу решился лезть, да еще в одиночестве, в зловещие катакомбы. У него из головы не выходил рассказ Люка Феннера о последней ночи колдуна. Но победило чувство долга, и доктор, отыскав портфель, чтобы забрать важные бумаги, если таковые найдутся, шагнул в бездну. Медленно, как подобает человеку его лет, он спускался по железной лестнице, пока не встал на каменную ступеньку. Включив фонарик, он увидел старинную каменную кладку и нездоровый многовековой мох на мокрых стенах.
Лестница вела вниз, вниз и еще вниз, делая три крутых поворота, потому что это была не винтовая лестница, и даже два человека разминулись бы на ней с большим трудом. Виллетт насчитал тридцать ступенек, когда услыхал какой-то слабый звук, и после этого ему стало не до счета.
В этом звуке было что-то богопротивное, и он напоминал о тех коварных созданиях природы, существования которых нельзя допускать. Назвать это глухим стоном, или предсмертным поскуливанием, или безнадежным воплем злобной и обреченной на гибель безмозглой плоти – значит забыть о заключенной в нем душераздирающей жалобе. Не к ней ли прислушивался Вард, медля уйти из бунгало? Виллетт никогда не слышал ничего подобного, но это не прекращалось ни на минуту и доносилось неведомо откуда. Сойдя с лестницы, Виллетт повел вокруг себя фонариком и увидел высокие сводчатые стены и бесчисленные черные коридоры.
Помещение, в котором он оказался, было примерно четырнадцати футов в высоту до середины свода и десяти или двенадцати футов в ширину. Пол был выложен огромными каменными плитами, а стены и потолок покрыты штукатуркой. О площади помещения судить он не мог отчасти из-за темноты. На некоторых арках, но не на всех, он разглядел двери в колониальном стиле, то есть из шести деревянных панелей.
Пересиливая ужас, внушаемый ему вонью и нескончаемым воем, Виллетт принялся осматривать арку за аркой, находя за ними комнаты с куском каменного свода наверху, средних размеров и непонятного предназначения, но почти во всех он замечал камины, устройство которых наверняка заинтересовало бы инженеров. Никогда прежде и никогда потом ему не доводилось видеть таких инструментов или отдельных частей инструментов, которые валялись кругом в накопившихся за полтора столетия пыли и паутине. Не вызывало сомнения, что их разбросали нарочно, вероятно рейдеры. Во многих комнатах он не замечал никаких следов пребывания нынешних людей. Наверное, здесь Джозеф Карвен ставил свои первые и самые примитивные опыты.
В конце концов Виллетт отыскал более или менее современное помещение, по крайней мере, то, в котором недавно жили или работали, так как в нем имелись керосиновые горелки, книжные стеллажи, столы, стулья и шкафы, а также письменный стол, заваленный старинными и современными рукописями и документами. Свечи и керосиновые лампы стояли повсюду, и, найдя коробок спичек, Виллетт зажег те из них, что не были использованы до конца.
Когда стало светлее, Виллетт понял, что находится в кабинете-библиотеке Чарльза Варда. Многие книги он уже видел прежде, да и мебель в основном переехала из дома на Проспект-стрит. То тут, то там ему попадались на глаза знакомые вещи, и вскоре в этой привычной обстановке он даже как будто забыл о шуме и стонах, которые здесь были слышнее, чем возле лестницы.
Он уже давно решил, что первым делом постарается отыскать документы, имеющие отношение к болезни Варда, в частности те, что Чарльз нашел когда-то за портретом в доме на Олни-корт. Во время поисков доктор понял, какую непосильную задачу взвалил на свои плечи. Он брал одну папку за другой, и все они были до отказа заполнены бумагами со странными рисунками и не менее странными писаниями, так что наверняка потребовались бы месяцы, если не годы, чтобы расшифровать их и прочитать. Неожиданно ему попалась пачка писем из Праги и Рагузы, как он сразу же понял, от Орна и Хатчинсона, которую он сунул в портфель, чтобы забрать с собой.
Наконец в запертом шкафчике красного дерева, украшавшем когда-то дом Варда, Виллетт обнаружил бумаги Карвена. Ему хватило одного взгляда, чтобы узнать их, ведь Чарльзу один раз пришлось, хотя и без особой охоты, показать их ему. Молодой человек, по-видимому, намеренно хранил их отдельно от остальных бумаг и в точности в том виде, в каком отыскал за панелью на стене, потому что все названия, которые запомнили рабочие, тут присутствовали, разве что исчезли бумаги, адресованные Орну и Хатчинсону, а также ключ к шифру. Все это тоже переместилось в портфель, после чего Виллетт продолжил обыск. Поскольку Виллетта больше всего беспокоило душевное состояние молодого Варда, то он искал в основном документы недавнего времени и с удивлением обратил внимание на одну странность. Эта странность заключалась в том, что он почти не находил страниц, исписанных нормальным почерком Чарльза, а что касается двух последних месяцев, то таких не было вообще. С другой стороны, целые груды бумаг были заполнены архаичным почерком, неотличимым от почерка Джозефа Карвена, хотя относились они к нынешнему времени. Очевидно, Чарльз много тренировался в подделке почерка старого колдуна и весьма в этом преуспел, доведя свою имитацию до совершенства. Никаких писаний третьего человека, то есть доктора Аллена, здесь и в помине не было. Если он в самом деле возглавлял работу, то, вероятно, заставлял молодого Варда служить ему писцом.
В материалах последнего времени довольно часто мелькала мистическая формула, или скорее пара формул, и Виллетт запомнил их раньше, чем завершил хотя бы половину работы. Они представляли собой две параллельные колонки, из которых левая была увенчана стародавним символом под названием «Голова дракона», используемым в календарях для обозначения восхода солнца, а правая – знаком «Хвост дракона», используемым для обозначения захода солнца. В целом все выглядело примерно так, и почти бессознательно доктор отметил, что вторая половина представляет собой всего лишь повторение первой, но только с переставленными строками и написанными в обратном порядке буквами. Исключением были последние «слова» и страшное имя Йог-Сотот, которое он уже знал в разных написаниях из других рукописей, прочитанных им в связи с этим страшным делом. Вот эти формулы – в точности эти, и Виллетт может это подтвердить. Первая чем-то поразила его и до тех пор не давала покоя, пока он не вспомнил ее, просматривая свои записи об ужасных событиях прошлогодней Страстной пятницы.
Й’АИ’НГНГАХ ОГТРОД АИ’Ф
ЙОГ-СОТОТ ГЕБ’Л-ИИ’Х
Х’ИИ – Л’ГЕБ ЙОГ-СОТОТ
Ф’АИ ТРОДОГ ‘НГАХ’НГАИ’Й
УАААХ ЗХРО
Эти формулы попадались доктору так часто, что, сам того не замечая, он стал повторять их про себя.
Наконец он решил, что добыл достаточно материалов, и прекратил поиски до того времени, когда ему удастся привести сюда скептиков-психиатров для более тщательного осмотра помещений и документов. А пока ему надо было отыскать лабораторию. Оставив портфель в освещенной комнате, доктор вновь отправился во тьму коридора, под сводами которого ни на минуту не утихал глухой пугающий стон.
Следующие несколько комнат, в которые ткнулся доктор, были или пусты, или заставлены полусгнившими деревянными или свинцовыми гробами довольно зловещего вида. Доктор был до глубины души потрясен размахом деятельности Джозефа Карвена. Он вспоминал исчезнувших рабов и матросов, оскверняемые во всех частях света могилы и положившую всему этому конец экспедицию, которая бог знает что увидела в подземелье, а потом решил, что лучше ему ни о чем не думать. Неожиданно справа от себя он увидел еще одну каменную лестницу и предположил, что она должна вести в одну из дворовых построек Карвена, возможно, в знаменитый каменный дом с окнами-бойницами, если принять за аксиому, что первая лестница начиналась в фермерском доме.
Неожиданно стены словно раздвинулись, и вонь и стоны стали слышнее. Виллетт оказался в просторном зале, таком большом, что фонарик оказался бессилен его осветить, и он пошел дальше от одной неохватной колонны к другой, державших на себе потолок.
Вскоре он добрался до нескольких колонн, образовавших круг и похожих на монолиты Стоунхеджа. Посреди располагался большой резной алтарь, к которому вели три ступеньки, и рисунок на алтаре был столь необычен, что доктор со своим фонариком подошел поближе. Но, только взглянув на него, он отшатнулся и даже не остановился посмотреть на темные пятна, покрывавшие поверхность алтаря, и такие же темные тонкие полосы по бокам.
Вместо этого он бросился к дальней стене и пошел вдоль нее, делая гигантский круг, прерываемый время от времени черными провалами дверей и бесчисленным множеством забранных решетками ниш, в глубине которых были видны прибитые к каменной стене ручные и ножные кандалы. Камеры пустовали, однако отвратительный запах становился сильнее и тихий стон громче, правда, иногда он чередовался с негромкими бессильными шлепками.
3
Виллетт больше не мог не думать о пугающей вони и нечеловеческих стонах, так как и то и другое в зале с колоннами было слышнее, чем прежде, и создавало впечатление, будто и запах и стон доносятся из еще большей бездны, хотя и этот зловещий зал находился довольно глубоко. Прежде чем ступить на одну из ведущих вниз лестниц, доктор осветил фонариком каменный пол и обнаружил, что плиты уложены не вплотную, а на неравном расстоянии друг от друга, в кое-каких камнях заметны беспорядочно пробитые дырки и тут же неподалеку брошена очень длинная лестница. От этой-то лестницы, похоже, исходила большей частью та вонь, что пропитала все вокруг.
Виллетт медленно обошел ее кругом, и неожиданно ему пришло в голову, что стон и запах сильнее всего возле камней с дырками, словно они – двери-западни, открывающие дорогу в еще более ужасные бездны. Встав на колени возле одного камня, Виллетт подвигал его и подумал, что если он приложит все свои силы, то сможет сдвинуть его с места. Неожиданно стоны стали громче, и лишь страх помог Виллетту поднять тяжелый камень. Непонятная вонь шла снизу, и у доктора закружилась голова, но он все же заставил себя аккуратно положить камень и направить в черный провал луч фонарика.
Если он рассчитывал увидеть лестницу, ведущую в неведомые бездны, то, наверное, был разочарован, потому что, не считая вони и стона, он нашел лишь выложенный кирпичами круглый колодец диаметром примерно в ярд, без лестницы и чего-либо другого, приспособленного для спуска. Когда свет достиг дна, вой сменился ужасными криками, в добавление к которым вновь послышались царапанье и бессильные шлепки.
Виллетт дрожал, не желая даже представлять, что корчится во тьме, однако не прошло и минуты, как он собрал все свое мужество и, улегшись во весь рост на краю ямы, засунул внутрь руку с фонариком. Поначалу он ничего не мог разглядеть, кроме сырых, поросших мхом кирпичных стен, уходящих вниз, откуда поднимались ядовитые миазмы, а потом примерно в футах двадцати – двадцати пяти он различил что-то темное, неловко и отчаянно карабкающееся вверх, но неизменно падающее на дно. Фонарик дрожал у него в руке, однако Виллетт заставил себя посмотреть еще раз внутрь рукотворного колодца, чтобы узнать, какое именно существо молодой Вард оставил умирать от голода, когда врачи увезли его с собой, в полной уверенности, что таких существ не одно и не два под камнями с дырками, которых было великое множество в просторной зале. Кем бы ни были эти существа, они не могли даже лежать в своих колодцах, наверное, сидели скорчившись и стонали, и ждали, и тянулись вверх все недели с тех пор, как хозяин покинул их.
Потом Маринус Бикнелл Виллетт жалел, что заглянул внутрь, хотя в качестве хирурга он сделал немало операций, а в качестве патологоанатома провел не одно вскрытие, но это было совсем не то. Трудно объяснить, почему всего один взгляд на существо, пусть даже немыслимо уродливое, но вполне материальное, мог до такой степени потрясти и изменить человека. Мы в состоянии только предположить, что существуют определенные формы, которые обладают великой силой внушения и плохо воздействуют на разум чувствительного человека, воспринимающего их как кошмарные тени таинственных сил Вселенной и безымянных реальностей, которые обыкновенный человек, защищенный своим иллюзорным здравым смыслом, не в силах осознать. Всего одно мгновение доктор Виллетт видел, наверное, такую форму, а потом какое-то время был охвачен безумием и ничем не отличался от любого пациента частной больницы доктора Уэйта.
Фонарик выпал из ослабевшей руки доктора Виллетта, над которой его мозг потерял всякую власть, но он не обратил внимания на хруст внизу, который ясно сказал о его участи. Он кричал, и кричал, и кричал таким паническим фальцетом, который никогда не слышал ни один из его знакомых на земле, а так как он был не в силах встать на ноги, то отползал и откатывался подальше от сырых адских камней, сквозь которые поднимались наверх вонь и стоны в ответ на его собственные безумные вопли. Виллетт исцарапал себе все руки о камни и несколько раз больно ударился головой о встававшие на его пути колонны, но он не мог остановиться.
Наконец он пришел в себя, несмотря на тьму и вонь, и закрыл уши, чтобы не слышать стоны, прерываемые редкими криками. Он не мог зажечь свет, был весь в испарине, испуган до смерти кошмарами непроглядной тьмы и подавлен воспоминанием, которое не покидало его память. Под ним, все еще живые, копошились десятки существ, а с одного из колодцев он сам снял крышку. Виллетт понимал, что увиденное им нечто не сможет вскарабкаться наверх по скользким стенам, однако дрожал от одной мысли, что оно найдет выход из своего узилища.
Он никогда не говорил, что это было за существо. Но оно походило на резное изображение на алтаре и было живое. Однако не природа облекла его в его форму, потому что оно, что совершенно очевидно, осталось недоделанным. То, что у него было, имело самую неправдоподобную форму, а уж о диспропорциях и говорить не приходится. Если Виллетт и говорил, так только то, что это существо, вероятно, представляло собой одно из тех, которых Вард восстанавливал из несовершенных солей и которых оставлял в живых для ритуальных целей. Если бы это существо не играло никакой роли, то он не был бы высечен на проклятом алтарном камне… однако другие узилища он не открывал. Первое более или менее связное, что пришло ему на ум, была фраза, которую он прочитал когда-то давно в одном из конфискованных писем то ли Саймона, то ли Иедедии Орна:
«Конечно же, не получилось Ничего, кроме живейшего Ужаса, в Том, что X. воссоздал из имевшейся у него Части».
Потом, словно чтобы усилить свой ужас, а не изгнать воспоминание, он вдруг подумал о давних слухах насчет обгоревшего существа, найденного в поле через неделю после экспедиции против Карвена. Чарльз Вард как-то сказал доктору, будто старый Слокум говорил, что он не походил ни на человека, ни на зверя, известного жителям Потюксета по собственному опыту или по прочитанным ими книгам.
Эти слова словно молотом кто-то вколачивал доктору Виллетту в голову, пока он метался на каменном полу. Он хотел забыть их и повторял про себя слова молитвы, которые потом почему-то превратились в некий мнемонический винегрет наподобие модернистской «Бесплодной земли» Т. С. Элиота, а потом – в повторявшуюся им очень много раз формулу, которую он нашел в подземной библиотеке Варда: «Й’аи’нг’нгах, Йог-Сотот», – и так далее до последнего слова: «Зхро».
Понемногу это его успокоило, а там еще немного – и он поднялся на ноги, проклиная себя за потерянный в страхе фонарик и судорожно оглядываясь кругом в поисках какого-нибудь источника света в непроглядной тьме. Ни о чем не думая, он смотрел то в одну, то в другую сторону, не мелькнет ли где слабый огонек или отражение ламп и свечей, оставленных им в библиотеке.
Через какое-то время ему показалось, что вдалеке вспыхнул огонек, и он пополз в ту сторону, стараясь не обращать внимания на вонь и вой и глядя прямо перед собой, чтобы не удариться о какую-нибудь из бесчисленных колонн и не провалиться в ту самую яму, которую он открыл.
Когда его дрожащие пальцы нащупали ступень, ведущую к дьявольскому алтарю, он с отвращением отпрянул. В другой раз он коснулся рукой камня с дырками, им же сдвинутого с места, и от страха застыл на месте. Однако он не упал в страшную яму, и из нее никто не выскочил, чтобы наброситься на него. Тот, кто был в ней, не издавал ни звука, наверное, электрический фонарик не пошел ему на пользу. Однако каждый раз, когда пальцы доктора Виллетта нащупывали подобный камень с дырками, он не мог сдержать дрожи. Перебираясь через него, он слышал, как глухие стоны переходят в вопли, но чаще не слышал ничего, потому что двигался почти бесшумно. Несколько раз огонек впереди исчезал, и он понимал, что, наверное, одна за другой гаснут зажженные им лампы и свечи.
При мысли, что он останется в полной темноте, без спичек, в кошмарном подземном лабиринте, доктор Виллетт вскочил на ноги и побежал, потому что теперь он не боялся упасть в открытую яму, оставшуюся позади. Он знал, если не будет света, ему нечего рассчитывать на спасение, если только мистер Вард, напрасно прождав его какое-то время, не организует поисковую группу.
Наконец доктор Виллетт увидел узкий коридор и свет в одной из комнат с правой стороны. В то самое мгновение, когда он, дрожа от пережитого волнения, встал на пороге тайной библиотеки Варда, затрепетал и погас огонек в последней, спасшей его от смерти лампе.
4
В следующую минуту доктор уже торопливо заливал лампы керосином из бутыли, которую приметил, когда обыскивал библиотеку, и едва снова загорелся свет, он огляделся в надежде найти фонарик, чтобы продолжить поиски. Как он ни испугался, все же долг был сильнее страха, и он твердо вознамерился все здесь перевернуть, но найти причину непонятного безумия Чарльза Варда.
Фонарика он не нашел, поэтому взял самую маленькую лампу, не забыв положить в карманы свечи и спички и захватить с собой галлоновую бутыль с керосином на случай, если все же под или за ужасной залой с дьявольским алтарем и безымянными узилищами отыщется тайная лаборатория. Ему потребовалось все его мужество, чтобы решиться еще раз пойти в залу, но другого выхода он не видел. К счастью, ужасный алтарь и открытый колодец были далеко от стены с камерами, которая окружала залу и черные коридоры которой составляли естественную цель нового этапа поисков.
Итак, Виллетт возвратился в залу с колоннами, вонью и воем и прикрутил фитиль, чтобы даже случайно не увидеть дьявольский алтарь или отверстую яму и брошенный рядом камень с дырками. За большей частью дверей находились небольшие помещения, частью пустые, частью заваленные ненужными вещами, среди которых попадались весьма любопытные. В одном, например, оказалась истлевшая и покрытая толстым слоем пыли одежда, и Виллетт вздрогнул, безошибочно узнав панталоны, куртки и сюртуки стопятидесятилетней давности. В другом обнаружилось так много современной одежды, словно хозяева собирались экипировать небольшую армию. Однако больше всего Виллетту не понравились то и дело попадавшиеся на пути вместительные чаны – и они сами, и отвратительная корка на них. Они не понравились ему даже больше, чем причудливой формы свинцовые гробы, еще частично сохранившие свое содержимое и испускавшие такой отвратительный смрад, что он заглушал даже загадочную едкую вонь, пропитавшую все вокруг. Обследовав примерно половину стены, Виллетт наткнулся на еще один коридор, подобный тому, из которого он пришел. В нем многие двери были открыты.
Он повернул в него. Обследовав три небольшие комнаты и не найдя в них ничего интересного, он наконец вошел в просторную овальную залу, рабочий вид которой – чаны, столы, горелки, современный инструментарий, кое-какие книги и бесконечные полки с кувшинами и бутылями – говорил о ее предназначении. Здесь была таинственная лаборатория Чарльза Варда и, несомненно, задолго до него – Джозефа Карвена.
Доктор Виллетт зажег три лампы, доверху залитые керосином, и принялся с живейшим интересом все осматривать, быстро сообразив по стоявшим на полках реактивам, что Вард главным образом уделял внимание органической химии. Однако по оборудованию лаборатории, которое включало в себя еще и отвратительного вида стол для вскрытий, было трудно сказать, чем конкретно занимался Вард, так что доктор Виллетт почувствовал разочарование.
Среди книг доктор нашел старинное издание Бореллия и очень удивился, обнаружив, что Вард подчеркнул то же место, которое больше ста пятидесяти лет назад так напугало почтенного мистера Мерритта, когда он приехал на ферму Карвена. Но тот экземпляр наверняка погиб от рук рейдеров вместе со всей оккультной библиотекой Карвена.
В лаборатории были еще три старинные двери, и доктор открыл их все по очереди. Две открывались в небольшие складские помещения, которые он тщательно осмотрел, обратив особое внимание на ряд гробов, от совсем сгнивших до почти не тронутых временем, и содрогнувшись от ужаса, когда ему удалось прочитать две или три таблички на них. Здесь тоже было много одежды и стояло несколько тщательно забитых новых гробов, которые доктор не стал вскрывать. Самым интересным, на взгляд доктора, были непонятные предметы, которые, вероятно, служили лабораторным оборудованием еще Джозефу Карвену. Естественно, оно пострадало от рук рейдеров, однако было вполне узнаваемо как оборудование XVIII столетия – времени правления короля Георга.
Третья дверь открылась в довольно большое помещение, все стены которого были заставлены шкафами, а посередине стоял стол с двумя лампами. Виллетт зажег их и, когда в комнате стало светло как днем, принялся изучать содержимое окружавших его шкафов. Верхние полки оказались пустыми, а остальные занимали старинного вида свинцовые кувшины двух типов – высокие и без ручек, наподобие греческого лекифа, или кувшина для масла, и с одной ручкой в пропорциях фалернского кувшина. У всех имелись металлические пробки, и на всех не очень рельефно были отлиты непонятные символы. Доктору не понадобилось много времени, чтобы понять, в каком строгом порядке расставлены сосуды. Лекифы разместились по одну сторону комнаты, и над ними была прибита доска с надписью «Custodes», а фалернские кувшины – по другую сторону, и над ними висела доска с надписью «Materia». Все кувшины, за исключением разве что самых верхних, были пусты, и на каждом висела бирка с номером, очевидно отраженным в некоем каталоге, который Виллетт решил немедленно отыскать.
Однако ненадолго он отвлекся на содержимое сосудов и наудачу открыл несколько лекифов и фалернских кувшинов, чтобы взглянуть на него. Это оказалось малоинтересным. И те и другие сосуды содержали немного одинакового порошка, совсем мелкого, как пудра, почти невесомого и разных тусклых оттенков. Никакой закономерности относительно оттенков, чем единственно отличались порошки в разных сосудах, Виллетт не обнаружил, соответственно он не понял, чем отличается порошок в лекифе от порошка в фалернском кувшине. Если голубовато-серый порошок находился рядом с розовато-белым на одной стороне, то точно такое же сочетание можно было найти и на другой стороне. Самым примечательным свойством порошка было то, что он ни к чему не прилипал. Виллетт высыпал немного себе на руку, а когда стал ссыпать обратно в кувшин, то ни одной крупицы не осталось у него на ладони.
Поначалу он никак не мог сообразить, что означают надписи и почему эти сосуды строго отделены от стеклянных на полках. Латинские слова «Custodes» и «Materia» означают «Стражи» и «Материал», и неожиданно доктор Виллетт вспомнил, что видел слово «Стражи» в каких-то документах, связанных с этим ужасным делом. Ну конечно, оно было в письме, адресованном доктору Аллену как будто Эдвардом Хатчинсоном. Вся фраза читалась так: «В этом случае не надо держать Видимых Стражей, ведь пользы от них меньше, чем требуется расходов, а также, и вам обоим сие уже хорошо известно, при Неприятностях не приходится почти ничего прятать».
Что бы это значило? Впрочем… Было как будто в этом деле еще одно упоминание о «стражах», о котором он совершенно забыл за письмом Хатчинсона. В давние времена, когда Вард еще ничего не скрывал, он рассказал о дневнике Элеазара Смита, в котором тот записывал, как они с Уиденом следили за фермой Карвена, и в этой кошмарной хронике упоминались разговоры, подслушанные до того, как колдун спрятался под землей. Смит и Уиден настаивали, что ходили ужасные слухи о Карвене, его пленниках и стражах, приставленных к пленникам. Эти стражи, по словам Хатчинсона, или его аватары, требовали слишком много расходов, поэтому теперь доктор Аллен не держал их «видимыми». А если он не держал их «видимыми», то наверняка хранил их в виде «солей», из которых эта банда колдунов могла создать сколько угодно человеческих тел или скелетов.
Вот что, значит, хранили в себе лекифы – чудовищный плод святотатственных ритуалов и деяний, усмиренный прах, который, вызванный к жизни дьявольским заговором, должен, ни о чем не спрашивая, защищать своего хозяина или приводить к повиновению непокорных! Виллетта охватила дрожь при одном воспоминании о том, что он пересыпал из ладони в ладонь, и на мгновение он ощутил неодолимое желание бежать подальше от зловещих шкафов с молчаливыми, но, возможно, наблюдающими за ним часовыми.
Тогда он вспомнил о «Materia» во множестве фалернских кувшинов на другой стороне. В них ведь тоже соли… И если это не соли «стражей», то кого? Боже милостивый! Неужели тут останки половины великих мыслителей всех времен, похищенные злодеями из гробниц и могил, где они должны пребывать в мире? Неужели они тут, чтобы повиноваться воле безумцев, которые готовы воспользоваться их знаниями ради исполнения чудовищного замысла, в результате которого, как писал в своем последнем отчаянном письме бедняга Чарльз, под угрозой будут «цивилизация, человечество, возможно, Солнечная система, Вселенная»? И Маринус Бикнелл Виллетт играл их прахом!
Он заметил маленькую дверь в дальней стене и, взяв себя в руки, подошел поближе, чтобы получше рассмотреть знак, выбитый над ней. Знак был как знак, однако он наполнил его смутным ужасом, потому что один его болезненный и мечтательный друг однажды начертил на бумаге этот знак и рассказал ему, что он означает в черной бездне сна. Это знак Коф, который спящие видят над входом в черную башню, стоящую одиноко в сумерках… Виллетту не понравилось, что его друг Рэндольф Картер сказал о его могуществе.
Минуту спустя он забыл о знаке, учуяв новый едкий запах в знакомом зловонии. Это был скорее химический запах, нежели звериный, и он шел из комнаты за дверью. Несомненно, именно этот запах исходил от одежды Чарльза Варда, когда его забирали в больницу. Значит, он был здесь, когда к нему пришли? Что ж, он оказался умнее своего предка Джозефа Карвена и не оказал сопротивления.
Виллетт, полный решимости узнать все тайны и кошмары, какие только есть в подземелье, взял маленькую лампу и переступил через порог. Его тотчас накрыла волна необъяснимого страха, однако он не дал воли ни воображению, ни интуиции. Никого живого тут не было, никто не мог причинить ему зло и помешать понять, что скрывает таинственное облако, поглотившее его пациента.
Комната оказалась небольшой и совсем без мебели, если не считать стола и стула и двух непонятных приспособлений с зажимами и винтами, в которых, немного подумав, Виллетт узнал средневековые орудия пытки. По одну сторону двери висели на подставке страшного вида плети, а над ними на полках теснились пустые оловянные чаши на ножках наподобие греческих килик. По другую сторону был стол, на нем стояла довольно мощная лампа, лежали блокнот и карандаш. Еще Виллетт обратил внимание на две лекифы с пробками, словно оказавшиеся здесь временно и в спешке не убранные.
Доктор зажег лампу и стал внимательно читать записи в блокноте, которые, по-видимому, делал Вард, когда его прервали, однако он не нашел ничего интересного, кроме разрозненных фраз, написанных витиеватым почерком Карвена и не проливающих свет на безумие молодого человека:
«Б. не умер. Сбежал в стену и нашел Место внизу».
«Видел старика В., сказал Саваоф и узнал Путь».
«Трижды вызывал Йог-Сотота, на другой День отослал его».
«Ф. хотел уничтожить знание того, как вызывать Тех, кто за Пределами».
Когда лампа осветила всю комнату, доктор увидел, что стена напротив двери между двумя приспособлениями для пыток утыкана колышками и с них свисают бесформенные желтоватые одежды. Однако более интересными оказались две других пустых стены, сверху донизу покрытые высеченными в камне мистическими символами и формулами.
На сыром полу тоже было что-то высечено, и Виллетт без труда расшифровал большую пентаграмму посередине, а на одинаковом расстоянии между ней и всеми четырьмя углами обнаружил по обыкновенному кругу диаметром около трех футов. В одном из этих четырех кругов, который был поближе к желтоватой одежде, свисавшей с колышка, стоял мелкий килик – один из тех, что были на полке над плетьми, а за пределами круга стоял фалернский кувшин с полки в другой комнате и с цифрой 118 на бирке. Он не был заткнут пробкой и оказался пустым, однако доктор с содроганием увидел, что килик не пустой. Внутри его только благодаря отсутствию ветра сохранился сухой зеленоватый порошок, наверное пересыпанный из кувшина.
У доктора Виллетта чуть голова не пошла кругом, когда, понемногу соединив частности в целое, он представил, что творилось в этой комнате.
Плети, пыточные орудия, соли в порошке из кувшина под названием «Materia», два лекифа с полки «Custodes», одежды, формулы на стенах, записи в блокноте, рассыпанные по письмам и передаваемые в легендах намеки, тысяча озарений, сомнений и предположений, которые терзали друзей и родителей Чарльза Варда, – все это нахлынуло на доктора кошмарной волной, пока он смотрел на сухой зеленоватый порошок в оловянном килике на полу.
Сделав над собой усилие, Виллетт принялся изучать формулы, выбитые на стенах. Они, судя по плесени и стертым буквам, принадлежали времени Джозефа Карвена, и их смысл не мог быть не знаком тому, кто много читал о Карвене или занимался магией. Одна формула в точности повторяла то, что миссис Вард слышала год назад в Страстную пятницу и что, по словам специалиста, было ужасным заклятием, обращенным к тайным богам из неизвестных нормальному человеку сфер. Здесь оно было не совсем таким, как его записала по памяти миссис Вард и как оно выглядело на запрещенных страницах Элифаса Леви, однако сходство показалось Виллетту несомненным, и имена Саваоф, Метратон, Альмусин, Зариатнамик нагнали на доктора такого страха, что он задрожал всем телом, так как совсем рядом, за углом, уже видел слишком много космических мерзостей.
Это было на левой стене, как входишь в комнату. Правая стена была менее плотно исписана, и Виллетт сразу же узнал две формулы, постоянно попадавшиеся ему, пока он занимался поисками в библиотеке. Короче говоря, все было то же самое, включая знаки «Голова дракона» и «Хвост дракона», различались лишь старое и новое написания, словно Карвен по-другому слышал звуки или более поздние изыскания предлагали варианты помощнее и поточнее. Доктор попытался сравнить высеченную в камне версию с той, которая все еще звучала у него в голове, но обнаружил, что это нелегко сделать. Он запомнил начало как «Й’аи ‘нг’нгах, Йог-Сотот», – а здесь оно звучало как «Айе, кнгенгсюс, Йог-Сотот». На его слух это были разные заклинания.
Несходство обеспокоило его, и он вдруг обнаружил, что громко повторяет первую из формул, пытаясь соединить звуки с буквами на стене. Его голос, произносящий древнее богохульство, неожиданно зазвучал грозно, он уже произносил слова нараспев, словно поддаваясь неведомому колдовству или дьявольскому, леденящему душу вою тех, кто сидел в ямах, который доносился до него то утихавший, то становившийся громче сквозь вонь и тьму.
Й’АИ ‘НГ’НГАХ
ЙОГ-СОТОТ
Х’ИИ – Л’БЕГ
Ф’АИ’ ТРОДОГ
УАААХ!
Почему вдруг поднялся холодный ветер? Почему беспокойно затрепетал огонь в лампах и сгустилась тьма, так что не стало видно букв на стенах? Откуда появились дым и ядовитый запах, который совсем поглотил вонь из далеких колодцев? Виллетт уже знал этот запах, только теперь он был намного сильнее и нестерпимее.
Доктор повернулся посмотреть, что делается у него за спиной. Из килика на полу, в котором находился тусклый порошок, вдруг поднялось густое темно-зеленое облако. Порошок!.. Великий боже! Этот порошок был из тех, что назывались «Materia». И что теперь? Что так подействовало на него? Формула! Формула, которую доктор произносил вслух, – первая из двух – с «Головой дракона», с восходом… Боже милостивый, неужели…
Ему стало плохо. Обрывочные слова, фразы, которые он слышал или читал об ужасных деяниях Джозефа Карвена и Чарльза Декстера Варда, замелькали у него в голове: «Снова и снова я повторяю вам, не вызывайте Того, кого вы не в состоянии укротить… Помни всегда Слова и остановись, ежели появится Сомнение в том, Кто явился тебе… Трижды Говорил с тем, Кто там был…» Милостивые Небеса, кто это прячется в дыму?
5
Маринус Бикнелл Виллетт не рассчитывал, что ему поверит кто-нибудь, кроме нескольких особенно близких друзей, поэтому никому другому он даже не пытался ничего рассказывать. Из немногих узнавших кое-что из третьих рук большинство откровенно смеялись. Они говорили, будто доктор постарел. Ему советовали взять длительный отпуск и в будущем не заниматься сумасшедшими.
Однако мистер Вард знал, что старый доктор говорит одну ужасную правду. Он и сам видел дыру, из которой слышались стоны. Разве Виллетт не привез его домой совершенно больным в одиннадцать часов того самого утра? Разве он не звонил напрасно весь вечер и следующее утро доктору, а потом не поехал сам в бунгало и не нашел своего друга без чувств, но живого на одной из кроватей наверху? Виллетт дышал с трудом и открыл глаза, только когда Вард влил ему в рот немного бренди, которое он привез с собой в машине. Тогда он вздрогнул и завопил:
– Борода… глаза… Боже, кто ты?
Очень странные слова, если учесть, что они относились к стройному, голубоглазому, отлично выбритому джентльмену, знакомому ему с юности.
В лучах полуденного солнца бунгало казалось в точности таким же, как накануне утром. Одежда Виллетта тоже была в полном порядке, если не считать нескольких пятен и порванных на коленях брюк, тем не менее едва уловимый запах напомнил мистеру Варду о запахе, исходившем от его сына в тот день, когда его увезли в больницу. Доктор потерял свой фонарик, однако портфель уцелел, но был совершенно пустым.
Прежде чем пуститься в объяснения, Виллетт с видимым усилием побрел в подвал и попытался оттащить плиту возле труб, но она не поддалась. Тогда он взял сумку с инструментами, которую принес с собой и которая ему не понадобилась прежде, и, достав из нее ломик, принялся методично разбивать плиту. Под ней показался цементный пол, но никакого люка не было и в помине. И вони тоже не было, от которой стало плохо отцу Чарльза, на сей раз тоже последовавшему за доктором в подвал. Гладкая зацементированная поверхность – и никакого шума, никаких потусторонних кошмаров, никакой тайной библиотеки, никаких бумаг Карвена, никаких дьявольских колодцев с вонью и воем, никакой лаборатории со шкафами и выбитой в стене формулой… Ничего… Побледневший доктор Виллетт схватил за руку своего более молодого друга.
– Вы помните, как вчера… – спросил он едва слышно. – Вы видели здесь люк?.. Вы слышали запах?
Когда же напуганный и ничего не понимающий мистер Вард нашел в себе силы утвердительно кивнуть головой, доктор, то ли застонав, то ли вздохнув, кивнул ему в ответ.
– Тогда я вам расскажу, – сказал он.
Они отыскали самую солнечную комнату в бунгало, и около часа потребовалось доктору, чтобы шепотом поведать свою страшную историю изумленному отцу Чарльза. Последнее, что он помнил, были неясные очертания, которые он не умел описать словами, в рассеивающемся черно-зеленом дыме над киликом, и он слишком устал и измучился, чтобы даже себе задать вопрос: каким образом он очутился наверху? Оба собеседника то и дело покачивали в растерянности головами, и в конце концов мистер Вард все же спросил шепотом:
– Думаете, стоит там копать?
Доктор промолчал. Разве может человек ответить на такой вопрос, когда могущественные силы из неведомых сфер объявляются по ту сторону Великой Бездны? Но мистер Вард не утерпел и спросил:
– Куда же оно делось после того, как принесло вас сюда и замуровало вход?
Доктор Виллетт опять помолчал.
Однако это еще не конец.
Прежде чем встать и уйти, доктор Виллетт полез в карман за платком и нащупал в кармане не только спички и свечи, взятые им на всякий случай, когда он отправился на поиски тайной лаборатории, но и бумажку, которой там раньше не было. Бумажка оказалась самая обыкновенная, вырванная из дешевенького блокнота, что лежал на столе в той самой комнате ужасов под землей, да и запись была сделана обыкновенным карандашом, наверняка тем, что лежал рядом с блокнотом. Небрежно сложенная пополам, она бы ничем не отличалась от любой другой бумажки, если бы не еле слышный едкий запах таинственного мира.
Зато сам текст не мог не вызвать недоумения. Замысловатое письмо не принадлежало новому времени. Так писали только в темное Средневековье, и современные мужи долго ничего не могли разобрать, пока доктор не нашел что-то неуловимо знакомое в сочетании символов. Торопливо начертанное послание тем не менее придало сил растерянным исследователям, и они, покинув дом, пошли к машине Варда. Сначала они приказали отвезти себя в какой-нибудь тихий ресторан, а потом в библиотеку Джона Хэя на вершине холма. Вот оно:
В библиотеке им не составило труда отыскать хорошие издания по палеографии, и они просидели над ними, пока в зале не зажгли большую люстру. В конце концов они нашли ответ. На самом деле буквы не представляли собой ничего сверхтаинственного, так писали грамотные саксы, правда, в очень далекие времена, возможно, в восьмом или девятом веке нашей эры, когда, как было известно мистеру Варду и доктору Виллетту, времена были неспокойные, и под тонким христианским покрывалом бурлили старинные верования с их еще не забытыми ритуалами, и бледная британская луна видела иногда странные вещи в римских развалинах Керлеона и Гексхауса, а также в башнях разваливающегося Адрианова вала. Слова были написаны на той латыни, которую знали в самые варварские времена.
«Corvinus necandus est. Cadaver aq(ua) forti dissolvendum, neс aliq(ui)d retinendum. Tace ut pores».
Это можно перевести как «Карвен должен быть убит. Тело следует растворить в кислоте, не оставив ни малейшего кусочка. Никому ни о чем не рассказывай».
Виллетт и мистер Вард обессиленно молчали. Они нашли ответ, но у них не осталось сил на реакцию, которая, как они понимали, была бы уместной. В первую очередь нечеловечески измученный Виллетт не находил в себе мужества для новых, возможно самых страшных потрясений.
Молча просидели они до самого закрытия библиотеки, а потом поехали в особняк Варда на Проспект-стрит, где проговорили далеко за полночь, но так и не пришли ни к какому решению. Доктор, не поехав домой, прилег отдохнуть. Утром он тоже никуда не поехал и в воскресенье днем был еще у Варда, когда позвонили с отчетом сыщики, которым было поручено все узнать о докторе Аллене.
Мистер Вард, который нервно расхаживал в халате по дому, сам взял трубку и попросил сыщиков прийти пораньше с утра в понедельник, едва услышав, что они почти закончили свою работу. И Виллетт, и он обрадовались, что этот этап работы подошел к концу, потому что, кто бы ни подложил им странное, писанное минускулами послание, они оба понимали – «Карвен», которого требовалось уничтожить, мог быть только носившим бороду и очки доктором Алленом. Чарльз тоже боялся его и в своем последнем отчаянном письме просил убить его и уничтожить с помощью кислоты. Кроме того, Аллен под именем Карвена получал письма из Европы и явно считал себя аватарой жившего полтора столетия назад колдуна. Теперь вот еще одна просьба, невесть от кого, убить «Карвена» и тело растворить в кислоте. Такое совпадение не может быть случайным. Да и доктор Аллен наверняка собирался последовать совету некоего Хатчинсона и убить Чарльза Варда. Правда, то письмо не дошло до бородатого чужеземца, но из содержания понятно, что Аллен вынашивал план разделаться с молодым человеком, если он станет слишком «строптивым». Вне всяких сомнений, Аллен был опасен, и, пока он не исполнил задуманное, следовало отправить его туда, откуда он не сможет повредить Чарльзу Варду.
В тот же день, надеясь – вопреки всему – получить хоть какую-то информацию насчет подземных тайн от единственного человека, который мог ее дать, отец и доктор отправились на остров и навестили Чарльза в больнице.
Виллетт без лишних слов приступил к рассказу о том, что он обнаружил под бунгало, и видел, как Чарльз бледнеет от каждой подробности, подтверждающей правдивость доктора, который, наблюдая за реакцией Чарльза, постарался быть подраматичнее, когда дошел до колодцев и неописуемых гибридов в них. Однако Чарльз молчал. Виллетт тоже замолчал, но прежде выразил свое негодование по поводу обреченных на голод существ. Он обвинил молодого человека в чудовищной негуманности и вздрогнул, услыхав в ответ иронический смешок.
Чарльз, не став ничего отрицать, казалось, увидел в происходящем плохую шутку и хмыкнул, будто в словах Виллетта обнаружил что-то забавное. Потом громким шепотом, еще более ужасным из-за произнесенных им слов, он проговорил:
– Черт с ними! Они едят, но им это необязательно! Да им и нечасто выпадает! Месяц, говорите, без еды? Ничего, сэр, не беда! Знаете, какую шутку сыграли с бедным хвастуном Уипплом? Он-то думал, будто вправду всех убил. Сам едва не оглох от шума, а в колодцах никого не увидел и не услышал. Так и не узнал ничего! Дьявол вас раздери, эти проклятые твари воют там с тех пор, как сто пятьдесят семь лет назад убили Карвена!
Больше Виллетт ничего не добился от молодого человека. Покоробленный, но против воли поверивший в эти слова, Виллетт продолжал рассказ в надежде, что хоть какая-нибудь подробность лишит молодого человека его ненормального самообладания. Глядя на его лицо, доктор не мог не ужаснуться происшедшим на нем за несколько месяцев переменам. Если честно, то Чарльз теперь внушал страх. Разволновался он в первый раз, когда доктор Виллетт упомянул комнату с формулой и зеленоватый порошок. Насмешливое выражение появилось на его лице, стоило Виллетту сказать о надписях на стенах подземной комнаты. Он даже посмел возразить, мол, они все очень старые и не имеют никакого смысла для человека, не знакомого по-настоящему с историей колдовства.
– Знай вы слова, – сказал он, – которые могут вызвать к жизни порошок в чаше, вас бы сейчас тут не было. Это номер сто восемнадцатый в моей картотеке, и, уверяю вас, вы были бы потрясены, загляни вы в список, который находится в другой комнате. Я его еще ни разу не вызывал, но как раз собирался это сделать, когда вы приехали, чтобы сопроводить меня в больницу.
Тут Виллетт сказал ему о произнесенной формуле и о черно-зеленом дыме и в первый раз увидел страх на лице Чарльза Варда.
– Он явился, и вы живы!
Вард забыл о шепоте и произнес это звучным и неестественно резонирующим голосом, а доктор Виллетт, словно осененный свыше, ответил ему запомнившейся фразой из письма:
– Говорите, номер сто восемнадцатый? Не забывайте, однако, что из десяти камней девять давно уже другие. Пока не спросишь, до тех пор не узнаешь наверняка.
И в ту же минуту он достал послание из кармана и помахал им перед лицом своего пациента, никак не ожидая, что Чарльз Вард лишится из-за этого чувств.
Беседа проходила, естественно, в полной тайне от психиатров, работавших в больнице, чтобы они не обвинили отца Чарльза Варда и семейного врача Вардов в стимуляции бреда у их подопечного. Поэтому, не зовя никого на помощь, доктор Виллетт и мистер Вард сами подняли несчастного молодого человека и положили на кровать.
Приходя в себя, он несколько раз сказал что-то насчет одного слова, которое должен немедленно сообщить Орну и Хатчинсону, а когда сознание полностью вернулось к Чарльзу, то доктор заявил, что из этих двух людей по крайней мере один люто его ненавидит и подал доктору Аллену совет убить его. Это открытие не произвело на больного никакого впечатления, но еще прежде, чем оно было сделано, посетители могли заметить, что у него затравленный вид.
Больше он беседовать не захотел, так что Виллетт и его отец немедленно удалились, не забыв еще раз напомнить об опасности, угрожающей со стороны бородатого Аллена, и получив в ответ уверения о принятых мерах предосторожности. Чарльз произнес это с такой зловещей усмешкой, что обоим пожилым джентльменам стало не по себе. Однако они не обеспокоились насчет переписки Чарльза с парочкой чудовищных колдунов в Европе, ибо знали о строжайшей перлюстрации его корреспонденции.
История Орна и Хатчинсона имела любопытное продолжение, если только они в самом деле были изгнанными из Салема колдунами. Движимый неясным предчувствием среди кошмаров тех месяцев, доктор Виллетт заключил договор с международным пресс-центром, попросив отслеживать для него все материалы, связанные с несчастными случаями и преступлениями в Праге и Восточной Трансильвании, и через полгода среди множества полученных им вырезок он отыскал два важных сообщения, которые перевел на английский язык.
Одно касалось разрушения среди ночи дома в старейшем районе Праги и исчезновения злого старика по имени Джозеф Наде, который, насколько помнили соседи, всегда жил в нем в полном одиночестве.
Другое касалось сильного взрыва в Трансильванских горах восточнее Рагузы, в результате которого ничего не осталось от пользовавшегося дурной славой замка Ференци. Его хозяина так невзлюбили крестьяне и солдаты, что ему пришлось бы в скором времени отправляться в Бухарест для сурового допроса, если бы взрыв не положил конец столь долгой жизни, что никто не знал, когда она началась.
Виллетт понял – рука, написавшая ему записку, в силах иметь дело и с более грозным оружием. И если Карвен оставлен на его попечении, то найти Орна и Хатчинсона и расправиться с ними автор счел своим долгом.
6
Наутро доктор Виллетт постарался как можно раньше приехать к мистеру Варду, желая присутствовать на его беседе с сыщиками. Он понимал, что необходимо любой ценой уничтожить или засадить в тюрьму Аллена – или Карвена, если кто-то воспримет всерьез его якобы реинкарнацию, – и сказал об этом мистеру Варду, пока они ждали в комнате на нижнем этаже, так как непонятный и неприятный запах пропитал верхние этажи дома. Слуги поговаривали, что это – проклятие исчезнувшего портрета Карвена.
В девять часов явились три сыщика и немедленно приступили к докладу. К сожалению, им не удалось отыскать ни мулата, которого звали Брава Тони Гомес, на что они очень рассчитывали, ни одного свидетельства о том, откуда взялся доктор Аллен и куда он подевался, тем не менее они собрали довольно много сведений о загадочном чужестранце. Аллен поразил воображение жителей Потюксета своим не вполне естественным видом, и все единодушно утверждали, что борода у него фальшивая или крашеная. Сыщики подтвердили общее мнение, обнаружив и фальшивую бороду, и черные очки в его комнате в зловещем бунгало.
Его голос, и это мистер Вард мог засвидетельствовать сам, ибо имел с ним телефонный разговор, был таким глубоким и словно пустым, что забыть его оказалось невозможно, а взгляд – невыносимо тяжелым, даже несмотря на черные очки в роговой оправе.
Один торговец, которому пришлось иметь с ним дело, обратил внимание на его почерк, который поразил его своей несовременной причудливостью. Торговцу показали какие-то заметки неясного содержания, найденные в его комнате, и он идентифицировал почерк.
Большинство людей приписывали не столько Варду, сколько Аллену нападения вампиров, которых случилось довольно много предыдущим летом. Были опрошены также полицейские, посетившие бунгало после неприятного инцидента с грабежом грузовика. Они не заметили ничего особенно страшного в докторе Аллене, однако признали, что он вел себя как главный в странном темном доме. Разглядеть его там по-настоящему им, в общем-то, не удалось, но они все равно узнали бы его, если бы увидели вновь. Им тоже борода показалась ненатуральной, и еще они заметили у него справа на лбу, прямо над черными очками шрам. Что касается обыска комнаты, то он ничего не дал, кроме бороды и очков, да еще нескольких страничек с причудливым почерком, в котором Виллетт сразу же узнал почерк Карвена, известный ему по его рукописям, и почерк Чарльза Варда, которым было исписано множество страниц в исчезнувших кошмарных катакомбах.
Теперь, когда доктор Виллетт и мистер Вард уже столько знали, им открылись такие глубокие всеобъемлющие космические бездны страха, что они внутренне содрогнулись, ибо обоим тотчас пришла в голову одна смутная и неправдоподобная догадка. Фальшивая борода и черные очки, причудливый почерк Карвена, старый портрет с крошечным шрамом на лбу – в больнице непохожий на себя Чарльз с таким же шрамом, – по телефону глухой и словно пустой голос, который вспомнился мистеру Варду, когда его сын от волнения забыл о жалком шепоте, на который он был якобы обречен болезнью.
Кто видел Чарльза и Аллена вместе? Полицейские видели один раз. А потом? Аллен уехал, когда Чарльз неожиданно забыл о своем страхе и переселился в Потюксет. Карвен – Аллен – Вард. По какому дьявольскому умыслу сплавились воедино две эпохи и два человека? Еще это проклятое сходство портрета с Чарльзом… Разве он не следил постоянно за мальчиком? Разве не следовал за ним взглядом? И зачем Аллену и Чарльзу подделывать почерк Джозефа Карвена, даже когда они наедине с собой и за ними никто не наблюдает? А их ужасная работа – исчезнувший тайный кошмар, состаривший доктора, голодные чудовища в зловещих ямах, страшная формула, произнесение которой привело к неописуемым результатам, послание, писанное минускулами, в кармане Виллетта, документы, письма, разговоры о могилах и «солях», открытие… Ради чего все это?
Мистер Вард сделал самое разумное из всего возможного. Заставив себя не думать, зачем он так поступает, он дал сыщикам нечто для показа торговцам в Потюксете, которые видели доктора Аллена. Нечто было фотографией его несчастного сына, на которой он аккуратно пририсовал чернилами массивные очки и черную бороду, взятые в комнате Аллена.
Два часа он и доктор просидели в ожидании, не выходя из гнетуще действовавшего на всех дома, в котором сгущались страх и вонь и пустая панель в библиотеке наверху зловеще глядела, глядела, глядела. Наконец возвратились сыщики. Да, на подрисованной фотографии торговцы узнали доктора Аллена. Мистер Вард побелел, а доктор Виллетт вытер платком неожиданно вспотевший лоб. Аллен – Вард – Карвен. Даже думать об этом и то было страшно. Что мальчик вызвал из небытия и что оно с ним сделало? Что в действительности произошло? Кем был Аллен, который хотел убить Чарльза за «строптивость», и почему обреченный юноша в постскриптуме своего последнего отчаянного письма требовал уничтожить Аллена кислотой? И почему в послании, писанном минускулами, о происхождении которого никто не осмеливался сказать ни слова, тоже говорится о кислоте, но только в отношении «Карвена»?
Кто кого заменил и когда это случилось? В тот день, когда доктор получил последнее отчаянное письмо Чарльза… он нервничал с утра, а потом стал неузнаваем. Выскользнул незаметно из дома и открыто возвратился обратно, пройдя мимо охранявших его людей. Значит, пока его не было дома? Нет… Он же кричал в ужасе, когда вошел в свой кабинет… в эту самую комнату. Что он нашел? Нет, не так… Кто нашел его? Двойник, который открыто возвратился в дом, ведь никто не видел, как он ушел?.. Чужеродная кошмарная тень набросилась на дрожащее человеческое существо, которое не покидало стен дома? Привратник вроде говорил о странном шуме…
Виллетт позвонил, попросил позвать привратника и на ухо задал ему несколько вопросов. По-видимому, что-то здесь было неладное. Шум был – крик, стон, хрипение, потом то ли грохот, то ли треск, то ли топот, то ли и то, и другое, и третье вместе. И мистер Чарльз как будто стал совсем другим, когда молча вышел из дома. Привратник заметно дрожал, пока рассказывал, и все время принюхивался к вони, шедшей из распахнутого наверху окна.
В доме поселился неодолимый страх, и только деловитые сыщики, казалось, не желали ничего замечать. Правда, и в них была заметна некоторая растерянность, так как они обнаружили нечто такое, что им пришлось не по вкусу. Доктор Виллетт, не обращая ни на кого внимания, погрузился в недолгие и пугающие размышления. Время от времени он принимался что-то бормотать, выстраивая в голове новую устрашающую цепочку кошмарных событий.
В конце концов мистер Вард подал знак, что беседа закончена, и все, кроме него и доктора, покинули комнату. Стоял полдень, однако в комнате царили сумерки, словно ночь примерялась поглотить захваченный фантомом дом. Виллетт с самым серьезным видом заговорил с хозяином и потребовал, чтобы дальнейшее расследование дела он предоставил ему. Он предполагал, что возникнут некоторые неприятные обстоятельства, которые другу вынести легче, чем отцу. В качестве семейного врача он хотел получить полную свободу действий и сообщил, что в первую очередь отправляется в заброшенную библиотеку, ибо у деревянной панели над камином стала слишком зловещая аура, какой не было, даже когда сам коварный Джозеф Карвен смотрел с нее, после чего попросил не тревожить его, пока он сам не сочтет нужным появиться вновь.
Мистер Вард, у которого голова шла кругом от обрушивавшихся на него со всех сторон – одно страшнее другого – известий, ничего не возразил, и через полчаса доктор уже заперся в темной комнате, где на стене висела деревянная панель с Олни-корт. Отец чутко прислушивался к доносившимся оттуда звукам – сначала к скрипу передвигаемой мебели, потом к стуку и треску открываемой тугой двери. После этого до него донесся приглушенный крик, подавленное рыдание и стук торопливо захлопнутой двери.
Почти тотчас повернулся ключ и непохожий на себя Виллетт появился на пороге, требуя дров для настоящего камина в южной стене. В комнате-де холодно, а от электрического камина никакого толка. Мистер Вард не посмел задать ему ни одного вопроса, но немедленно послал за поленьями, и слуга, который складывал их в библиотеке, заметно дрожал от страха. Тем временем Виллетт успел побывать в заброшенной лаборатории и забрать оттуда кое-что, оставшееся после июльского переезда Чарльза и сложенное им в прикрытую сверху корзину – подальше от глаз мистера Варда.
Потом доктор опять заперся в библиотеке, и по дыму, повалившему в небо и застлавшему окна, нетрудно было догадаться, что он разжег огонь в камине. Довольно долго до мистера Варда доносилось лишь шуршание газет, потом он опять услыхал стук открываемой двери, следом грохот, словно что-то упало, и удары, которые не понравились всем, кто прислушивался к происходящему в библиотеке. Дважды Виллетт приглушенно крикнул, и тотчас непонятный омерзительный шорох наполнил дом.
Прибиваемый ветром дым стал черным и вонючим, и все принялись жалеть, что погода не помогает развеять тяжелую едкую завесу. У мистера Варда закружилась голова, а слуги сбились в кучу и не отрываясь смотрели в окно. Время тянулось долго, но в конце концов дым начал светлеть, и за закрытой дверью доктор принялся скрести, мыть, тереть. Потом, хлопнув какой-то дверью, Виллетт – мрачный, бледный, измученный – покинул библиотеку, держа в руках ту самую корзину, которую он взял в лаборатории. Окно он оставил открытым, и в проклятую комнату, где по-новому пахло дезинфицирующими средствами, хлынул чистый свежий воздух с улицы.
Старинная панель осталась на месте, однако она уже не вселяла ужас, наоборот, казалась чистой и красивой, словно никогда не было на ней портрета Джозефа Карвена. Близился вечер, но на сей раз сумерки никого не страшили, разве что внушали легкую грусть. Доктор никогда никому не рассказывал, что он делал в библиотеке. И даже мистеру Варду он лишь заметил:
– Я не могу ответить ни на один вопрос, но знайте, что есть разное колдовство. На сей раз дом очищен от зла. Спите спокойно.
7
Это «очищение» стало для доктора Виллетта почти таким же тяжелым испытанием, как его блуждания по подземелью, поэтому едва он добрался до собственного дома, как свалился замертво. Три дня он не выходил из своей комнаты, хотя слуги и болтали что-то насчет его отлучки в ночь под среду, когда входная дверь небывало тихо открылась и закрылась. К счастью, воображение у слуг небогатое, а иначе они заволновались бы, прочитав заметку в «Ивнинг баллетин» за четверг.
«На Северном кладбище опять орудуют гробокопатели.
После десяти тихих месяцев, прошедших с той ночи, когда гробокопатели осквернили могилу Уидена на Северном кладбище, ночной сторож Роберт Харт вновь застал злоумышленника за работой. В два часа ночи, случайно выглянув в окно, Харт заметил луч фонарика в северной части кладбища и, открыв дверь, отлично разглядел силуэт мужчины с лопатой в руках. Он бросился к нему, однако мужчина побежал к главным воротам и скрылся в уличной темноте, прежде чем сторож сумел его догнать.
Подобно прежним гробокопателям, орудовавшим в прошлом году, этот нарушитель спокойствия тоже не нанес кладбищу особого урона. На участке, принадлежащем семье Вардов, остались следы лопаты, однако ни одна могила не повреждена.
Харт не может в подробностях описать внешность мужчины, однако говорит, что он маленького роста и у него большая борода. Сторож считает, что все три случая связаны между собой, однако полицейские с ним не согласны из-за второго дикого инцидента, когда выкопали гроб и разбили памятник.
Первый инцидент, когда, как считается, злоумышленники пытались что-то закопать, имел место в марте прошлого года, и в преступлении подозревались бутлегеры, искавшие место для тайного склада спиртных напитков. Возможно, как говорит сержант Райли, третий инцидент того же рода. Полиция принимает меры, чтобы обезвредить банду, ответственную за совершенные преступления».
Весь четверг доктор Виллетт отдыхал, словно набираясь сил после трудных дел или в преддверии их. Вечером он сел за письмо мистеру Варду, которое отправил утром и из-за которого совсем было растерявшийся отец надолго задумался. Мистер Вард все эти дни не работал, так как никак не мог оправиться от шока, вызванного пугающим отчетом сыщиков и зловещим «очищением», однако письмо доктора несколько успокоило его, несмотря на обещанное им несчастье и новые тайны.
«Барнс-стрит, 10,
Провиденс, Род-Айленд,
12 апреля 1928 года
Дорогой Теодор!
Я понимаю, что должен кое-что объяснить тебе, прежде чем сделать то, что я собираюсь сделать завтра утром. Этим завершится то страшное, через что нам пришлось пройти (мне кажется, ни одна живая душа теперь не отыщет то дьявольское место, о котором мы с тобой знаем), однако боюсь, тебе не обрести покоя, пока я не уверю тебя, что это и в самом деле конец.
Ты знаешь меня с малолетства, поэтому, смею думать, ты мне доверяешь, когда я говорю, что некоторых вещей не стоит касаться. Для тебя будет лучше, если ты не станешь расследовать дальше дело Чарльза и не скажешь его матери больше того, что она уже знает. К тому времени, когда я приеду к тебе завтра, Чарльз исчезнет из больницы. Пусть это только и останется в памяти людей. Он был безумен, и он сбежал. Ты не будешь больше посылать его матери напечатанные на машинке письма и постепенно расскажешь ей о его болезни. Советую тебе поехать к ней в Атлантик-Сити и отдохнуть там. Один бог знает, как тебе необходим сейчас отдых, да и мне тоже. Я отправлюсь на юг, чтобы немножко успокоиться и собраться с силами.
Не задавай мне никаких вопросов, когда я приеду. Возможно, что-то у меня не получится, но тогда я сам обо всем тебе расскажу. Отныне тебе не о чем беспокоиться. Чарльзу уже никто, совсем никто не угрожает. Он теперь… теперь он в гораздо большей безопасности, чем когда-либо. И не бойся Аллена, или то… того, что он есть. Он в прошлом. Там же, где портрет Джозефа Карвена. Когда я позвоню в дверь, можешь быть совершенно уверен, что этого существа нет на свете. И пусть писанное минускулами послание никогда больше не потревожит твой покой и покой твоих близких.
Однако тебе надо приготовиться к большому горю и подготовить к нему твою жену. Скажу тебе откровенно. Бегство Чарльза не означает его возвращения к тебе. Он стал жертвой необычной болезни, как ты, верно, сам догадался по изменениям, происшедшим в его организме и в его душе. Не надейся увидеться с ним вновь. Пусть тебе станет утешением то, что он никогда не был злодеем или сумасшедшим. Живого, умного, любознательного мальчика погубила страсть к таинственному прошлому. Он столкнулся с вещами, о которых простому смертному лучше не знать, и дошел до таких глубин, какие не нужны людям, а потом что-то вышло из тех лет и поглотило его.
А теперь о деле, по поводу которого я должен просить тебя поверить мне на слово. Увы, нам не приходится сомневаться в судьбе Чарльза. Думаю, за год, если ты пожелаешь, ты сможешь придумать приемлемую историю о смерти мальчика. Поставь памятник на своем участке в десяти футах севернее могилы твоего отца, ибо там точное место последнего упокоения твоего сына. И не бойся ничего ненормального и сверхъестественного. Прах в могиле принадлежит твоему сыну, твоей плоти и крови – настоящему Чарльзу Декстеру Варду, душу которого ты пестовал с младенчества, – настоящему Чарльзу, у которого есть родинка на бедре и нет черного колдовского пятна на груди и шрама на лбу. Тому самому Чарльзу, который не совершал зла и заплатил жизнью за „строптивость“.
Вот и все. Чарльза нет, и через год ты поставишь ему памятник. Не спрашивай меня завтра ни о чем. И верь, что честь твоей семьи осталась незапятнанной.
С самой искренней любовью и пожеланием быть сильным, спокойным и стойким.
Твой друг
Маринус Б. Виллетт».
Итак, утром тринадцатого апреля 1928 года, в пятницу, Маринус Бикнелл Виллетт навестил Чарльза Декстера Варда в частной больнице доктора Уэйта на Конаникут-Айленд. Молодой человек не пытался уклониться от встречи, однако смотрел угрюмо и, по-видимому, не собирался начинать разговор, как того хотелось Виллетту. Обнаруженное доктором тайное подземелье и то, что он пережил там, породило новый источник взаимного недоверия, поэтому, обменявшись обычными приветствиями, оба затаились. Напряжение усилилось, когда Вард впервые за все время угадал по застывшему лицу доктора страшную цель его прихода. Он испугался, поняв, что со времени последнего визита с Виллеттом произошла перемена и перед ним не заботливый семейный врач Вардов, а беспощадный, неумолимый мститель.
Вард побелел как мел, и Виллетту пришлось заговорить первым.
– Я еще кое-что нашел, – сказал он, – и предупреждаю, пришел час расплаты.
– Опять копали и обнаружили еще парочку голодных малышек? – иронически переспросил молодой человек.
Было очевидно, что он решил не сдаваться.
– Нет, – медленно проговорил Виллетт. – На сей раз я не копал. Мы наняли сыщиков навести справки о докторе Аллене, и они отыскали в бунгало фальшивую бороду и черные очки.
– Прекрасно, – отозвался взволнованный хозяин палаты, стараясь держать оскорбительно-насмешливый тон. – Надеюсь, они вам идут больше, чем ваши очки и борода.
– Они бы вам подошли, – спокойно, словно заранее все продумав, ответил Виллетт. – Да ведь они и шли вам.
Когда Виллетт произнес эти слова, ему показалось, будто туча закрыла солнце, хотя тени на полу лежали по-прежнему.
Вард рискнул:
– И это все, за что я должен расплачиваться? А если мне хотелось время от времени менять обличье?
– Нет, – сурово возразил Виллетт, – вы меня опять не поняли. Если человек хочет время от времени менять обличье, это его дело, но только в том случае, если он вообще имеет право на обличье и если он не убивает того, кто вызвал его из небытия.
Вард не выдержал:
– Ну же, сэр, что вы еще там отыскали и чего вы от меня хотите?
Доктор немного помолчал, словно подбирая слова для решительного объяснения.
– Я нашел, – наконец проговорил он, – кое-что в шкафу за деревянной панелью, на которой был портрет, сжег это и похоронил на том месте, где должна быть могила Чарльза Декстера Варда.
Сумасшедший, тяжело дыша, вскочил со стула.
– Черт подери, кто вам сказал?.. Кто поверит, что это он, когда уже два месяца есть я? Что вы намерены делать?
Виллетт, хоть и был маленького роста, выглядел столь величественно, что одним взмахом руки заставил его замолчать.
– Я никому ничего не сказал. Это не обыкновенное дело… Безумие вне времени, кошмар вне пространства… Такое не под силу полиции, адвокатам, судам и психиатрам. Слава богу, природа одарила меня толикой воображения, и я смог докопаться до истины. Тебе не обмануть меня, Джозеф Карвен, потому что я верю в твое колдовство!
Я знаю, ты сотворил колдовство и заполучил благодаря ему своего потомка и двойника. Я знаю, как ты заставил его интересоваться прошлым и выкопать тебя из забытой могилы. Я знаю, что он прятал тебя в своей лаборатории, пока ты изучал современные науки и вампирствовал по ночам. А потом ты надел бороду и очки, чтобы никому не пришло в голову поинтересоваться вашим безбожным сходством. Я знаю, что ты задумал сделать, когда ему не понравилось святотатственное осквернение могил по всей земле, и что ты задумал совершить потом, и я знаю, как ты это сделал.
Ты снял бороду и очки и обманул охранявших дом людей. Они подумали, будто это он вернулся, и они подумали, будто он ушел, когда ты задушил его и спрятал тело в шкафу. Однако тебе в голову не пришло, что вы разные внутри. Ты сглупил, Карвен, положившись на внешнее сходство. Почему ты не подумал о том, как будешь разговаривать, о своем голосе, о своем почерке? Видишь, у тебя ничего не вышло. Тебе лучше знать, кто подложил мне записку в карман, однако предупреждаю, он сделал это не напрасно. Есть кошмары, которые надо стирать с лица земли, и, не сомневаюсь, автор записки навестит Орна и Хатчинсона. Один из них как-то предостерег тебя, чтобы ты не вызывал того, с кем не можешь справиться. Один раз ты уже поплатился наверняка за это, и теперь твое собственное злое колдовство убьет тебя. Карвен, человек может бороться с Природой, но только до определенных пределов. Все кошмары, которые ты породил, восстанут против тебя.
Доктор замолчал, услыхав вопль, вырвавшийся у того, кто стоял против него. Понимая, что он на острове, один, без оружия и любая попытка насилия с его стороны приведет в палату дюжину санитаров, Джозеф Карвен прибег к помощи старинного и испытанного средства и принялся указательными пальцами творить каббалистические знаки, произнося одновременно глухим резонирующим голосом, который уже не считал нужным скрывать, слова ужасной формулы:
– ПЕР АДОНАИ ЭЛОИМ, АДОНАИ ИЕГОВА, АДОНАИ САВАОФ, МЕТРАТОН…
Но и Виллетт не стал ждать. Едва во дворе завыли собаки, едва с воды потянуло холодным ветром, как доктор торжественно продекламировал то, что приготовил для Карвена – око за око, колдовство за колдовство, – отлично запомнив урок, выученный им в подземелье! Звучным голосом Маринус Бикнелл Виллетт произнес вторую часть формулы, первая часть которой вызвала из небытия автора минускул, то таинственное заклинание, написанное под знаком «Хвоста дракона», под знаком уходящим:
ОГТРОД АИ’Ф
ГЕБ’Л-ИИ’Х
ЙОГ-СОТОТ
‘НГА’НГАИ’Й
ЗХРО!
Как только Виллетт начал говорить, слова замерли на губах больного. Не в силах ничего сказать, чудовище продолжало отчаянно чертить в воздухе колдовские знаки, пока у него не онемели руки. Наконец Виллетт произнес имя Йог-Сотота, и тут началось нечто невообразимое. Это не было простым исчезновением, это было преобразованием, или рекапитуляцией, и Виллетт закрыл глаза, чтобы не лишиться чувств, пока не договорит до конца заклинание.
Он не лишился чувств, и человек, порожденный безбожным временем и запретными тайнами, больше ни разу не обеспокоил землю. Это был конец безумия, пришедшего из глубины веков, и конец истории Чарльза Декстера Варда.
Открыв глаза, прежде чем покинуть комнату, ставшую вместилищем кошмара, доктор Виллетт понял, что не зря хранил формулу в памяти. Как он предполагал, ему не понадобилась кислота. Подобно своему портрету за год до этого, Джозеф Карвен рассыпался на полу мелким голубовато-серым порошком.
1927