Я молчу. Мне очень хочется помочь, но я пока не готова с головой бросаться в новое дело. Я уже объяснила, что хочу написать о том, что со мной происходит. Пообщаться с людьми, которым это знакомо. Показать обществу, через какой ад проходят жертвы преследования.
– Так как, можно мне писать в ваш блог анонимно?
– Конечно. Человек с писательским даром и с личным опытом восприятия ситуации – находка для нашей организации. Но я беспокоюсь за тебя, Элис. Твоя история с преследователем ведь еще не закончилась. А вдруг это усугубит ситуацию?
– Честно говоря, Клэр, по-моему, все и так хуже некуда. Я не буду включать в тексты подробности, которые сразу укажут на меня. Например, не буду упоминать про среды. Главное для меня – описать свои эмоции. Чтобы другие люди их увидели.
– Но мы всегда публикуем только законченные истории. Не текущие. Я опасаюсь, что преследователь ее увидит и это подтолкнет его к каким-то поступкам. Не хочу ему подыгрывать.
Я делаю глубокий вдох.
– Да, я понимаю твое беспокойство. Вот и мой редактор то же самое говорит. Но я просто на стену лезу из-за невозможности поделиться с другими своими чувствами. Если хочешь, я начну писать, а публикацию мы слегка придержим. Мне станет намного легче, если я смогу дать какой-то выход всему, что накопилось у меня внутри. Тем более если это поможет другим людям.
– Договорились. – Клэр допивает кофе и протягивает мне визитку. – Здесь мои личные контакты. Пришли мне свой первый текст, и мы обсудим детали. Если я решу, что он не выдает тебя лично и не осложнит полицейское расследование, мы выложим его на сайт, в раздел реальных историй, со ссылкой в соцсетях. В конце концов, годятся любые способы, чтобы донести информацию до жертв преследования.
– Договорились. Кстати, это хороший сайт, – добавляю я. – Я лично нашла на нем немало полезного.
– Спасибо. Я рада. А ты как – у тебя хватает поддержки? Завтра же среда. – Клэр внезапно становится серьезной.
– Сегодня вечером я возвращаюсь к себе на юго-запад. Мне предстоит сделать выбор, где провести ночь: у сестры, у парня или у себя.
– А где, как тебе кажется, будет наиболее безопасно, Элис?
– В доме, который я снимаю, поменяли замки, поставили сигнализацию. Думаю, там мне ничего не грозит.
– А у тебя есть личная сигнализация?
– Есть – при нажатии воет, как сирена.
– Нет, я не о шуме. Я о такой сигнализации, которая запускает действия.
– Не совсем понимаю.
– Есть такая сигнализация, которая связана напрямую с полицией или с кол-центром.
– Я даже не знала, что такие существуют.
Клэр раздраженно качает головой.
– В чем дело, Клэр?
– Не понимаю, почему полиция не сделает это стандартной услугой. Пусть платной, но все же доступной всем. А полицейские предлагают это лишь в редких случаях. Когда речь идет об охране важных персон.
– Я никогда о таком даже не слышала.
– В продаже уже есть индивидуальные сигнальные устройства. Можешь купить себе такое, если хочешь. Устройство вешается на шею и соединяет тебя напрямую с кол-центром, сотрудники которого могут позвонить в полицию. Мы сейчас заняты разработкой нашего собственного устройства, специально для жертв преследования, но пока обсуждать нечего.
– Почему? Отличная идея. Как раз то, что нужно жертвам.
– Мы еще в начале пути. Тестирование впереди, а это дорогое удовольствие. Вряд ли у благотворительной организации хватит средств.
– Может, пришлешь мне подробности? Очень хочется взглянуть. – Было бы здорово иметь такую штуку на шее, пока сидишь дома. Одно нажатие кнопки – и помощь уже в пути. Не надо шарить в поисках телефона.
– Я подумаю, Элис. Я пришлю тебе информацию о том, что уже существует на рынке, и кое-что о том, что разрабатываем мы.
– Ладно.
И тут на мой телефон приходит сообщение. От Мэтью Хилла. У меня внутри все съеживается.
«Хорошие новости. Мы почти нашли Алекса».
Глава 34ОН – ПРЕЖДЕ
На день рождения бабушка испекла ему торт. Семь свечей.
– Что это за ссадина у тебя на руке? – Она тянется к нему, хочет рассмотреть поближе, но он поспешно натягивает рукав до самого запястья.
– Да так. Просто царапина. Морская свинка поцарапала – она живет у нас в классе. Была моя очередь чистить ей клетку, но свинке что-то не понравилось, и она меня поцарапала.
Придерживая рукав большим пальцем, чтобы не задрался, он делает глубокий-преглубокий вдох, прежде чем задуть свечи.
– Ну ладно. Не забудь загадать желание, мой милый.
Он с шумом выпускает из себя воздух и загадывает желание: «Пусть Брайан умрет!» Он представляет его на полу, в луже крови. И как он бьет его чем-нибудь тяжелым и твердым. Молотком. Точно: бац, бац, бац – прямо в голову, чтобы мозги вытекли.
– Только не говори мне, что ты загадал, а то не сбудется.
– Знаю. Я же не дурак.
– Ладно, ладно. Поспокойнее, милый. Конечно, сегодня твой день рождения, но ведь мы же не будем ссориться, верно? Я просто хочу, чтобы ты хорошо провел этот день.
– Мои друзья устраивают вечеринки. – Он чувствует себя виноватым, едва эти слова срываются с губ, но ничего не может с собой поделать: он так устал чувствовать себя не таким, как остальные дети. Устал от их глупых расспросов: «Где ты взял такой джемперок? Бабушка связала, да? Ха-ха-ха!»
Как бы ему хотелось вечеринку. С шарами, с играми. Как у всех.
– Да, я знаю. Очень жаль, но нам такое не потянуть. Зато сегодня мы идем в кино, не забыл? И я куплю тебе угощение – попкорн и сладости. Я специально отложила на это деньги.
Сегодня суббота. У бабули выходной. Он заглядывает ей в лицо, видит печаль в ее глазах, и чувство собственной вины становится еще сильнее. Он не может понять, как это можно: так сильно любить бабушку и в то же время сердиться на нее. Странно.
– Прости меня, пожалуйста, прости! – Обеими руками он обхватывает ее за талию, не забывая прижимать манжет рукава. Он сам порезал себя, циркулем, в школе. Обычно он просто немного царапает кожу, но иногда, если гнев переходит границы, он втыкает иглу глубже. Как ни странно, но после этого становится легче, хотя и ненадолго. И каждый раз он обещает себе, что больше так не будет, – боится, что учительница или бабушка увидят следы. А они совсем не похожи на царапины, которые оставляет морская свинка.
Зато Брайан уже все знает.
«Что это за отметины у тебя на руке?»
«Ничего особенного».
«Прекрати, или мне придется кому-нибудь рассказать. Про твою бабушку. Может, мне все же сходить в полицию?»
«А может, мне рассказать полиции про тебя, Брайан?»
«Не валяй дурака. Мы это уже обсуждали. Во-первых, маленькому мальчику никто не поверит. А во-вторых, ты что, хочешь увидеть бабулю за решеткой? Думаешь, она там выживет?»
– А давай навестим дедушку? Завернем торт в салфетку и там съедим. – Он следит за тем, чтобы голос звучал радостно, зная, что бабушке понравится его идея. Пусть она думает, что он не расстроился из-за вечеринки.
И точно. Бабуле на глаза наворачиваются слезы. Она смотрит в окно. Небо голубое, совсем безоблачное. Он старается не думать о Брайане, о том, как он возьмет однажды молоток и как потом окажется в тюрьме…
– Как здорово ты придумал, родной. Дедушка будет счастлив.
На улице они садятся на дедушкину скамейку у края газона. Он поднимает голову и глядит на окно их квартиры. По утрам, заваривая чай, бабушка смотрит сверху на эту скамейку и говорит:
– Доброе утро, любимый. – И так каждый день.
К спинке скамьи привинчена табличка, ее сделали друзья дедушки, его клиенты. Бабушка говорит, что дедушка чинил людям обувь, сумки и ремни. Никто не умел класть такие ровные стежки по коже, как он. Мастерская была прямо у них в доме, на первом этаже, и люди, которые его знали, ехали сюда со всего города, чтобы заказать починку.
– Расскажи мне еще о дедушке.
– Твой дедушка был самый лучший. Он был высокий, красивый, всегда улыбался, и сердце у него было просто огромное. Он заботился обо мне и о твоей маме, когда та была маленькой. Целыми днями он трудился у себя в мастерской, а в обед выходил сюда, на эту скамейку. Ел сэндвичи и запивал чаем из термоса.
– А почему он не мог прийти пообедать домой?
– Иногда приходил, но вообще он любил есть на улице. Он всегда говорил мне, что ему нравится смотреть на деревья, дышать воздухом и слушать пение птиц.
– Я тоже люблю птиц. А он на этой лавочке обедал?
– Нет. Та давно сгнила. Но ее заменили на другую, а когда дедушка умер, его клиенты приделали к ней табличку в память о нем. Вот почему эта лавочка особенная. И вот почему мне здесь так нравится. – Бабушка сделала глубокий вдох. – Поэтому я никогда не хотела жить в другом месте. Ведь там я не смогу видеть каждый день его лавочку, не смогу представлять, как дедушка сидит на ней с термосом в руке и сэндвичами в салфетке. А так я смотрю, представляю, и он как будто рядом.
– А у меня тоже когда-нибудь будет сердечный приступ?
– Нет, милый. Конечно, нет. Просто дедушке не повезло.
– И у нас поэтому нет денег? Из-за дедушкиного сердечного приступа?
– Кушай торт, милый, и не думай о деньгах. Не будем думать о них хотя бы сегодня, в твой день рождения. Не будем огорчать дедушку. И потом, я же тебе говорила, я отложила немного денег на кино и на сладости. Тебе в подарок.
– А ты можешь отложить столько денег, чтобы не работать? Чтобы по ночам ты была дома, а не ходила в ночные смены?
Она ерошит внуку волосы, и он застывает точно статуя. Он гонит от себя мысли о молотках и лужах крови, но ничего не получается. Он как вулкан, который кипит внутри, готовый вот-вот взорваться. Он видел такое в школе, на уроке географии. Сначала была просто гора, а потом вдруг случился большой взрыв. Бу-ум!
«Это я, – подумал он тогда, глядя на экран. – Это про меня».
– А я думала, ты привык, что по ночам в среду меня нет дома. Думала, ты повзрослел и уже не боишься. Чем старше ты будешь становиться, тем легче тебе будет…