– опрокинул пустой пластмассовый стул за их столиком. И даже не повернувшись к ним, медленно и могуче удалялся по набережной, держа дочку за крохотную ручку.
Юные горцы яростно глядели ему вслед, потом впились взглядом в старейшину: что сделать с этим? Зарезать? четвертовать?
– Ай, что за стулья стали делать? – весело проговорил старец. Он говорил теперь по-русски. Чтобы и я понимал? – Раньше такие стулья были, что и не сдвинешь, а теперь – сами от ветра падают!
Горцы с облегчением рассмеялись. Обкусав хычын, я поднялся и пошел в мой ад.
И только я уселся в кресле, как раздался вкрадчивый стук в дверь. Вошла прелестная горничная, в передничке и наколке.
– Вы обед у нас пропустили. Кушать будете?
Я поглядел на нее, аппетитную.
– Да.
– Столовая закрыта уже. Я сюда у них попрошу.
– Ага! – Я встал.
Некоторое время спустя, открыв дверь очаровательной ножкой, она вошла с подносом, поставила тарелку на столик и неожиданно вдруг уселась в кресло, одергивая платьице на коленках и тем самым, несомненно, демонстрируя их.
– Можно вас спросить? – робко проговорила она.
– Мммм-можно, – благожелательно произнес я.
– Вот вы скажите по-честному, Марат Иваныч… Вы его МБЧ зовете…
Он человек или нет?
– Ммм… не знаю! – откровенно признался я.
– Я такая на него злая!
– …Да?
Тут взгляд мой привлекло то, что было в тарелке, и оторваться от этого я уже не мог… даже коленки не отвлекали… Буквы! В жирном, с золотыми звездочками бульоне плавали буквы! Буквы-лапша! Я зачерпнул ложкой, жадно разглядывал: П, Д, Ы, Р, П, Т! Кир сообразил? Я ж говорил ему, что сюда не взял букв. Да нет, Кир слишком величествен, чтобы так суетиться. Кто? Я глянул в окошко на стены тюрьмы, бывшего монастыря, под нависающим склоном.
Именно там я впервые почувствовал Его дуновение… Он?
– Спасибо, – пробормотал я.
Обиженно забрав поднос, она вышла.
Я торопливо взял с ложки на палец букву Т. Клеится! Тут же я вспомнил, что видел на шкафу, когда вешал одежду, рулон обоев.
После ремонта остался? Как знать, как знать! Я быстро взял со шкафа обои, отвернул внутреннюю сторону. Послюнив ее и мысленно перекрестившись, прижал к листу буквочку. Держится! Вот он, мой свиток летописца!
Раздался стук. Я быстро свернул обои и закатил их под кровать.
Вошли Кир и Соня, старые друзья.
– Ну как ты тут… устроился? – кокетливо-многозначительно спросила Соня.
– …Нормально, – несколько настороженно ответил я.
– Ты работать вообще собираешься или нет? – взволнованно произнес Кир, приступая к своим обязанностям.
– …Кем? – пробормотал я.
– А кем ты еще можешь?
– А кем я уже могу?
– Ладно… не цепляйтесь! – добродушно произнесла Соня, заполняя своей красотой все широкое кресло. Загляделся на нее!
– А ты знаешь ли, – вернул меня к жестокой реальности Кир, – что друг твой, Гера-уголовничек, в губернаторы тут идет – причем с огромной поддержкой?
– Как?!. Он вроде в Спиртозаводске?! – Я даже о Соне на мгновение позабыл. Значит, призвали меня сюда как главного специалиста по Гере?
– Гляди! – Кир величественно указал в окно. Я посмотрел на стену тюрьмы и обомлел – на стене, словно парус, как раз натягивали на веревках огромный портрет Геры – под ветром он кривлялся и подмигивал так же, как в жизни. Вот это да! Что я мог на это сказать?!
– А мы Ездунова, что ли, поддерживаем? – пробормотал я.
– А что нам – этого, что ли, поддерживать? – выкрикнул тот яростно.
Не-ет! С Герой слишком бурно проходят контакты! Харю до сих пор свербит.
– Ну так ты будешь работать? – жестко спросил Кир.
– Неудобно… – пробормотал я. – Секретарь крайкома…
– Старый конь борозды не портит, – загадочно улыбаясь, сказала Соня.
– Неудобно? А на казенной даче всей семьей – удобно? – съязвил
Кир. Так это он?
Я готовился что-то ответить, но тут от удара ноги распахнулась дверь, и появились в обнимку Жоз и МБЧ, с головы до ног абсолютно черные. Углем, что ли, закусывали?
– Нам уголь нужен! – впившись в меня взглядом, произнес МБЧ.
Вчера еще только были горы! Съели уже?
– И цемент! – явно предавая вчерашние идеалы, вякнул Жоз.
Спелись! Спились! Никаких преград не существует, оказывается, в нашей стране.
– Вы что-то путаете, вероятно! – проговорил я. -…Какой уголь?
Какой цемент? Роман “Цемент” не я написал. Федор Гладков, кажется. А я написал “Сталь и шлак”, кажется.
– Ты перед народом-то не вышкуривайся! – рявкнул МБЧ.
– А знаете, между прочим, – вспылил и я, – что моя способность к чудесам… появилась вовсе не после крещения, – я глянул на Кира,
– а после тюрьмы!
– Почему не сказал?! – Своими буравчиками шеф впился в Кира.
– Я много раз вам об этом докладывал, Марат Иваныч! – дрожащим, обиженным голосом произнес Кир.
– Напоминать надо! – рявкнул МБЧ и перевел взгляд на Соню. Та вытащила блокнот и записала.
– Чтобы завтра уголь был! – рявкнул Жоз и даже приосанился. Идея диктатуры пролетариата ему явно нравилась. Перевел тяжкий взгляд на Соню, потом на меня. – Ты поосторожнее! А то тут водится такая змея. Козюлька. Любит к мужикам в постель забираться. Укус смертелен!
Вспыхнув, Соня вскочила и выбежала.
– Ну… неспокойной ночи тебе! – МБЧ захохотал.
Стукнув дверью, герои вышли. С тяжким вздохом: “О Боже, с кем приходится работать!” – Кир поднялся. Раздался, удаляясь, сиплый хохот МБЧ… Кто-то все же его чем-то порадовал.
– Ты, разумеется, понимаешь, что принципами мы не поступимся! -
Кир вышел.
Алая горбушка солнца казалась частью горы. И вот она исчезла.
Стало темно.
“Держи ум во аде – и не отчаивайся!”
И тишина. И букв лапша.
Проснулся я от солнца, встал, полюбовался плоскими цистернами мадеры на склоне, уже нагретыми солнцем согласно технологии.
Нет, в качестве тупого балласта я тут охотно поживу!
Не вышло! Пришел на завтрак в общую столовую и ошалел: на завтрак опять буквы! Причем с мозгами! Точней, мозги с буквами.
Это намек? Не будем уточнять: запастись главное! Набрал полный рот букв, соображал лихорадочно: все ли взял? Й, кажется, нету?
Добрал. Рта я, естественно, после этого не открывал и не глотал, разумеется… но посидеть тут надо для приличия. Молча и сдержанно всем кивал. Выдержав норму, наверх к себе убежал, выплюнул алфавит на тарелку, жадно глядел… Гласных мало! Ну ничего, попробуем. Долго наслаждался.
На летучку с опозданием шел. Страсти там уже кипели.
– Нассы ему в постель! – кричал МБЧ. Надеюсь, это относится не ко мне?
Когда я скромно сел, на меня демонстративно не смотрели.
Наказывали? Видимо, напортачил что-то во сне?.. Точно!
– Ну как наши дела, Сергей Васильич? – Даже не глядя в мою сторону, МБЧ обращался только к Ездунову. – Что-нибудь есть?
Своего друга Жоза утром, протрезвев, сюда не позвал! Хитер!
– Так нет же! – с отчаянием произнес Ездунов. – Ночью, правда, на “тягуне”, на склоне, оторвалась от состава цистерна с цементом, к нам пошла… но на вираже с обрыва на…вернулась.
Оттуда ее не вытянешь!
Все вдруг поглядели на меня. Все-таки я, видимо, Федор Гладков, автор романа “Цемент”. Нет, помню, там есть одна хорошая сцена, как Глеб, вернувшись из армии, пытается овладеть своей женой. Но про цемент ничего не помню… а про уголь там точно нет!
– Не слушайте вы их! – почему-то перейдя со мною на “вы”, звонко выкрикнул Кир. – Мы тут за духовное возрождение боремся!
Духовное – и только!
– Ну, духовное, ясно дело… но с наполнением, – смущенно произнес
Ездунов.
– Так если ты готов… – МБЧ радостно глянул на меня.
– К чему?
– Ну, духовно возрождаться. Сам-то ты хочешь?
– …Да.
– И когда думаешь?
– Как это можно знать? – спросил я.
На это МБЧ нетерпеливо махнул ладошкой:
– Херня! Петро, у тебя все готово?
Чубатый Петро, мой давний друг по застенку, ретиво вскочил:
– Все готово, Марат Иваныч! – Он нырнул по локоть в свой пузатый портфель и вдруг выхватил оттуда… какую-то портянку и гордо продемонстрировал. Ужас поднимался почему-то снизу вверх и достиг лица. Оно как-то одеревенело… Полотенце! То самое, которым мне умелец Гера-уголовничек делал “компресс”, после чего меня долго было не узнать. Но зато потом было Дуновение…
Универсальный метод? Я глядел на короткое вафельное полотно… даже выпуклости моего лица сохранились! Стереоплащаница.
– Это теперь главный имиджмейкер тут… Работайте! – МБЧ деловито вышел.
Петро подошел ко мне с некоторым стеснением и одновременно – гонором.
– Вам, наверное, не нравится, что это мы, опять мы, всюду мы… Но если серьезно глянуть, то кто ж еще?! – Он поднял полотенце. – У нас же хранится все! Где-нибудь еще, вы думаете, сохранилось бы это, да еще в таком состоянии? – Держа за кончик, он слегка повертел изделие, демонстрируя выпуклости. – Даже сам Сахаров признавал, – с гордостью добавил он, – что наша организация – наименее коррумпированная. А информации у нас уж побольше, чем у прочих! Так что кому же, как не нам? – Он умолк, все еще слегка обиженный. Возле нас сгрудились участники совещания. Вот – два приятных молодых интеллигентных бородатых лица. Вселяют буквально надежду!
– Мы восхищаемся вами!
– А… кто вы? – смущенный таким успехом, спросил я.
Познакомились. Степан Шварц и Иван Шац, умы из Костромы. Стали рассказывать, как еще в самое темное время, в гнусном-прегнусном
НИИ, под тайным покровительством академика Мамкина ночами работали над тем, что строжайше марксизм запрещал, – соединяли духовное с материальным. Тогда им, ясное дело, не дали развернуться. Теперь тоже, и материальное обеспечение уже не то, и к духовному интерес у населения угас, но они упорно продолжают работу, даже в этих скромных условиях проводят опыты, и кое-чего уже удалось добиться. Во-первых, вывести в колбе ушастую змею-козюльку, почему-то на редкость ядовитую (видимо, тяжкое наследие ВПК), а также воспитать плеяду говорящих ежиков, которые непреры