В комнате царил чудовищный беспорядок. В открытом шкафу виднелись кипы развороченного белья, с полок свисали простыни, запачканные чем-то красным. Из выдвинутых ящиков были выброшены бумаги, тряпки, старые коробки, которые теперь в полном беспорядке валялись на полу. На стене, обтянутой светлой материей, недалеко от занавески, отпечатался след от руки, темно-красный, с растопыренными пальцами. Каминное зеркало, треснувшее во всю длину, было расколото в середине, осколки стекла блестели на паркете. На умывальнике валялись обрывки белья и веревок вперемешку с измятыми конвертами; таз был до краев наполнен красной водой, и брызги того же цвета пятнали белый мрамор. Скрученное полотенце носило те же следы; все было разрушено, все было красным. Но самым чудовищным было не это! Поперек кровати, опрокинувшись назад и раскинув руки, лежал человек с перерезанным горлом. В руке он сжимал горлышко бутылки, осколки которой в нескольких местах порезали ему ладонь. Ужасная рана шла от левого уха почти до грудной кости, кровь заливала подушки, простыни и покрывала стены и мебель кровавыми потоками. При резком свете электричества эта комната, вся залитая кровью, имела скорее вид бойни, чем человеческого жилья.
Онэсима Коша охватил такой ужас, что он вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть, а затем собрать всю свою силу воли, чтобы не пуститься в бегство. Кровь бросилась ему в голову, и холодный пот заструился по спине.
Ему не раз приходилось случайно, из любопытства или в силу своей профессии видеть страшные картины, но никогда еще он не испытывал подобного ужаса. Прежде он всегда знал, что именно предстоит ему увидеть и какого рода будет эта сцена. Наконец, на месте преступления он всегда бывал не один, близость других людей, делающая храбрыми самых трусливых, придавала ему бодрости и помогала преодолеть отвращение. Теперь репортер впервые совершенно неожиданно один на один встретил смерть… и какую смерть!..
Но все же Кош нашел в себе силы и собрался с духом. Он взглянул в зеркало. Лицо его было мертвенно-бледным, темные круги залегли под глазами, пересохшие губы судорожно скривились, на лбу выступили капельки пота, а около правого виска видно было красное пятно и тоненькая струйка крови.
Совершенно забыв о недавнем падении и ушибе, он подумал сначала, что пятно было на зеркале, а не на его виске. Репортер наклонил голову на бок: пятно тоже переменило место. На Коша напал безумный страх. Не страх смерти, а неясный, необъяснимый страх чего-то сверхъестественного, какого-то внезапного сумасшествия, овладевающего им. Он бросился к камину и, цепляясь руками за мрамор, вытянув шею, впился взглядом в свое изображение. И тут к нему вернулась память. Он вздохнул с облегчением, почувствовав боль от ушиба. Репортер вынул платок и вытер кровь, стекавшую по его щеке до самого воротника. Ранка была пустяковая: разрез сантиметра в два длиной, окруженный синевато-красной припухлостью, величиной с двухфранковую монету. Немного успокоившись, репортер подумал о неподвижном теле, распростертом на кровати, об ужасной ране на шее, об искаженном ужасом бесцветном лице, сливавшимся с белизной подушек. Лицо убитого мужчины ясно отражалось в зеркале рядом с его собственным. Больше не сомневаясь в правомерности своих действий, Кош направился к кровати, давя ботинками осколки стекла, и склонился над ней.
Вокруг головы мужчины крови не было, но вот шея и плечи почти утопали в застывшей кровавой луже. С бесконечными предосторожностями репортер взял в руки голову мертвеца и приподнял ее: рана широко раскрылась, подобно ужасным губам, из которых вытекло несколько капель крови. Большой сгусток прилип к волосам и тянулся за головой, повторяя ее движения. Кош осторожно опустил голову. Лицо убитого мужчины и после смерти сохранило выражение беспредельного ужаса. Глаза, еще блестящие, пристально смотрели вдаль. Свет электрической лампы зажег в них два огонька, возле которых Онэсим Кош различил два крошечных отражения своей головы. Последним, что видели эти глаза, были убийцы. Смерть сделала свое дело, сердце перестало биться, уши слышать, последний крик замер на этих судорожно искривленных губах… Это остывающее тело никогда больше не затрепещет ни от любовного поцелуя, ни под гнетом страдания.
Внезапно перед мысленным взором репортера встал другой образ: трио с бульвара Ланн. Он ясно увидел маленького человечка с голубым свертком, раненого с его опухшим веком и, конечно же, женщину с рыжими волосами. Он вновь услышал резкий и наглый голос, уверенно произнесший: «Это можно смыть, но ни в коем случае не вытирать». И вся произошедшая драма показалась ему предельно ясной. В то время как женщина караулила, оба негодяя, взломав замки, поднялись на первый этаж, где, как им было известно, находились ценности. Мужчина внезапно проснулся и принялся кричать; тогда преступники бросились на него; он, чтобы защититься, схватил бутылку и, ударив ею наугад, ранил в лоб одного из нападающих. Судя по пролитой крови и перевернутой мебели, борьба длилась несколько минут. Наконец, несчастный прислонился к своей постели; тогда один из убийц схватил его за ворот рубахи, на которой остались красные следы от его пальцев, и повалил на спину. В то время другой преступник одним ударом перерезал несчастному горло. Затем, начался грабеж, лихорадочные поиски денег, бумаг, ценных вещей, потом бегство…
Онэсим Кош внимательно осмотрел комнату, чтобы в подробностях представить всю картину. На столе стояли три стакана с остатками вина. Совершив злодеяние, убийцы, видно, не спешили скрыться; уверенные в своей безопасности, они выпили вина. Затем вымыли руки и спокойно покинули место преступления.
Внезапное бешенство овладело репортером. Он сжал кулаки и пробормотал:
— О, мерзавцы! Мерзавцы!
Что ему теперь делать? Идти за помощью? Звать? Но зачем? Все было уже кончено, все бесполезно. Репортер застыл на месте, растерянный, окончательно подавленный увиденным. И вдруг он мысленно последовал за убийцами. Он представил их сидящими в каком-нибудь заброшенном чулане, делящими добычу и перебирающими окровавленными пальцами украденные вещи. И опять прошептал:
— Мерзавцы!
Им овладело непреодолимое желание отыскать преступников и увидеть их не торжествующими и свирепыми, какими они наверняка были здесь, рядом с этим трупом, а бледными, несчастными, дрожащими от страха, на скамье подсудимых, между двумя вооруженными жандармами. Репортер вообразил себе, как будут выглядеть их отвратительные лица, когда им будут читать смертный приговор, и как они отправятся на гильотину при бледном свете раннего утра.
Закон показался ему великим, грозным и справедливым. Но вдруг, в результате внезапного поворота мысли, этот закон, эта карающая рука представились ему жалкими потугами на возмездие, над которыми смеются уверенные в своем могуществе преступники. Полиция, призванная охранять безопасность жителей, не может даже поймать преступников. Хотя она изредка и арестовывает кого-нибудь, но это происходит лишь тогда, когда случай помогает правосудию. Но на одного пойманного негодяя сколько безнаказанных преступлений! Хорошая полиция должна располагать не глупыми силачами, а тонкими умами, настоящими профессионалами, людьми, которые относятся к своей работе скорее как к искусству, чем как к ремеслу. Пока преступник не сделает какого-нибудь грубого промаха, он уверен в своей безнаказанности. Человек, не оставляющий за собой улик, может спокойно грабить и убивать.
Узнав о преступлении, полиция пытается найти общую связь между преступником и жертвой, старается узнать подробности из их жизни, изучает бумаги. Но если убийца не имел прямого отношения к своей жертве, то после нескольких месяцев поисков и после того, как следователь посадит в тюрьму какого-то несчастного, который не в состоянии доказать свою невиновность, дело сдается в архив, а преступники, поощренные успехом, идут по избранному пути, каждый раз совершая все более ужасные по своей дерзости злодеяния.
А между тем существует ли более увлекательная охота, чем охота на человека? На основании примет, неуловимых для других, истинный сыщик может восстановить всю драму от начала и до конца. Начать с отпечатка, с обрывка бумажки, с передвинутой вещицы и дойти до сути! По положению трупа угадать жест убийцы; по ране — его профессию, его силу; по часу, когда преступление было совершено, привычки убийцы. Посредством простого анализа фактов воссоздать целую картину, подобно тому как натуралист воссоздает по одной кости скелета фигуру доисторического животного… Какое это торжество! Едва ли ученый, днем и ночью работающий в своей лаборатории над разрешением какого-нибудь вопроса, испытывает большее удовлетворение. Ученый знает, что истина неизменна, что никакие обстоятельства не оказывают на нее влияния, что каждый шаг приближает его к ней; он знает, что продвигается хоть и медленно, но верно, что если путь, который он избрал, правилен, то решение не может в последнюю минуту ускользнуть от него.
Для полицейского, наоборот, расследование — сплошная тревога. Найденный след оказывается неверным, цель, казавшаяся близкой, внезапно исчезает; задача постоянно усложняется, а ее решение то удаляется, то опять приближается. Это победный крик, внезапно застревающий в горле, жизнь, полная надежд, беспокойств и разочарований; это борьба против всего, против всех, требующая одновременно и знаний ученого, и хитрости охотника, и хладнокровия полководца, терпения, мужества и того высшего инстинкта, который создает великих людей и приводит к великим делам.
«Как бы я хотел, — думал Кош, — узнать и пережить эти необычайные ощущения; как бы я хотел оказаться среди глупой своры полицейских, которые будут завтра обыскивать это место, ищейкой, бегущей по верному следу. Невзирая на опасность, я с удовольствием взялся бы за это дело в одиночку и показал бы им всем, как это упоительно — вести расследование. Я доказал бы, что человек, безо всякой помощи и поддержки, кроме сильной воли, без каких-либо сведений, кроме тех, которые он сам сумел собрать, может дойти до истины и в один прекрасный день гордо заявить: в таком-то часу и в таком-то месте вы найдете убийц! И он скажет так не потому, что случайно вышел на след преступников, а потому, что сам заставил их попасть в расставленные сети.