упость… Хотя эта Лола Монтец произвела на меня хорошее впечатление.
— Вам, как иностранцу, легко было ошибиться. Когда-то давно Лола Монтец была замужем и считалась красавицей… Кроме того, Лола, вероятно, усомнилась, что эта дама — ваша родственница. Ведь часто бывает так, что в путешествии спутницу выдают за родственницу, чтобы не компрометировать ее.
— Но она ошиблась, — с живостью воскликнул граф, — это действительно родственница, такая же Камани! Она вышла замуж за своего кузена, который в то же время являлся и моим кузеном.
— Я не сомневаюсь в этом, граф.
— Она путешествует со мной из-за своего слабого здоровья, но, как видите, мы даже не живем в одном доме. Она заняла квартиру на Кляйстштрассе.
— Я верю вам на слово, — сказал Хорфди, которому надоела вся эта болтовня, — я пришел к вам…
Зиг снова перебил его со свойственной ему живостью:
— Из-за этого проигрыша? Не будем говорить о таких пустяках!
— Но все же…
— Мне приятнее думать, что вы просто желали меня проведать. Это для меня гораздо важнее. Что касается той ничтожной суммы, которую вы мне вчера проиграли, положите ее туда, на камин, и не будем больше говорить о ней.
— Все дело в том… — снова прервал его Хорфди, которому становилось не по себе, оттого что его собеседник называл ничтожной проигранную сумму.
— В чем дело? — спросил Зиг рассеянно.
— Еще несколько дней я вынужден оставаться вашим должником… Вследствие понесенных потерь я не в состоянии…
— Ах вот оно что… — изумился агент, будто не понимая, как такая маленькая сумма может быть кому-нибудь в тягость.
— Кроме того, я должен попросить вас, граф, не рассказывать никому о моей несостоятельности и дать мне время выплатить долг.
— С превеликим удовольствием, — ответил Зиг, — не беспокойтесь об этом. Запла`тите, когда вам будет угодно. Через неделю, через две, через три — я все понимаю, вы не хотите трогать свой капитал. Я не могу не исполнить вашу просьбу, так как и у меня к вам есть просьба.
— У вас?
— Как вы знаете, я — новый человек в берлинском обществе и опасаюсь попасть впросак без опытного чичероне.[7] Я очень рад, что познакомился с вами, и уверен в том, что вы не откажете мне в поддержке и советах.
— Я к вашим услугам, граф! — с готовностью ответил Хорфди.
Предложение Камани было так выгодно, что он не мог отказаться. Он уже смутно надеялся, что ему не придется ломать голову над тем, как уплатить свой долг.
— Благодарю вас, — сказал Зиг, — но я боюсь злоупотребить вашей любезностью. Я не один, у меня на руках больная, которую надо развлекать. Если бы мы были одни, я разделял бы все ваши удовольствия и старался бы подстроиться под ваш образ жизни. Но раз вы берете шефство надо мной, вам придется развлекать и мою родственницу…
— Мне вчера показалось, что она такая милая и образованная дама, что занять ее будет очень не трудно.
— Да, конечно, для нас, итальянцев, она очень мила, но здесь, в Берлине, совсем другие требования. Не разуверяйте меня, я знаю, то, что вы беретесь опекать нас — большое одолжение.
— Ну хорошо, считайте как вам угодно.
— Прекрасно, и я как можно скорее постараюсь воспользоваться вашей любезностью. А когда я смогу представить вас своей родственнице в более приличной обстановке, чем вчера?
— Когда вам будет угодно, граф.
— Значит, завтра утром. Я ловлю вас на слове.
— Хорошо, значит, завтра.
Вскоре после этого они расстались. Зиг был в восторге. Хорфди тоже находил, что заключил очень выгодное соглашение.
VII
Прошло три недели, с тех пор как Хорфди сделался неразлучен с Камани. Зиг так вжился в роль графа, что иногда ему казалось, что он действительно граф. Он так привык к тому, что его величали сиятельством, что другое обращение оскорбило бы его. После завтрака, покуривая сигары, Камани и Хорфди обычно совещались, как провести день.
— Знаете что, mio caro,[8] — говорил граф, пуская дым кольцами, — вы так милы к нам, а к моей родственнице — особенно, что я даже не знаю, как и отблагодарить вас, но все же мы не придерживаемся программы, которую составили себе в начале нашего путешествия. Вот уже шесть недель как мы в Берлине, однако мы почти ничего не видели. Нет, действительно, что мы посмотрели? Сначала мы должны были посетить Национальную галерею, затем обойти все памятники Берлина — говорят их здесь немало, — но мы ничего этого не сделали. Не могу же я вернуться в Неаполь и сказать, что не видел ни одного памятника.
— Конечно, нет, это было бы непростительно.
— Вы шутите, но это действительно было бы непростительно. Достаточно уже и того, что из-за траура мы не можем пойти в театр, и нам остается только осматривать памятники, галереи и музеи. Когда вы, наконец, отведете нас в Цехгауз,[9] в Национальную галерею и во Дворец юстиции? Я очень хочу посетить Дворец юстиции.
— Но ведь там нечего смотреть.
— Вот-вот, я снова узнаю вас, берлинцев. Вам все приелось! Я даже уверен, что вы никогда не были ни в одной из ваших тюрем!
— Нет, к сожалению, я должен признаться, что посетил одну из них.
— Вот как? Когда же это было?
— Это слишком долго рассказывать.
— Не могли бы вы все же доставить мне такое удовольствие? Я уверен, что при небольшом желании с вашей стороны вы можете достать мне пропуск и пойти туда со мной.
— Я вовсе не стремлюсь побывать там вновь, — рассмеялся Хорфди.
— Ну, так достаньте мне пропуск, я пойду один.
— Что ж, я попробую, если вам так хочется.
— Конечно, и чем скорее, тем лучше. Кроме того, я видел все ваши главные улицы, но еще не видел Французскую улицу — она, кажется, недалеко от Фридрихштрассе; там ведь находится знаменитая голландская мастерская. Почему мы еще не были на этой улице?
— Вероятно, потому, что нам было не по пути, — просто ответил Хорфди, в то время как сыщик внимательно наблюдал за ним.
— И когда же мы все это увидим?
— Когда захотите.
Такие планы составлялись каждый день и никогда не выполнялись. С тех пор как началась вся эта комедия, Зиг не напоминал своему должнику о его проигрыше, и тот, в свою очередь, старался о нем не заговаривать. После завтрака, часа в три, они отправлялись к Марии на Кляйстштрассе. Бо`льшую часть времени они беседовали у пылающего камина и только изредка отправлялись кататься в открытой коляске. Почти всегда они вместе обедали и вместе проводили вечера.
Таким образом, Зиг сумел установить за Хорфди постоянный надзор. Полицейский не только не выпускал его из виду, но наблюдал за каждым словом и взглядом. Сыщику не нужно было выслеживать подозреваемого — он сам каждый день являлся к нему. Развалившись в кресле у себя или у Марии, агент мог спокойно исполнять свои обязанности.
Если читатель думает, что присутствие Зига было необходимо Марии, он ошибается. Чтобы избежать неприятного разговора с Хорфди наедине, ей стоило только позвать свою соотечественницу и компаньонку Розу. Кроме того, Мария сама взяла на себя роль, предложенную Зигом, а значит, понимала, что подвергается риску. Мария по собственной воле стала помощницей Зига — она желала отомстить за смерть мужа. Все это весьма красноречиво говорило о ее железном характере. Такая женщина могла достигнуть своей цели, не прибегая к помощи других. Кроме того, в ее интересах было скорее покончить с этим двусмысленным положением и отделаться от Хорфди.
Одним словом, почва была прекрасно подготовлена. Все расчеты Зига оказались верны. Его план, главным образом, основывался на страсти, которой Хорфди должен был воспылать к Марии. Кто мог внушить ему любовь, если не Мария ван ден Кольб? Она не походила ни на одну из тех женщин, которых он знал раньше. В ее глазах сверкал огонь, а улыбка будила страсть. Сама Мария говорила мало, но, когда она отвечала на вопросы Хорфди, в ее голосе слышались странные нотки, всегда вызывавшие у него особое чувство. В этой женщине слились воедино мужество и грусть, нежность и жестокость — противоположности, которые сначала поражали, а потом очаровывали любого.
Хорфди недолго мог противиться обаянию Марии. Он четко осознавал, что рано или поздно окончательно подпадет под ее влияние, и понимал грозившую ему опасность. Но вместо того, чтобы бежать от нее, он пытался противостоять ей. Уже месяц длилось это знакомство, и у Хорфди теперь было только одно желание: остаться хоть раз наедине с Марией и объясниться с ней.
VIII
Зиг же вовсе не собирался терять бдительность. Он продолжал следить за подозреваемым и часами просиживал в кресле гостиной прелестной Марии ван ден Кольб. Но однажды Хорфди решил навестить Марию, когда та была одна. Он договорился о встрече с графом Камани в «Палас-отеле», а сам вместо этого отправился на Кляйстштрассе.
Роза доложила своей госпоже, что Хорфди просит принять его. Мария некоторое время колебалась, но потом, вооружившись мужеством, поспешила навстречу гостю. Может, она намеревалась покончить с этим делом. Может, вдова осознавала, что Зиг своим постоянным присутствием мешает делу, а не помогает ему. В гостиную она вошла, как и всегда, в траурном платье. Черный цвет подчеркивал ее стройность и придавал ей особенную прелесть.
Хорфди молча смотрел на нее, не решаясь заговорить. Он дрожал как осиновый лист, а сердце его учащенно билось. Хозяйка сразу почувствовала неловкость ситуации и, чтобы разрядить обстановку, сказала:
— Где же вы оставили графа?
— Я думал, что найду его здесь, — ответил Хорфди.
— Но мне кажется, что вы договорились встретиться в отеле.
— Да, но я немного запоздал и решил, что лучше приехать сразу сюда. Вряд ли он стал бы так долго меня ждать. Но, может, я вам помешал?
— О, нет, ничуть…
— Я хочу сделать вам признание. Я счастлив, что наконец застал вас одну и могу поговорить с вами без свидетелей.