— А ты видел мои плечи? — продолжал атлет, с удовольствием рассматривая себя в зеркало, висевшее за Зигом. — После завтрака, — добавил Пауль, присаживаясь, — я могу прихлопнуть тебя, и ты не успеешь и пикнуть. Я брошу тебя под стол и спокойно вернусь к своим делам.
— Конечно, — признал Зиг, — все это очень легко сделать, но…
— Но что?
— Во-первых, ты даже не сможешь дотронуться до меня.
— Какие глупости!
— Вовсе нет! — И Зиг, вынув из кармана револьвер, спросил:
— Узнаешь?
— Да ведь это мой револьвер!
— Совершенно верно. Ты забыл про него в порыве отчаяния, и поэтому я прихватил его с собой. Если бы в твое отсутствие у тебя произвели обыск, то оружие скомпрометировало бы тебя, вот я и захотел избавить тебя от этой неприятности… Но что бы нам попросить на десерт? — любезно продолжал он. — Может, кусок рокфора и мокко с коньяком? Ты ничего не имеешь против?
— Ничего, — проворчал атлет.
— Кроме того, я обещал организовать тебе свидание с Линой. Ты же не помешаешь мне исполнить обещание?
— Ну, свобода мне дороже женщины! — хвастливо заметил Пауль.
— Да, но Зоннен-Лина для тебя не обычная женщина, а божество.
— Я еще увижусь с ней.
— Да, лет через десять, через полгода, а может быть, и через две недели. Но ты хочешь увидеть ее сегодня, сейчас же, чтобы высказать ей все, что наболело…
— Конечно, — прорычал атлет, опорожняя очередной стакан. — А потом я задушу ее своими собственными руками.
— Этого я бы на твоем месте не делал, — проговорил Зиг, убирая водку со стола.
Сыщик хотел, чтобы Пауль был слегка навеселе, но вовсе не желал, чтобы тот напился.
— Почему я не должен этого делать?
— Потому что глупо убивать, если можно отомстить иным путем.
— Каким?
— Зоннен-Лина испугалась, что ее могут посадить в тюрьму, и выдала тебя со всеми потрохами. Теперь твоя очередь — сдай ты ее. Лина ведь не раз помогала тебе в проделках. Одно твое слово, и она попадет под суд.
Атлет подумал с минуту и ответил:
— Нет, я готов убить ее, но не хочу видеть, как она страдает.
«Пожалуй, — подумал про себя Зиг, — этот негодяй человечнее, чем я думал».
Затем он продолжал вслух:
— Видишь, значит, ты все еще ее любишь.
— Да, я люблю ее, люблю, — проворчал атлет, вставая.
— Но ты совсем не ревнив.
— Я не ревнив? Ну…
— Нет, сын мой, ты не ревнив. Если бы ты был ревнив, ты бы сделал все, чтобы держать ее в заключении, чтобы она больше не могла обманывать тебя.
— Но ведь я же говорил тебе, что хочу убить ее, — произнес атлет, сжав руки сыщика в своих, так что они захрустели. — Я не ревнив? Да я же из ревности убил человека!
— Не говори мне о таких вещах, иначе я буду вынужден доложить об этом кому следует.
Сыщик знал, что влюбленные и пьяные говорят охотнее, когда делаешь вид, будто сам откровенен с ними.
— Ну, так донеси на меня, — взревел атлет, — мне все равно! Раз Зоннен-Лина предала меня, то мне лучше на виселицу, чем в тюрьму!
Пауль схватил бутылку водки, и Зиг не стал отнимать ее. Приложившись к горлышку, великан сделал несколько больших глотков, а потом тихо заговорил, наклонившись к сыщику:
— Я повторяю тебе, что из-за нее я убил человека. Это было не так давно — в августе или в сентябре прошлого года, когда она жила на Краузенштрассе. Как-то вечером я поднялся и постучал к ней в дверь. Она не открыла мне. Хозяйка квартиры сообщила, что Лина ушла с каким-то важным господином. Можешь себе представить, что я почувствовал? Я прождал ее у дверей больше двух часов. Потом решил пойти в Кайзер-кафе, она часто туда заходила. Там я встретил знакомого кельнера, а затем увидел и ее. Она сидела за столом с каким-то господином, они пили, смеялись и болтали. У меня потемнело в глазах. Когда он поцеловал у нее сначала одну руку, а потом другую, погладил ее золотистые волосы, я хотел броситься на него и вонзить нож в живот. Но потом я сказал себе: «Пауль, из этого ничего хорошего не выйдет, лучше проследи за ними». Я вышел на улицу и снова стал ждать. Наконец, она появилась под руку с ним, веселая и беззаботная. Со мной она никогда не была так весела! Они направились к ее дому, у дверей он снова поцеловал ей руку и сказал: «До свидания, моя красавица, значит, ты напишешь мне, когда этого болвана не будет дома!» Я незаметно последовал за ним. Незнакомец повернул на Французскую улицу — я за ним. Не помню, что было дальше, но я совершенно потерял голову. Я слышал только крик этого негодяя… Через пять минут я вернулся к Лине и заявил ей: «Я убил твоего возлюбленного».
Рассказывая все это, Пауль то и дело прикладывался к бутылке. В итоге он совершенно опьянел, и голова его тяжело опустилась на стол. Все попытки Зига выяснить подробности остались тщетными.
Пока атлет дремал, сыщик обдумывал услышанное.
— Значит, ван ден Кольб и Зоннен-Лина! — прошептал он. — И ради этой женщины он забыл о своей жене, о Марии! Он получил по заслугам. Обманывать такую женщину! Какая низость!
Когда атлет проснулся через час, Зиг хотел снова продолжить разговор, но тот, уже почти протрезвев, упрямо отказывался сообщить ему еще что-либо. У него была только одна мысль: как можно скорее увидеть Зоннен-Лину. Сыщик видел, что опасно откладывать выполнение данного обещания. Он заплатил по счету, и, прихватив револьвер, сел с Паулем в пролетку, которая все это время ждала их внизу. Они направились в сыскное отделение. Поездка прошла без приключений: атлет, еще не оправившийся от хмеля, молча сидел в своем углу. Зиг внимательно следил за ним, сжимая револьвер в руке. Сыщик ни за что не хотел выпустить из рук свою добычу, особенно теперь, когда они были так близки к цели.
Неподалеку от того места, куда они ехали, Зиг велел извозчику остановиться и обратился к Паулю, уже собиравшемуся выходить:
— Подожди-ка, мне надо тебе кое-что сказать.
— Что еще? — недовольно спросил тот.
— Помни о том, что с той минуты, как ты переступишь порог сыскного отделения, тебе больше не стоит на меня надеяться. Прежде я был для тебя собутыльником, другом, которому ты поверил свои семейные невзгоды. Теперь я для тебя полицейский, я арестовал тебя и отведу куда следует. Я исполняю свой долг.
— Но ты ведь не забудешь о своем обещании свести меня с Зоннен-Линой? — взмолился Пауль.
— Это уже решено, — ответил Зиг, — а пока сделай мне одолжение и протяни руки.
— Зачем?
— Я надену на тебя кандалы.
— Но ведь я никому не причиню вреда, — сказал послушный и смирный, как малое дитя, атлет. — Я лишь хочу увидеть Лину.
— За те четыре часа, что мы провели вместе, мой друг, я кажется уже не раз доказал, что не боюсь тебя, — спокойно произнес Зиг. — Но теперь мы будем не одни, и нам придется подниматься по многочисленным лестницам, проходить через коридоры, встречаться с множеством людей, которые знают тебя по слухам или в лицо, и которым ты внушаешь страх. Ради них я должен принять эту меру предосторожности. Будь хорошим и слушайся меня.
— Но если я буду в кандалах, — очень кротко и наивно спросил преступник, — то как же я убью Лину?
— Кандалы не помешают тебе поднять руки и опустить их кому угодно на голову. Кроме того, ты можешь попросить снять с тебя кандалы в ее присутствии…
— Ну, ладно, вот тебе мои руки, только поторапливайся, — сказал Пауль, покорившись.
Пять минут спустя Зиг вместе со своим узником вошел в кабинет начальника и, приблизившись к его письменному столу, сказал:
— Вот, я его привел.
— Кого? — спросил тот, поднимая голову.
— Атлета Пауля, вот он.
— О… Зиг, благодарю вас, вы оказали нам большую услугу!
— Но у меня есть к вам просьба.
— Считайте, что она уже исполнена.
Зиг отошел с начальником сыскной полиции к окну и несколько минут говорил с ним.
— Значит, решено, — наконец сказал начальник громко, — я согласен, что надо исполнять свои обещания. Я велю отвести Пауля в камеру и отдам необходимые распоряжения относительно его жены.
— Я хотел бы переговорить с этой женщиной прежде, чем она встретится с мужем, — вполголоса заметил Зиг. — Мне нужно прояснить кое-какие подробности относительно другого дела, и она может мне в этом помочь.
— Хорошо, отправляйтесь в тюрьму. Вот приказ, дающий вам право действовать по собственному усмотрению.
Зиг поклонился и вышел, а жандармы отвели атлета в его камеру. Этот ужасно грубый человек, внушавший всем страх, покорно шел за стражей. В нем жила только одна мысль: как можно скорее увидеться с Зоннен-Линой. Всякое сопротивление с его стороны только отдалило бы желанную минуту.
Пауль берег свою ярость и ненависть для женщины, предавшей его.
X
Лину Кольвейт звали Зоннен-Линой, то есть Солнечной Линой, из-за ее необыкновенных рыжих волос. Она была прелестна, но в то же время у нее имелись и недостатки. Высокую, сильную, стройную и широкоплечую Лину природа наделила огромными, хотя и очень красивыми руками и ногами. В выражении ее лица причудливым образом сочетались нежность, холодность, страсть и жестокость. За тонкими бледноватыми губами виднелся ряд мелких белых зубов. Заостренный подбородок выдавал в ней страстную натуру, а ноздри маленького курносого носа начинали раздуваться при малейшем волнении. Раскосые глаза казались то голубыми, то зелеными, то серыми. Их оттеняли густые черные брови, что является большой редкостью среди рыжеволосых людей.
Зоннен-Лина могла бы играть в салоне Лолы Монтец не последнюю роль. Но у нее был один недостаток: она не умела держать себя в обществе. Лина всегда отдавалась на волю влекущих ее фантазий и приносила свои интересы в жертву прихотям.
Такая женщина, как Лина, не могла не поразить Пауля; она же бросилась в его объятия скорее из любопытства, чем по любви.
Но во всяком случае она ошибалась, если думала, что он когда-нибудь ее отпустит.
До тех пор Лина завязывала лишь поверхностные знакомства. Она хотела веселиться, а для этого нужен был компаньон, без которого ей пришлось бы от многого отказаться. Но как только приятели Лины понимали, для чего они ей нужны, они бросали ее, не довольствуясь навязанной им ролью.