Листер временно поселился на Саус-Фредерик-стрит в новой части Эдинбурга вскоре после прибытия. Погода в сентябре, хотя и довольно мягкая, неизменно удручала. Большую часть дня набухшие дождевые облака нависали в небе, отбрасывая тени на город и порождая, казалось бы, неизбежную сырость. Он собирался остаться здесь всего на месяц, прежде чем отправиться в путешествие по Европе в более солнечные края. Едва приехав в город, Листер представил рекомендательное письмо Сайму, который тепло приветствовал его в хирургическом сообществе города.
Сайм курировал три палаты в Королевском лазарете, который показался Листеру просто чудом. На 228 мест – более, чем вдвое больше, по сравнению с больницей Университетского колледжа – Королевский лазарет являл собой здание, возведенное по стандартам XIX века. Основанный в 1729 году, изначально он мог содержать в стационаре только четырех пациентов. В 1741 построили новое здание на Хай-Скул-Ярдс, позднее переименованной в Инфермари-стрит[5]. Больница постоянно расширялась – и в 1832 году, и в 1853. В конце концов Королевский лазарет стал самым внушительным зданием в районе между Драммонд-стрит и Хай-Скул-Ярдс. Он занимал площадь примерно в три пятых длины футбольного поля, с шестиметровыми крыльями, простирающимися под прямым углом с каждой стороны. Над основным этажом надстроили еще три: здесь разместились две кухни, аптека, комната для прислуги, столовая и «двенадцать палат для умалишенных». Вплетенная в середину здания словно центральная артерия, просторная лестница позволяла без труда перемещать инвалидные кресла (для людей с переломами, вывихами и иными опасными травмами). Большинство пациентов находились на первом и втором этажах, в то время хирургические больные дожидались операции и восстанавливались после нее на третьем этаже, где был больший доступ к свежему воздуху. На чердаке располагалась огромная операционная, куда еженедельно набивалось по две сотни любопытствующих студентов, жаждущих увидеть хирурга в деле.
Листер, чьи возможности развития в хирургии в Лондоне были сильно ограничены (так как Эриксон остался единственным ведущим хирургом после смерти Листона и Поттера), практика в Королевском лазарете стала клиническим опытом, которого он так жаждал. Вскоре после приезда в Эдинбург Листер написал отцу: «Будь день вдвое длиннее, я все еще был бы постоянно занят, и эта занятость, я считаю, была бы исключительно ценна, имей я желание посвятить жизнь хирургии». Запланированный отъезд из Эдинбурга откладывался все дальше.
Листер быстро стал правой рукой Сайма, принимая на себя все больше и больше ответственности в Королевском лазарете и помогая при сложных операциях. В письме к сестре Мэри Листер писал, что старший хирург разбудил его в пять утра, поскольку ему требовался ассистент при экстренной операции: «Мистер Сайм предположил, что меня это развлечет». Также он подтверждал, что изначальный план – погостить в Шотландии всего месяц – изменился:
«Нынешняя практика открывает мне то, чему я не мог научиться по книгам или от кого-либо; в то время как опыт, полученный в нашей небольшой больнице на Гауэр-Стрит, остается значительно ограниченным, я ежедневно дополняю его. Так что я буду полностью удовлетворен, если удастся провести здесь зиму, пусть даже это значительно сократит время путешествия по континенту».
Несколько дней спустя Сайм придумал для своего протеже должность «внештатного служащего» (поскольку место ассистента уже было занято). Тот факт, что Листер – квалифицированный хирург, член Королевской коллегии врачей Англии – принял работу, которая больше подходила студенту, говорит о влиянии Сайма на него. Равным образом и Сайм явно был впечатлен Листером настолько, что придумал для него должность и возвысил над прочими своими учениками.
Сайм принял живое участие в карьере Листера и стал полагаться на него как внутри, так и за пределами Королевского лазарета. Он поручил Листеру важную задачу – готовить отчеты о клинических исследованиях для публикации. Первый появился в Monthly Journal of Medical Science и включал некоторые из микроскопических наблюдений Листера за клеточной структурой костной опухоли. Быстро последовали еще две статьи: одна об операции по вскрытию карбункула (гнойного некротического воспаления кожи), которую провел Сайм, а другая – о прижигании горячим железом как о способе избежать боли и отека. Обе статьи содержали результаты исследований самого Листера.
Сайм для Листера был чистым вдохновением. В письме домой он восхищался: «Если любовь к хирургии является доказательством того, что человек склонен к ней, то, конечно, я склонен быть хирургом; ведь вы едва ли можете представить себе, какое высокое наслаждение я испытываю изо дня в день в этом кровавом месиве исцеляющего искусства». Листер был столь очарован Саймом, что ему пришлось даже оправдываться за свое восхищение перед отцом, который прислал письмо – наполовину игривое, наполовину серьезное – предостерегающее сына от слишком глубокого влияния одного человека: «Nullius jurare in verba magistri» (Не клянись в слепой верности одному господину).
Несмотря на беспокойство отца, Листер был рад находиться в обществе Сайма: «Я счастлив помогать в распространении его оригинальных взглядов в хирургии. Если бы не публикация его лекций, большая часть его мудрости, должно быть, ушла бы от нас вместе с ним». Более того, он сказал отцу, что, хотя теоретически он согласен, что опасно слепо вверяться одному авторитету, однако, по здравому размышлению, полагает Сайма достойным преклонения «магистром».
Джозеф Джексон не был одинок в своих опасениях. До Лондона дошли слухи о новообретенной дружбе Листера со сварливым шотландцем, и друг, бывший сокурсник Листера Джордж Бьюкенен, дразнил его в письме: «Но как? Должно быть, вы в одурманенном состоянии, причем критически… Ваше имя в газетах под статьями Сайма выглядит так, словно он уже усыновил вас!» Бьюкенен добавил предупреждение и от себя: «Станьте равным Сайму в хирургии, но молитесь о том, чтоб не подхватить вместе с тем от него заразный эгоизм!»
Несмотря на опасения близких, Листер под руководством Сайма рос как профессионал. В Королевском лазарете он мог встретить множество самых разнообразных медицинских случаев – гораздо больше, нежели в Лондоне. Как и у любого хирурга в то время, у Листера случались неудачи, и пациенты умирали, однако были и моменты, вызывающие глубокое удовлетворение. Так было и в тот раз, когда молодой человек самостоятельно покинул Королевский лазарет, успешно вылечившись после ранения в шею – травма, которая при нормальных обстоятельствах привела бы к смерти.
Мальчику одновременно повезло и не повезло. С одной стороны, нож не задел сонную артерию – в этом случае на его жизни можно было бы однозначно ставить крест. Однако кровь скапливалась в трахее, медленно перекрывая подачу воздуха. Один свидетель заметил, что «две жизни… зависели от медленной, прогрессирующей кровопотери из пробитой артерии», потому что нападавший, несомненно, был бы повешен, если бы молодой человек умер.
Сайм и Листер не теряли времени. Мальчика подняли на четыре пролета на чердак Королевского лазарета, где хирурги начали подготовку к операции. Слухи быстро распространились по всей больнице, и операционная вскоре заполнилась прочими хирургами и студентами, которые толкались, выбивая себе место в первом ряду, чтобы наблюдать разворачивающуюся драму. Все эти свидетели потенциальной смерти стояли в зале в восторге, а пациент булькал и захлебывался кровью. Один зритель написал, что на каждом лице «было написано беспокойство и страх, щедро приправленные любопытством». Сайм выглядел хладнокровным и собранным по сравнению с Листером, который, несомненно осознавая огромную ответственность, мысленно готовился к худшему исходу. Сайм взял скальпель и провел узкий разрез на шее. Сразу же вокруг отверстия начала скапливаться кровь. Не испугавшись, старший хирург продолжал увеличивать разрез в сторону поврежденной артерии. Позже Сайм писал: «Даже сейчас я не могу без содрогания вспоминать о своем положении, когда малейшее отклонение могло вызвать фатальное кровоизлияние из сонной артерии – с одной стороны, или из яремной вены – с другой».
Если любовь к хирургии является доказательством того, что человек склонен к ней, то, конечно, Листер был склонен быть хирургом, испытывая наслаждение в кровавом месиве исцеляющего искусства.
Время утекало. Зрители подались вперед, но все, что они могли видеть, – это «струи крови, хлещущие из раны, и быстрые движения хирурга и ассистента за работой». Пациент ужасно побелел, а лицо самого Листера (как он потом вспоминал) было залито потом, «словно я бежал марафон».
Хирурги работали напряженно. Сайм проник пальцами в открытую рану и грубой иглой с шелковой нитью начал перевязывать поврежденную артерию. Внезапно из шеи мальчика хлынула кровь, пропитавшая деревянный операционный стол и скопившаяся у ног Листера; зрители ахнули, ожидая, что пациент вот-вот скончается. Однако Сайм продолжал зашивать скользкую артерию, а Листер держал рану открытой и с помощью губки осушал ее от выступающей крови. Спустя несколько напряженных минут Сайм и Листер отступили от операционного стола, чтобы зрители могли осмотреть разрез: кровотечение было остановлено.
В течение нескольких секунд в операционной царила тишина, а затем толпа разразилась бурными криками и похвалами обоим хирургам.
В январе 1854 года Листер стал ассистентом Сайма – роль, которую он и без того занимал де-факто. На этом посту у него теперь было двенадцать помощников, работающих под его руководством – в три раза больше, чем в больнице Университетского колледжа (их число вскоре вырастет до двадцати трех). Сайм ясно дал понять, что их рабочие отношения будут партнерскими и что «ассистент» – это просто формальность. Он пообещал не вмешиваться в лечение обычных случаев и позволял Листеру исключительную привилегию – выбирать себе пациентов из тех, кто уже находится в палатах (чего не мог делать ни один ассистент в любой другой больнице). Однако, поскольку Листер еще не получил лицензии в Шотландии, он мог только помогать Сайму в операциях в Королевском лазарете, но не проводить их самостоятельно.